Сюзи, Тео, Лео, Лоре и моим родителям

Бум-бум

Вьетнам, моя давняя любовь. Ни днем ни ночью — я никогда не переставал любить тебя.

— Дельта один-девять, вас вызывает патруль «Альфа». Мы на северо-восточном склоне высоты семь-ноль-пять, нас обст­реливают. Повторяю: нас обстреливают. Нужна поддержка с воздуха, и, черт, как можно быстрее. Как поняли? Прием.

В наушниках только треск.

— Повторяю: это патруль «Альфа». Мы под обстрелом. Нужна поддержка с воздуха. Как поняли? Мы под обстрелом, как поняли? По нам ведут... Мина летит, мина!

Бум-бум.

— Санитара сюда!

Кислота, льющаяся сверху в дельту Меконга; марихуана через дуло винтовки, полет на вертолете, оглушающий рев оперной­ музыки, следы трассирующих пуль, рисовые поля и запах напалма ранним утром.

Это было давно.

Да, хоть и иду я долиною смерти, не убоюсь я зла, ибо меня зовут Ричард. Я родился в 74-м.

Бангкок

Бляж

Впервые я услышал о пляже на Кхаосан — одной из улиц Бангкока. Улица Кхаосан — страна пеших туристов. Почти все здания на ней переоборудованы в гостиницы, повсюду стоят телефонные будки с кондиционерами, из которых можно позвонить в любой уголок земного шара. В кафе крутят по видео новейшие голливудские фильмы, и вы не пройдете и нескольких­ метров, чтобы не наткнуться на лоток с пиратскими кассетами. Улица служит своего рода декомпрессионной камерой для тех, кто только что приехал в Таиланд или собирается покинуть эту страну, лежащую как раз на полпути между Востоком и Западом.­

Я прилетел в Бангкок вечером, и, пока добирался до улицы Кхаосан, уже стемнело. Когда я ехал в такси, водитель, подмигнув, сказал мне, что в конце улицы находится полицейский участок. Я попросил его высадить меня на противоположном конце улицы. Я не замышлял ничего незаконного, но захотелось подыграть этому обаятельному заговорщику. На самом деле было не важно, в каком конце улицы останавливаться, полиция там работала довольно вяло. Выбравшись из такси, я сразу почувствовал запах травки. Примерно половина туристов вокруг уже были под кайфом.

Водитель высадил меня около гостиницы с ресторанчиком на открытом воздухе. Пока я внимательно осматривал гостиницу и изучал ее постояльцев, чтобы определить, куда же это я попал, худощавый мужчина, сидевший за ближайшим столиком, перегнулся через него и тронул меня за руку. Он смахивал на одного из тех наркоманов-хиппи, которыми буквально наводнены Индия и Таиланд. Наверное, приехал в Азию лет десять назад и как бы случайно пристрастился к наркотикам. Кожа у него была как у старика, хотя, на мой взгляд, ему не исполнилось еще и сорока. Смотрел он на меня так, будто прикидывал, сколько сможет с меня содрать.

— Чего тебе? — осторожно поинтересовался я.

На его лице отразилось удивление. Он поднял ладони вверх и, сложив большой и указательный пальцы в виде буквы «о», показал рукой в сторону гостиницы: о’кей.

— Хорошее место?

Он кивнул.

Я снова взглянул на сидевших за столиками. В основном это были приятные на вид молодые люди. Одни смотрели телевизор, другие просто болтали.

— О’кей. — Я улыбнулся человеку, вдруг он был не наркоманом, а просто дружелюбным немым. — Уговорил.

Он улыбнулся в ответ и снова повернулся к экрану теле­визора.

Примерно через четверть часа я уже расположился в своем номере, который был чуть больше двуспальной кровати. Я не преувеличиваю, в номере как раз стояла такая кровать, и между ней и стеной с каждой стороны оставалось не больше фута свободного пространства. Мой рюкзак едва поместился в эту щель.

Одна из стен номера — наружная стенка гостиницы — была из бетона. Другие были из пластика. Они покачивались от малей­шего прикосновения. Я подумал, что если опереться на одну из них, то она упадет, возможно сбив другие, и все внутренние стены номеров тогда обрушатся, как костяшки домино. Стены чуть не доходили до потолка, и это пространство занимала металлическая сетка от москитов. Сетка создавала иллюзию уеди­ненности — до тех пор, пока я не лег. Как только я расслабился и замер, стала слышна беготня тараканов в соседних ком­натах.

За стеной у изголовья моей кровати жила молодая французская парочка — красивая, стройная девушка лет двадцати и такого же возраста симпатичный парень. Когда я входил к себе в номер, они как раз выходили из своего, и мы кивнули друг другу в знак приветствия. Номер с противоположной стороны был пуст. Свет в нем не горел, как я видел через сетку, да и будь он занят, я бы обязательно услышал дыхание человека. Это был последний в коридоре номер, и я решил, что он выходит на ули­цу и там есть окно.

На потолке висел вентилятор — достаточно мощный, чтобы гонять воздух, — включенный на полную катушку. Какое-то время я лежал неподвижно и просто смотрел на него. Он дейст­вовал на меня успокаивающе, и под влиянием тепла и легкого ветерка я почувствовал, как погружаюсь в сон. Меня это вполне­ устраивало. Перелет с запада на восток — самое тяжелое путешествие для человеческих биоритмов, и поэтому я решил, что нужно не откладывая приучаться засыпать по местному времени.­

Я повернул выключатель. Проникавшего из коридора света было достаточно, чтобы я по-прежнему видел на потолке вентилятор. Вскоре я заснул.

Раз или два я слышал шаги в коридоре. Мне показалось, что это вернулись французы, а потом снова ушли. Эти звуки не будили меня до конца, и я опять проваливался в сон. Пока я не услышал мужские шаги. Они были совершенно другими — слишком страшными, чтобы, слыша их, продолжать спокойно спать. В них не чувствовалось ни ритма, ни пружинистости — человек с трудом волочил ноги.

До меня донеслись невнятные обрывки английских ругательств, когда он подошел к своему номеру и стал дергать навес­ной замок. Затем человек глубоко вздохнул, замок щелкнул, и в его комнате зажегся свет. У меня на потолке появилась узорча­тая тень от москитной сетки.

Я нахмурился и взглянул на часы. Два часа ночи. В Англии сейчас еще только начинается вечер. Интересно, смогу ли я снова уснуть?

Мужчина тяжело опустился на кровать, и разделявшая нас стена угрожающе задрожала. Он закашлялся, а затем я услышал шелест бумаги — он сворачивал косяк. Вскоре на свету показался голубой дымок, постепенно перебравшийся через сетку ко мне.

Мужчина молчал и лишь изредка с шумом выпускал дым изо рта. Я уже почти заснул...

— Бляж, — послышался голос.

Я открыл глаза.

— Чертов бляж. Обоим нам... — Голос прервался, его владелец закашлялся. — ...дец.

Теперь я совсем проснулся и сел на кровати.

— Кораллы... голубая вода... мой бляж. Черт возьми, доконал меня... — продолжал человек.

Он говорил с акцентом, но я спросонок не мог определить с каким.

— Бляж, — повторил он снова, будто выплюнул слово.

Акцент шотландский. Пляж.

Послышалось какое-то царапанье — по стене. Сначала я по­думал, что мужчина пытается опрокинуть ее, и представил, как буду зажат между рухнувшей стеной и кроватью. Сквозь сетку появился силуэт его головы.

— Эй! — позвал он.

Я не шевелился. Я был уверен, что он не сможет ничего разглядеть в моем номере.

— Эй! Я знаю, что ты слушаешь. Знаю, что ты не спишь. — Он поднял палец и с силой ткнул в сетку. Она с треском ото­рвалась от пластика в месте крепления. Человек просунул руку в образовавшуюся брешь. — Держи.

Темноту прочертил светящийся красный предмет и в снопе искр упал на мою постель. Косяк, который он курил. Я схватил его, чтобы не загорелись простыни.

— Ага, — сказал мужчина и тихо засмеялся. — Попался. Я ви­дел, как ты поднял окурок.

Несколько секунд я просто не владел ситуацией. А что, если бы я спал? Ведь простыни могли загореться. Я бы сгорел заживо.­ Паника сменилась раздражением, но я справился с ним. Заводиться из-за какого-то случайного в моей жизни человека?! Я по-прежнему видел лишь силуэт его головы, освещенной сзади.

Я поднял окурок повыше и спросил незнакомца:

— Хочешь его обратно?

— Ты слушал, — сказал он, не обращая внимания на мои слова. — Ты слышал, как я говорил о пляже.

— У тебя громкий голос.

— Скажи, что ты слышал.

— Я ничего не слышал.

— Ничего? — мгновение он помолчал, а затем его голова просунулась в сетку. — Врешь.

— Нет. Я спал. Ты разбудил меня... когда бросил в меня свой окурок.

— Ты слушал, — прошипел он.

— Мне плевать, если ты мне не веришь.

— А я тебе не верю.

— Ну... мне на это наплевать. Послушай, — я встал на кровати, и наши головы оказались на одном уровне, и поднес косяк к проделанной им в сетке дыре, — если он тебе нужен, забирай. Я хочу только одного — завалиться спать.

Когда я поднял руку, он отпрянул и оказался на свету. Лицо у него было плоское, как у боксера, а нос бесформенный — из-за множества переломов. Нижняя челюсть была слишком велика по сравнению с верхней половиной черепа, который выглядел бы устрашающе, если бы не тело. Его шея была такой тонкой, что казалось невероятным, как на ней держится голова. Его май­ка свободно болталась на плечах, как на вешалке.

Я посмотрел мимо него, в номер. Как я и предполагал, там имелось окно, но он завесил его газетами. А вообще комната была абсолютно голой.

Он просунул руку в дыру и выхватил окурок у меня из пальцев.

— О’кей, — сказал я, решив, что уже в какой-то мере контро­лирую ситуацию. — А теперь оставь меня в покое, хорошо?

— Нет, — спокойно ответил он.

— Нет?

— Нет.

— Почему? Что тебе... тебе что-то нужно?

— Ага, — ухмыльнулся он. — Вот поэтому-то... — он снова просунул голову в сетку, — я и не оставлю тебя в покое.

Но едва он произнес эти слова, как, по-видимому, передумал.­ И исчез из поля зрения, скрывшись в углу номера.

Я постоял еще секунду-другую, смущенный, но исполненный желания упрочить свой авторитет — показать, что именно он спустился обратно первым, а не я. Потом я услышал, как он снова зажигает косяк. Ну все, хватит, решил я и снова лег.

Даже минут через двадцать после того, как он выключил свет, я все никак не мог заснуть. Я был слишком возбужден, в мозгу крутилось множество мыслей. Пляжи, бляжи... Я устал и нервничал от переизбытка адреналина. Будь в моем распоряжении хотя бы час полной тишины, я бы наверняка сумел расслабиться, но вернулись французы и занялись любовью.

Слыша прерывистое дыхание и скрип кровати, невозможно было не представлять их в своем воображении. Лицо девушки, которую я мельком видел вечером в коридоре, врезалось мне в память. Изысканная красота. Смуглая кожа, темные волосы, карие глаза. Полные губы.

После того как они закончили, мне страшно захотелось курить (может, от сопереживания?), но я остановил себя. Я знал: если закурю, они услышат шелест пачки или звук чиркающей о коробок спички — и иллюзия уединения для них будет потеряна.­

И я решил замереть на кровати и лежать без движения как можно дольше. Оказалось, что я очень долго могу так лежать.

География

Улица Кхаосан просыпалась рано. В пять утра зазвучали приглушенные клаксоны автомобилей — бангкокский вариант утреннего радиосигнала. Под полом сразу же зашумели водопроводные трубы — персонал гостиницы принимал душ. Я слышал, как служащие переговаривались друг с другом: над плещущейся водой парили жалобные звуки тайской речи.

Лежа в кровати, я прислушивался к утреннему шуму, и напряжение минувшей ночи казалось теперь нереальным и далеким. Хотя я и не мог понять, о чем служащие говорили между собой, их болтовня и раздававшийся время от времени смех возвращали смысл происходящему. Люди делали то, что обычно делали каждое утро, а их мысли были связаны лишь с повсе­дневной жизнью. Наверное, они обсуждали, кто пойдет на рынок за продуктами или чья сегодня очередь подметать гостиничные холлы.

Примерно в пять тридцать щелкнуло несколько дверных ­замков — появились новые постояльцы, ранние пташки, а с улицы Патпонг вернулись неугомонные любители ночных развлечений. Две девушки-немки с грохотом поднимались по деревянной лестнице в противоположном конце коридора — наверняка обутые в сабо.

Я понял, что время, когда мне урывками удавалось забыться сном без сновидений, закончилось, и решил выкурить сигарету, в которой решительно отказал себе несколько часов назад.

Ранняя утренняя сигарета подействовала на меня как тонизирующее. Я лежал, глядя вверх, на животе покачивалась импровизированная пепельница — пустой спичечный коробок, и с каждым колечком дыма, улетающим к потолку, мое настроение немного поднималось. Вскоре мои мысли сосредоточились на еде. Я вышел из номера, чтобы выяснить, можно ли позавтракать в ресторанчике внизу.

За столиками уже сидели несколько путешественников, сон­но потягивающих кофе из маленьких стаканов. Один сидел там же, что и вчера вечером. Вчерашний приветливый немой (или все же наркоман?); судя по его остекленевшему взгляду, он провел здесь всю ночь. Садясь за столик, я дружески улыбнулся­ ему, и человек кивнул мне в ответ.

Я взялся изучать меню, напечатанное на некогда белом лис­те бумаги и включавшее столько названий блюд, что я быстро понял безнадежность своей затеи что-нибудь выбрать. Неожи­данно меня отвлек изумительный запах. Мальчик-официант принес поднос с фруктовыми блинчиками для группы американцев, положив тем самым конец их добродушному спору о рас­писании поездов на Чиангмай.

Один из американцев заметил, как я смотрю на эти блинчики, и показал на свою тарелку.

— Банановые блинчики, — сказал он. — Что надо.

Я кивнул:

— Пахнут отлично.

— На вкус еще лучше. Ты англичанин?

— Угу.

— Давно приехал?

— Вчера вечером. А ты?

— Уже с неделю здесь, — ответил он и отправил в рот кусок блинчика, отводя взгляд. Я понял, что разговор окончен.

Мальчик-официант подошел к моему столу и застыл в ожидании, глядя на меня сонными глазами.

— Один банановый блинчик, пожалуйста, — сказал я, вы­нужденный быстро принимать решение.

— Вы хотеть заказать один банана блинчик?

— Да, пожалуйста.

— Вы хотеть заказать напиток?

— Угу. Колу. Нет, лучше «спрайт».

— Вы хотеть один банана блинчик, один «спрай»?

— Да.

Он отправился обратно на кухню, а на меня неожиданно нахлынула теплая волна счастья. Солнце ярко освещало улицу. Какой-то мужчина устанавливал на тротуаре лоток с пиратскими кассетами и укладывал их на столике рядами. Около мужчины маленькая девочка чистила и нарезала ломтиками ананасы. Под ее ножом жесткая кожура превращалась в аккуратные спирали. Позади девочка помладше отгоняла тряпкой мух.

Я закурил свою вторую сигарету за день, но не потому, что мне хотелось курить. Просто я почувствовал — сейчас подходящий момент.

Француженка появилась одна, без своего спутника. И без обуви. У девушки были стройные, коричневые от загара ноги, едва прикрытые короткой юбкой. Девушка грациозно пересекла площадку ресторанчика. Мы все на нее смотрели. Немой наркоман, американцы, мальчики-официанты. Как она идет между столиками, покачивая бедрами и позванивая серебряными брас­летами на запястьях. Когда она скользнула взглядом по ресторанчику, мы быстро отвели глаза, а когда она выходила на улицу, мы смотрели ей вслед.

После завтрака я решил прогуляться по Бангкоку или хотя бы по улицам, примыкавшим ко Кхаосан. Я заплатил за еду и направился к себе в номер за деньгами — на случай, если придется взять такси.

Наверху, около лестницы, я наткнулся на старуху, которая мыла окна шваброй. Вода стекала по стеклу прямо на пол. Одеж­да старухи совершенно промокла. А швабра мелькала угро­жающе близко к свисавшей с потолка лампочке.

— Извините, — обратился я к старухе, предварительно убедившись, что нахожусь за пределами постепенно расширявшейся на полу лужи.

Старуха обернулась.

— Вода и электричество — несовместимы.

— Да, — ответила старуха. У нее были черные, гнилые зубы. А может, они были желтыми, как горчица. Казалось, что у нее во рту полно ос. — Горячо-горячо. — Она специально начала тереть лампочку шваброй. Вода на лампочке сердито зашипела,­ и к потолку устремилась струйка дыма.

Я вздрогнул:

— Осторожнее! Вас током убьет.

— Горячо.

— Послушайте... — Я сделал паузу, видя, что меня не поняли, а потом решил попробовать еще раз. Оглянулся по сторонам. На лестничной площадке, кроме нас, никого не было. — Хорошо, смотрите.

И я разыграл небольшую пантомиму. Я изобразил, как мою окно, а затем сделал вид, что попал воображаемой шваброй в лампочку. После этого принялся корчиться в судорогах якобы от удара током.

Она положила свою сморщенную ладонь мне на руку, прекращая мои конвульсии.

— Э-э, чувак, — протянула она голосом слишком высоким, чтобы его можно было назвать подобревшим. — Это круто.

Я удивленно поднял брови. Я решил, что ослышался.

— Остынь, — добавила она. — Не напрягайся.

— Ладно, — сказал я, пытаясь не подавать виду, что полностью сбит с толку: тайская карга владеет хипповским жаргоном...­ Видимо, давно работает на Кхаосан. Чувствуя себя как обруганный, я направился к своему номеру.

— Эй, — крикнула старуха мне вслед. — Тебе пиймо.

Я остановился.

— Что?

— Пиймо.

— Письмо?

— Пиймо! На твой дверь!

Я благодарно кивнул ей, удивившись тому, что она знает, где мой номер, и зашагал по коридору. Действительно, к моей двери был пришпилен конверт. На нем было неразборчиво написано: «Карта». Все еще пребывая под впечатлением от странного сленга старухи, я схватил письмо, даже не задумавшись.

Она наблюдала за мной с противоположного конца коридора, опершись на швабру. Я высоко поднял конверт:

— Письмо у меня. Спасибо. Вы не знаете, от кого оно?

Она нахмурилась, не понимая вопроса.

Я разыграл еще одну небольшую пантомиму, и старуха отрицательно покачала головой.

— Ну, все равно спасибо.

— Не напрягайся, — ответила она и вернулась к мытью окон.

Через минуту-другую я уже сидел на кровати, и вентилятор с потолка дул мне в затылок. В руках я держал карту. Рядом, на кровати, под воздушной струей шелестел пустой конверт. Старуха, звякая ведром со шваброй, поднялась этажом выше.

Карта была очень красивой. Контуры островов были обозначены зеленой шариковой ручкой, а в море плескались нарисован­ные синим карандашом волны. В правом верхнем углу был изоб­ражен разделенный на шестнадцать частей компас со стрелками и верным наименованием сторон света. Сделанная толстым красным маркером надпись вверху карты гласила: «Сиамский залив». Названия островов были выведены красной ручкой потоньше.

Карта была изготовлена с такой тщательностью, что я, глядя на нее, невольно улыбнулся. Она напомнила мне сделанные под копирку домашние работы по географии. Мелькнуло краткое воспоминание об учителе, который раздавал тетради, сопро­вождая эту процедуру саркастическими замечаниями.

— Кто же прислал ее? — недоуменно пробормотал я и снова заглянул в конверт, надеясь найти какую-нибудь записку с объ­яснением, но он был пуст.

Затем на одном из скоплений небольших островков я обнаружил черную отметку в виде латинской буквы «X». Я пригляделся повнимательнее. Под отметкой крошечными буквами было написано слово «пляж».

В общем-то, я не представлял, что скажу ему. Меня одолевало любопытство: хотелось знать, что крылось за его разговорами­ о пляже. А еще я не на шутку разозлился. Похоже, парень собрался испортить мне отдых. То шипит на меня ночью через противомоскитную сетку, то оставляет непонятные карты...

Его дверь была не заперта, висячий замок на ней отсутствовал. Прежде чем постучать, я с минуту прислушивался. Когда я наконец постучал, дверь приоткрылась.

Несмотря на закрытые газетами окна, в комнате было достаточно света, чтобы все разглядеть. Мой ночной знакомый лежал на кровати, устремив взгляд в потолок. Я решил, что он вскрыл себе вены, а может, полоснул себя по горлу... В полумраке, ко­гда вокруг столько крови, трудно определить, откуда именно она вытекла. Но я ни секунды не сомневался в том, что это было самоубийство: в руках у покойного блестел нож.

Я стоял неподвижно и секунду-другую пристально смот­рел на мертвеца. А потом вышел из номера, чтобы позвать на помощь.

Этьен

Полицейский весь вспотел. Жара тут была ни при чем: кондиционер в комнате работал хорошо, и я чувствовал себя как в холодильнике. Полицейский вспотел от усилий говорить по-английски. Когда он пытался произнести какое-то трудное слово или большое предложение, лоб его покрывался тысячей морщин и на его коричневой коже выступали маленькие бусинки пота, похожие на опалы.

— Но мисер Дак не ваша друг, — произнес он.

Я отрицательно покачал головой:

— Я впервые увидел его этой ночью. Послушайте, Дак — это вымышленное имя. Прикол.

— Прикол? Кнопка? — переспросил полицейский.

— Ненастоящее имя. — Я ткнул пальцем в записную книжку. — Даффи Дак — это персонаж мультфильма.

— Муфилма?

— Да.

— Мисер Дак — муфилм?

— Как Багз Банни. Или Микки-Маус.

— О, — промолвил полицейский. — Значит, он оставить ненастоящее имя гостиница?

— Так точно.

Полицейский вытер лицо рукавом рубашки. Капельки пота упали на записную книжку, и чернила в некоторых местах расплылись. Он недовольно нахмурился, и вместо старых капелек на его лице выступили новые.

— Теперь я хотеть спросить вас о месте преступления.

— Пожалуйста.

— Вы войти в номер мисера Дак, потому что чего?

Я уже продумал ответ на этот вопрос по дороге в полицейский участок на улице Кхаосан.

— Потому что он не давал мне спать ночью и я хотел сказать­ ему, чтобы он больше так не делал.

— А, прошлый ночь мисер Дак производить шум.

— Совершенно верно.

— И что вы найти в номере?

— Ничего. Я лишь увидел, что человек лежит мертвый, и по­шел сообщить об этом администратору гостиницы.

— Мисер Дак уже был мертвый? А как вы могли знать об это?

— А я не знал. Я лишь предположил, что он мертвый. Там было много крови.

Полицейский понимающе кивнул, а затем откинулся на спинку стула.

— Я думаю, вы сердиться насчет столько много шум про­шлый ночь, а?

— Конечно.

— Сильно сердиться на мисер Дак?

Я умоляюще поднял руки:

— Я провел все утро в ресторане за завтраком. С шести до девяти. Меня многие видели там.

— А может быть, он умирать до шесть часов?

Я пожал плечами. Мне не о чем было волноваться. В моей памяти четко запечатлелись слабый свет, проникавший в окно из-под газет, и искрящиеся блики на мистере Даке. Кровь была еще свежей.

Полицейский вздохнул:

— О’кей. Вы еще раз рассказывать мне о прошлый ночь.

Почему я не упомянул о карте? Да потому, что не хотел быть замешанным в расследовании иностранной полиции, тогда бы мой отдых точно накрылся. К тому же меня не особо волновала смерть моего соседа. Таиланд — экзотическая страна с наркотиками и СПИДом, человека в ней повсюду подстерегают опасности, и если Даффи Дак немного перебрал, то это его проблемы.

У меня сложилось впечатление, что полицейского тоже не очень волнует это дело. После еще примерно получасового безжалостного допроса («Можете ли вы подтвердить, что вы есть банана блинчик?») он отпустил меня, предварительно попросив не уезжать с Кхаосан в течение ближайших двадцати четырех часов.

Приятель француженки сидел на ступеньках у входа в полицейский участок, подставив лицо солнцу. Очевидно, парня тоже вызвали на допрос. Когда я спускался по ступенькам, он повернул голову, подумав, наверное, что идет девушка, а затем снова отвернулся.

Обычно я воспринимаю подобные вещи как знак нежелания вступать в разговор. Я много путешествую в одиночку, поэтому иногда ищу разговоров и компаний. Но язык тела для меня немало значит, и, даже если мне одиноко, я не стану набиваться в собеседники человеку, которому не нужно общение. Однако на этот раз я проигнорировал поданный мне знак. Да, мне не хотелось иметь дело с полицией, но смерть придала новому дню не­обычное начало, и меня просто распирало от желания поболтать.­

Я подсел к парню, чтобы он не смог уклониться от разговора. Но оказалось, я неправильно оценил ситуацию. Парень был настроен весьма дружелюбно.

— Привет, — сказал я ему. — Ты говоришь по-английски? Je parle français un petit peu mais malheureusement je suis pas trеs bоn1.

Он рассмеялся и ответил с легким акцентом:

— Да, я говорю по-английски.

— Ты здесь тоже из-за того постояльца, который умер?

— Да. Я слышал, это ты нашел его.

Слухи уже расползлись...

— Да, — подтвердил я, вытаскивая сигареты из кармана. — Я нашел его сегодня утром.

— Похоже, у тебя из-за этого проблемы.

— Все в порядке. Куришь?

— Нет, спасибо.

Я закурил.

— Меня зовут Ричард, — сказал я, выпуская дым изо рта.

— Этьен, — представился он в свою очередь, и мы обменялись рукопожатием.

Вчера вечером я дал ему лет восемнадцать. Однако днем он выглядел старше — все двадцать или двадцать один. С виду типичный житель Средиземноморья — короткие темные волосы, стройный. Я представил себе его через несколько лет: поправившимся килограммов на десять, стакан «Рикара» в одной ру­ке и занесенный для броска стеклянный шарик — в другой.

— Все это так странно, — сказал я. — Я прилетел в Таиланд только вчера вечером, хотел оттянуться в Бангкоке, и тут на тебе...

— Мы здесь уже месяц, но это происшествие даже для нас совершенно непонятная вещь.

— Ну, думаю, любая смерть всегда немного непонятна. А где вы были за этот месяц? Наверное, не только в Бангкоке.

— О нет, — энергично замотал головой Этьен. — На Бангкок вполне хватит нескольких дней. Мы были на севере.

— В Чианграе?

— Да, ходили в поход. Спускались на плоту по реке. Скучно. — Он вздохнул и, подавшись назад, прислонился к верхним ступенькам.

— Скучно?..

Этьен улыбнулся:

— Плоты, походы. Мне хочется чего-то другого, как и всем остальным. Но все мы делаем одно и то же. Никакого...

— Приключения?

— Я думаю, что ради приключений мы и приезжаем сюда. — Он показал куда-то за угол, мимо полицейского участка, на улицу Кхаосан. — Мы приезжаем в поисках приключений, а находим вот это.

— Облом.

— Да. — Этьен минуту помолчал, слегка нахмурился, а затем произнес: — Этот парень, который умер, он был очень странным.­ Мы слышали, как по ночам он разговаривал сам с собой и кричал... Стены в гостинице такие тонкие.

К собственной досаде, я покраснел, потому что вспомнил, как Этьен и его подружка занимались сексом. Я глубоко затянул­ся и уставился на ступеньки лестницы, на которых мы сидели.

— Неужели? — наконец сказал я. — Я так устал вчера, что заснул...

— Да. Иногда мы специально возвращались в гостиницу попозже, чтобы он уже спал.

— Теперь он уже не помешает.

— Мы часто не понимали его. Я знаю, говорил он по-анг­лийски, потому что я разбирал некоторые слова, но... это было нелегко.

— Мне тоже было трудно понять его. У шотландцев такой акцент...

— Да? Ты слышал, как он кричал прошлой ночью?

Теперь Этьен залился краской. Я сделал вид, будто поглощен своей сигаретой. Мое замешательство из-за этого только усилилось. Странно, конечно, но если бы его подружка была некрасивой, то все происшедшее лишь развлекло бы меня. Но она была очень красива, и поэтому мне казалось, будто у меня с ней что-то было. У меня с ней действительно что-то было. В мо­ем воображении.

Мы краснели, глядя друг на друга, пока неловкое молчание не стало слишком угнетающим.

— Да, — нарочито громко сказал наконец я. — У него был сильный шотландский акцент.

— Вот как, — отозвался Этьен, тоже более уверенным голосом. — Теперь понятно.

Он задумчиво погладил свой подбородок, будто разглаживая бороду, хотя редкая поросль на его щеках красноречиво свидетельствовала о том, что до своей бороды ему еще очень далеко; а потом Этьен сказал:

— Он говорил о пляже.

Парень посмотрел на меня в упор, проверяя мою реакцию. Я кивнул: мол, продолжай.

— Обычно он говорил о пляже всю ночь. Я лежал на кровати с открытыми глазами, потому что не мог заснуть от его воп­лей, и гадал — о чем он там говорит. Мне очень хотелось решить эту головоломку. — Этьен рассмеялся. — «Черрртов бляж», — произнес он, довольно ловко подражая голосу умершего. — Понадобилось три ночи, чтобы понять, что он говорил про пляж. Настоящая головоломка.

Я снова затянулся, создавая тем самым паузу в разговоре и предлагая Этьену заполнить ее.

— Я люблю головоломки, — сказал он, обращаясь уже как бы не ко мне. А потом погрузился в молчание.

Когда нам с другом было по семнадцать лет, мы отправились в путешествие в Индию. Шутки ради решили пронести на борт самолета, следовавшего рейсом из Шринагара в Дели, по три грамма гашиша. У каждого из нас был свой план действий. Я по­местил дозу в пластиковый пакетик, обмотал его для маскировки­ лентой, сбрызнул дезодорантом, чтобы отбить запах, а потом за­сунул в бутылочку с таблетками от малярии. Предосторожности­ были излишними: офицеры-таможенники не проявляли интере­са к внутренним рейсам. Но я все равно хотел подстраховаться.

В аэропорту я здорово испугался. Я действительно испугался: глаза у меня лезли из орбит, я весь дрожал и потел как свинья. Страх страхом, но я сделал одну совершенно непонятную вещь. Я рассказал абсолютно незнакомому человеку, которого случайно встретил в зале ожидания, что у меня в рюкзаке спрятаны наркотики. Он не вытягивал из меня клещами эти сведения — я сам рассказал ему. Перевел разговор на наркотики, а затем признался, что я курьер.

До сих пор не понимаю, зачем я это сделал. Ясно ведь, что это чудовищная глупость, но я все равно ее совершил. Мне про­сто нужно было хоть кому-нибудь рассказать, что я затеял.

— Я знаю, где этот пляж, — сказал я.

Этьен удивленно поднял брови.

— У меня есть карта.

— Какая карта? Карта пляжа?

— Этот парень нарисовал ее для меня. Я нашел ее сегодня утром. Она была пришпилена к двери моего номера. На ней показано, где находится пляж и как туда добраться. Карта лежит у меня в номере.

Этьен присвистнул.

— Ты сказал об этом полиции?

— Нет.

— Может быть, это очень важно. Может, это имеет отношение к тому, почему он...

— Может. — Я стряхнул пепел с сигареты. — Но я не хочу быть замешанным в это дело. Решат еще, что мы знали друг друга раньше и все такое, а мы с ним даже не были знакомы. Я впервые увидел его сегодня ночью.

— Карта... — тихо сказал Этьен.

— Круто, а?

Этьен неожиданно встал:

— Можно мне взглянуть на нее? Ты не против?

— Ну, вообще-то нет, — ответил я. — Но ты ведь тут ждешь?..

— Франсуазу? Она знает дорогу в гостиницу. Нет, я хотел бы взглянуть на карту прямо сейчас. — Он мягко положил мне руку на плечо. — Если можно, конечно...

Я удивился такому проявлению дружеских чувств от незнакомого человека. Мое плечо резко дернулось, и его рука упала.

— Конечно можно, — сказал я. — Пошли.

Немой

По дороге в гостиницу мы молчали. Трудно вести разговор, когда лавируешь среди сотен туристов, минуешь торговцев, предлагающих пиратские кассеты, проходишь мимо дискотек, ускоряя шаг под одну мелодию и замедляя его под другую. Груп­па «Криденс» призывала нас ринуться в джунгли. Как будто мы нуждались в подобном призыве! Динамики трещали технобитом, которого вдруг сменял Джими Хендрикс.

Взвод. Джими Хендрикс, наркотики и стволы винтовок.

Я принюхался, пытаясь уловить запах травки, — чтобы все звенья соединились в единую цепь. И почувствовал его, несмот­ря на вонь сточных канав и липнувшего к подошвам гудрона. Я решил, что запах идет сверху — с балкона, полного голов в косичках, тел в грязных майках. Сгрудившиеся на балконе перегнулись через перила и наслаждались происходящим внизу.

Внезапно откуда-то вынырнула коричневая рука и схватила меня. Торговец-таиландец, сидевший у своего лотка, худенький человечек со шрамами от прыщей, крепко держал меня за руку. Я поискал глазами Этьена. Он не заметил, что произошло, и продолжал шагать по улице. Вскоре он затерялся среди покачи­вавшихся голов и загорелых шей.

Торговец, не ослабляя хватки, начал плавно и быстро по­глаживать свободной рукой мое предплечье. Рассердившись, я попытался освободиться. Он вновь потянул меня к себе и прижал мою руку к своему бедру. Мои пальцы сжались в кулак, костяшки вонзились ему в кожу. Прохожие шли мимо по тротуару, задевая меня плечами…