Двум морякам,
капитанам Королевского военно-морского флота,
которые любили свои корабли больше, чем своих женщин,
как от них и ожидали

Пролог

Ветер рвал его на части, у него все болело внутри, и он знал, что если они не пристанут в течение трех дней, то все умрут. «Слишком много смертей в этом плавании, — размышлял он. — Я предводитель мертвого флота. Из пяти остался один корабль, из его команды в сто семь человек — двадцать восемь, и только десять из них могут держаться на ногах, а остальные вместе с генерал-капитаном дышат на ладан. Нет пищи, почти нет воды, а та, что есть, солоноватая и грязная».

Его звали Джон Блэкторн, и он был один на палубе, за исключением впередсмотрящего — немого Соломона, — съежившегося в укрытии смотровой площадки бушприта, откуда он оглядывал океан.

Корабль накренился от внезапного шквала, и Блэкторн держался за поручень капитанского кресла, прикрепленного около штурвала на юте, пока судно не выправилось. Шпангоуты стонали. Судно водоизмещением двести шестьдесят тонн называлось «Эразм». Только этот трехмачтовый двадцатипушечный военно-торговый корабль из Роттердама и уцелел из всего состава первой экспедиции, посланной Нидерландами уничтожать врага в Новом Свете. То были первые голландские корабли, которые открыли для себя тайны Магелланова пролива. Четыреста девяносто шесть человек, все добровольцы. Все голландцы, за исключением трех англичан — двух капитанов и одного офицера. Они получили приказ грабить и жечь испанские и португальские поселения в Новом Свете, открывать новые острова в Тихом океане, чтобы заполучить постоянные базы и, заявив права Нидерландов на новые территории, через три года вернуться домой.

Протестантские Нидерланды воевали с католической Испанией более четырех десятилетий, боролись, чтобы сбросить ярмо ненавистных испанских хозяев. Нидерланды, иногда называемые Голландией, или Низкими Землями, официально все еще оставались частью испанской империи. Англия, единственный их союзник, первой из стран западного христианского мира порвала с папским двором в Риме и стала протестантской свыше семидесяти лет назад; она также воевала с Испанией последние двадцать лет и открыто объединилась с Нидерландами еще десятью годами ранее.

Ветер посвежел, и судно вновь накренилось. Оно шло без основных парусов — с одними штормовыми топселями. И все-таки прилив и шторм быстро несли его вперед, к темнеющему горизонту.

«Там еще больше штормит, — сказал себе Блэкторн, — и больше рифов и мелей. И незнакомое море. Бог мой! Я всю жизнь сражался с морем и всегда побеждал. Я всегда побеждаю.

Я первый английский капитан, прошедший Магеллановым проливом. Да, первый — и первый капитан, когда-либо плывший через эти азиатские воды, не считая нескольких негодяев-португальцев или бродяг-испанцев, которые все еще думают, что владеют миром. Первый англичанин в этих морях...

Так много первых мест. Да. И каждое оплачено множеством жизней».

Вновь он принюхался к ветру, чуть ли не пробуя его на вкус, но на близость земли не было даже намека. Джон осмотрел океан, уныло-серый и неприветливый. Ни пятнышка водорослей или цветных разводов, обнаруживающих присутствие песчаного шельфа. Он увидел верхушку рифа далеко по правому борту, но это ничего не значило. Вот уже месяц выходы скальной породы угрожали им, но ни разу за ними не было земли. «Этот океан бесконечен, — подумал он. — Боже всемогущий!» Но для этого его и обучали — прокладывать курс в неизвестном море, наносить это море на карту и находить путь домой. Сколько дней прошло с отплытия? Год, одиннадцать месяцев и два дня. Последняя высадка была в Чили, сто тридцать три дня назад, за океаном, который Магеллан пересек первым — восемьдесят лет назад — и назвал Тихим.

Блэкторн страдал от голода и цинги. Он напряг зрение, чтобы проверить курс по компасу, и в уме определил примерное положение корабля. Поскольку они следовали курсом, который был описан в руттере — морском журнале-лоции, судну ничего особенно не угрожало в этой части океана. И если оно вместе со своим капитаном было в безопасности, значит оставалась надежда найти Японские острова или даже легендарного христианского царя-священника пресвитера Иоанна и его Золотое царство, которое, по преданиям, лежало к северу от Катая1, где бы Катай ни находился.

«И со своей долей богатств я опять поплыву, уже на запад, домой, первый английский капитан, когда-либо обогнувший земной шар, и никогда больше не покину дома. Никогда. Клянусь головой моего сына!»

Порыв ветра прекратил его праздные мечтания и не дал заснуть. Спать сейчас было бы глупо. «Эдак можно уснуть вечным сном», — подумал он, потянулся, чтобы успокоить ноющую боль в спине, и поплотнее закутался в плащ. Джон отметил, что паруса в порядке и штурвал надежно закреплен, впередсмотрящий не спал. Тогда он уселся поудобнее и помолился о том, чтобы показалась земля.

— Спуститесь вниз, капитан. Я отстою вахту, если хотите. — Третий помощник Хендрик Спекс втащился вверх по ступеням, его лицо было серым от усталости, глаза ввалились, кожа в пятнах и болезненно-бледная. Он тяжело привалился к нактоузу, чтобы стать поустойчивее, — его мутило. — Благословенный Боже, будь проклят тот день, когда я оставил Голландию.

— Где первый помощник, Хендрик?

— В своей койке. Он не сможет выбраться из нее, похоже, до Судного дня.

— А... генерал-капитан?

— Клянчат жратву и воду. — Хендрик сплюнул. — Я сказал, что зажарю ему каплуна и принесу на серебряном блюде с бутылкой бренди.

— Придержи язык!

— Я придержу, капитан. Но ему это не поможет, да и мы, того и гляди, подохнем. — Молодой человек напрягся, его вырвало желчью. — Благословенный Боже, помоги мне!

— Спускайся! Вернешься на рассвете.

Но Хендрик с болезненной гримасой опустился в другое кресло:

— Там, внизу, воняет смертью. Я постою на вахте, если вы не возражаете. Какой курс?

— Куда потащит ветер.

— Где берег, который вы обещали? Где Японские острова, где, я вас спрашиваю?

— Впереди.

— Всегда впереди. Черт побери! Этого нам не приказывали — плыть в неизвестность. Мне бы следовало уже вернуться домой, сытым, целым и невредимым, а не гнаться за огнями святого Эльма.

— Спускайся вниз или заткнись.

Хендрик угрюмо отвел взгляд от высокого бородача. «Где мы теперь? — хотел он спросить. — Почему я не могу заглянуть в секретный руттер?» Но он знал, что не задаст вопросов капитану, особенно этого. «Сейчас, — подумал он, — больше всего я хотел бы быть таким же сильным и здоровым, каким был, когда покидал Голландию. Тогда бы я не ждал. Я бы вырвал твои голубые глаза, погасил твою высокомерную ухмылку и отправил тебя в преисподнюю, где тебе самое место. Потом я бы сам стал и капитаном, и штурманом, и тогда корабль вел бы голландец, а не чужак и все секреты остались бы при нас. Ибо вскоре мы вступим в войну с вами, англичанами. Мы хотим одного и того же — командовать на море, контролировать все морские пути, управлять Новым Светом и удушить Испанию».

— Может быть, и нет никаких Японских островов, — произнес внезапно Хендрик, — одни легенды.

— Они существуют на самом деле. Между тридцатым и сороковым градусом северной широты. Теперь придержи свой язык или спускайся вниз.

— Там, внизу, смерть, капитан, — пробормотал Хендрик и стал смотреть вперед, отдавшись безотчетным раздумьям.

Блэкторн заворочался в кресле — его тело сегодня болело сильнее. «Ты удачливее остальных, — подумал он, — удачливее, чем Хендрик. Нет, не удачливее. Предусмотрительнее. Ты придержал до поры фрукты, когда другие беззаботно поедали их вопреки твоим предупреждениям. Так что твоя цинга все еще в умеренной стадии, в то время как остальных мучают кровотечения, понос, у них болят и гноятся глаза, а зубы или выпали, или шатаются. Почему люди ничему не учатся?»

Он знал, что боятся его все, даже генерал-капитан, а большинство ненавидит. Но это было нормально, так как в море командует капитан — это он определяет курс и управляет кораблем, это он ведет его из порта в порт.

Любое путешествие таит в себе опасности, ибо многие навигационные карты зачастую непонятны, а порой и бесполезны. И не существует надежных способов определения долготы.

— Придумай, как определять долготу, и ты станешь самым богатым человеком в мире, — говорил его старый учитель Альбан Карадок. — Королева, благослови ее Господь, пожалует тебе десять тысяч фунтов и титул герцога, если ты решишь эту задачу. Говноеды-португальцы дадут тебе золотой галион2. И безродные испанцы дадут двадцать! Не видя земли, ты заблудишься, парень. Не видя земли, ты всегда будешь сбиваться с курса. — Карадок сделал паузу и печально покачал головой. — Ты заблудишься, парень, если не...

— Если у тебя нет руттера! — радостно крикнул Блэкторн, зная, что хорошо выучил свои уроки. Тогда ему стукнуло тринадцать и он уже год состоял в учениках у Альбана Карадока, штурмана и корабела, заменившего ему потерянного отца. Карадок никогда не прибегал к рукоприкладству, обучая его и других мальчишек секретам судостроения и жизни в море.

Руттер представлял собой маленькую книжицу, которая содержала детальные наблюдения мореплавателя, побывавшего в описываемых местах. Туда заносили курс по магнитному компасу между портами и мысами, стоянки и проливы. Отмечали глубины, цвет воды и природу морского дна. Указывали, как попасть в то или иное место и как оттуда выбраться — сколько дней идти каким курсом; какие где дуют ветры; когда наступает время штормов и время попутных ветров; где килевать корабль (осматривать, ремонтировать, очищать от ракушек и водорослей его днище) и где брать воду; где встретишь друзей, а где — врагов. А также течения, мели, рифы, высоту приливов, гавани — в общем, все необходимое для безопасного плавания.

Англичане, голландцы и французы имели описания своих вод, но воды остального мира посещались только капитанами из Португалии и Испании, и эти две страны держали все свои руттеры в секрете. Руттеры, которые описывали путь в Новый Свет или давали ключ к загадкам Магелланова пролива и мыса Доброй Надежды, открытых португальцами, а значит, и к морским путям в Азию, охранялись португальцами и испанцами, как национальные сокровища, и поэтому за руттерами с одинаковым упорством охотились их враги — англичане и голландцы.

Но корабельный журнал был хорош настолько, насколько хорош был капитан, который его составил, переписчик, который его переписывал, очень редко — печатник, который его печатал, или ученый, который его переводил. Следовательно, журнал мог содержать ошибки. И даже умышленно вводить в заблуждение. Капитан никогда не знал этого наверняка. По крайней мере, до тех пор, пока сам хотя бы однажды не попадал в описываемые руттером места.

В море лишь капитан властвовал над кораблем и его командой, вершил суд и расправу. Один он командовал с юта.

«Это как крепкое вино, — сказал себе Блэкторн. — Однажды попробовав, никогда уже не забудешь, станешь искать, томиться жаждой. Это одна из тех вещей, которые сохраняют тебе жизнь, когда другие уже умерли».

Он встал и помочился в шпигат3. Позднее, когда в часах на нактоузе высыпался весь песок, перевернул их и отбил склянки.

— Ты выстоишь вахту, не уснешь, Хендрик?

— Да. Думаю, не усну.

— Я пошлю кого-нибудь, чтобы сменил впередсмотрящего. Гляди: он стоит на ветру, а не в укрытии. Это не дает ему задремать.

На мгновение Блэкторн задумался, не должен ли он повернуть корабль против ветра и лечь в дрейф на ночь, и, решив, что нет, спустился по трапу, соединяющему палубы, открыл дверь на баке. Другой трап вел оттуда в кубрик, устроенный во всю ширину корабля, он вмещал лавки и подвесные койки для ста двадцати человек. Тепло окутало Блэкторна, и он, радуясь этому, не ощутил даже зловония трюмных вод, идущего снизу. Ни один из двадцати с лишним человек не двинулся на своей койке.

— Поднимайся наверх, Матсюккер, — сказал он на смешанном жаргоне, на котором говорят в Нидерландах. Джон владел им в совершенстве, так же как португальским, испанским и латынью.

— Я умираю, — простонал маленький, остролицый человек, съеживаясь в своей койке. — Я болен. Посмотрите, цинга оставила меня без единого зуба. Господи Иисусе, помоги нам, мы все погибнем! Если бы не вы, мы бы все сейчас были дома, в безопасности. Я купец. Я не моряк. Я не из вашей команды... Поднимите кого-нибудь другого. Там Йохан... — Он плакал, когда Блэкторн вытащил его из койки и пихнул в сторону двери. Кровь выступила у Матсюккера изо рта, он был оглушен. Жестокий удар в бок вывел его из ступора.

— Ты высунешь свою морду на палубу и останешься там, пока не помрешь, если только мы не достигнем берега раньше.

Бедолага открыл дверь и с трудом вышел.

Блэкторн посмотрел на остальных, а они — на него.

— Как ты себя чувствуешь, Йохан?

— Достаточно хорошо, капитан. Может быть, выживу.

Йохан Винк, сорока трех лет, был главным канониром и помощником старшего боцмана, самым старым на борту. Лысый и беззубый, он цветом кожи и крепостью сравнялся со старым дубом. Шесть лет назад Винк ходил с Блэкторном в плавание на поиски Северо-Восточного прохода4, не увенчавшиеся успехом, и оба знали, кто чего стоит.

— В твоем возрасте большинство людей уже умирает, а ты держишься лучше всех нас. — Блэкторну было тридцать шесть.

Винк грустно улыбнулся:

— Это все бренди да бабы и вообще праведная жизнь, которую я вел.

Никто не засмеялся. Потом кто-то указал на койку:

— Капитан, умер старший боцман.

— Так поднимите тело наверх! Обмойте его и закройте глаза! Ты, ты и ты!

На этот раз люди быстро выбрались из своих коек и все вместе то ли выволокли, то ли вынесли труп из кубрика.

— Отстоишь рассветную вахту у штурвала, Винк, а ты, Гинсель, — на носу впередсмотрящим.

— Да, капитан.

Блэкторн вышел на палубу.

Он увидел, что Хендрик бодрствует, так что на корабле все в порядке. Сменившийся впередсмотрящий Соломон проковылял мимо него, скорее мертвый, чем живой, его глаза вспухли и покраснели от режущего ветра. Блэкторн подошел к другой двери и спустился вниз. Коридор привел его в большую каюту на корме, которая служила апартаментами генерал-капитана и пороховым погребом. Его собственная каюта располагалась по правому борту, другая, рядом, ближе к пушечным портам, обычно предназначалась для трех помощников капитана. В настоящее время в ней жили Баккус ван Некк, главный купец, Хендрик, третий помощник, и юнга Крок. Все они были больны.

Блэкторн вошел в большую каюту. Генерал-капитан Паулюс Спилберген лежал на койке в полубессознательном состоянии. Невысокий, краснолицый, прежде очень толстый, он порядком исхудал, кожа на животе вяло свисала складками. Блэкторн достал флягу с водой из потайного ящика и дал генерал-капитану напиться.

— Спасибо, — слабо сказал Спилберген. — Где земля, где земля?

— Впереди, — ответил капитан, сам не веря себе, и убрал флягу. Он не стал слушать стенаний генерал-капитана, а вышел, возненавидев его с новой силой...

Почти ровно год назад они достигли Огненной Земли, ветры благоприятствовали плаванию через неизвестный Магелланов пролив. Но генерал-капитан приказал высадиться на берег — искать золото и драгоценности.

— Ради бога, генерал-капитан, поглядите на берег! В этих пустынных местах нет сокровищ!

— Легенда гласит, что здешние края богаты золотом, и мы можем объявить их владениями славных Нидерландов.

— Здесь уже побывала тьма испанцев пятьдесят лет назад.

— Может быть, но они не забирались так далеко к югу, капитан.

— Так далеко к югу времена года меняются местами. В мае, июне, июле и августе здесь стоит зима. Руттер говорит, что сейчас самое время пройти пролив: через несколько недель ветры изменятся, и тогда мы застрянем здесь на зиму — на несколько месяцев.

— Через сколько недель, капитан?

— Руттер говорит, через восемь. Но сезон на сезон не приходится.

— Тогда мы поищем сокровища пару недель. Останется еще масса времени, и потом, если понадобится, мы повернем опять на север и разграбим несколько городов, а, господа?

— Мы должны попытаться сейчас, генерал-капитан. В Тихом океане у испанцев мало военных кораблей. А здешние воды кишат ими, и они ищут нас. Я считаю, мы должны отплыть сегодня же.

Но генерал-капитан заткнул ему рот, заручившись поддержкой других капитанов (один из них был англичанин, а трое — голландцы), и совершил бесполезную вылазку на берег.

В тот год ветры переменились рано и обрекли экспедицию на вынужденную зимовку; плыть к северу генерал-капитан побоялся из-за испанских кораблей. Прошло четыре месяца, прежде чем суда смогли отплыть. К тому времени сто пятьдесят шесть человек умерли от голода, холода и кровавого поноса, они съели всю кожу со снастей. Ужасные шторма в проливе раскидали флотилию. «Эразм» оказался единственным кораблем, который прибыл к месту условленной встречи в Чили. Они ждали остальных месяц, а потом, преследуемые испанцами, поплыли в неизвестность. Секретный руттер кончался на Чили.

Блэкторн прошел обратно по коридору в собственную каюту и запер за собой дверь. Каюта была маленькая и опрятная, но бимсы — поперечные балки, тянувшиеся от борта до борта, — проходили так низко, что ему пришлось пригнуться, чтобы подобраться к столу. Он отпер ящик и аккуратно развернул сверток с остатками яблок, которые так бережно хранил тайком весь путь от острова Санта-Мария в Чили. Они были мятые и маленькие, с гнилыми боками. Он съел четвертинку плода. Внутри скрывалось несколько мелких личинок. Он сжевал их вместе с яблочной мякотью, вспомнив старое морское поверье, будто яблочные черви лечат от цинги не хуже фруктов и, будучи втерты в десны, предохраняют зубы от выпадения. Блэкторн жевал осторожно — зубы болели, и рыхлые, нарывающие десны были очень чувствительны, — потом выпил воды из винного меха, отвратительной на вкус. Остаток яблока он завернул и запер обратно в ящик.

Крыса пересекла круг света от масляной лампы, висящей над его головой. Шпангоуты приятно поскрипывали. По полу шныряли тараканы.

«Я устал. Так устал...»

Он взглянул на длинную узкую койку. Соломенный тюфяк звал прилечь.

«Поспи часок, — шептал ему дьявол. — Даже десять минут — и ты отдохнешь за неделю. Последние дни ты спишь всего по нескольку часов, большей частью наверху, в холоде. Ты должен спать. Спи! Они надеются на тебя...»

— Я не могу. Я посплю завтра, — сказал он вслух и заставил себя отпереть рундук и вынуть оттуда свой руттер. Убедился, что другой, португальский, в безопасности, не тронут, и это обрадовало его. Блэкторн взял чистое перо и начал писать:

21 апреля 1600 года. Пятый час. Сумерки. 133-й день от момента отплытия с острова Санта-Мария в Чили, на 32-м градусе северной широты. Волна все еще высокая, ветер сильный, и корабль идет под теми же парусами. Цвет моря блеклый, серо-зеленый, дна не видно. Мы все еще идем по ветру курсом 270 градусов, склоняясь к северо-северо-западу, двигаясь быстро, около двух лиг, по три мили в час. Большие рифы в форме треугольников были видны полчаса на расстоянии в половину лиги к северо-востоку и северу.

Ночью три человека умерли от цинги: парусный мастер Йорис, канонир Рейсс, второй помощник де Хаан. Поскольку генерал-капитан все еще болен, мне пришлось распорядиться, чтобы, поручив души этих несчастных Господу, их опустили в море без саванов — шить некому.

Сегодня умер старший боцман Рийклофф.

В полдень я не мог определить склонение по солнцу, и опять из-за облаков. Но я предполагаю, что мы все еще не сбились с курса и земля — Японские острова — появится скоро...

— Но как скоро? — спросил он фонарь, который покачивался над головой. — Как сделать карту? Должен быть курс, — сказал он себе в миллионный раз. — Как определить долготу? Должен быть способ. Как сохранить свежесть овощей? Что такое цинга?..

— Говорят, парень, эту напасть приносит море, — наставлял его в свое время Альбан Карадок, добродушный, с большим брюхом и спутанной седой бородой.

— Но, может быть, варить овощи и сохранять их в виде супа?

— Плохая идея. Никто еще не нашел способа сохранять отвар.

— Ходят слухи, что скоро отплывает Фрэнсис Дрейк.

— Нет, ты не сможешь отправиться с ним, парень.

— Мне почти четырнадцать. Вы позволили Тиму и Уатту записаться к нему, и ему нужен ученик штурмана.

— Им по шестнадцать. Тебе же только тринадцать.

— Говорят, что он собирается пройти Магеллановым проливом, потом плыть на север вдоль берега к неисследованным землям — до Калифорнии, чтобы найти Анианский пролив5, который соединяет Тихий и Атлантический океаны. Из Калифорнии все пути ведут к Ньюфаундленду, Северо-Западному проходу, наконец...

— Предполагаемому Северо-Западному проходу. Никто еще не доказал, что это не просто легенда.

— Он докажет. Он уже адмирал, и мы будем первыми английскими мореплавателями, прошедшими Магелланов пролив, первыми в Тихом океане, — мне никогда не выпадет другого такого шанса.

— О да, но он никогда не пройдет секретным маршрутом Магеллана, если только не выкрадет руттер или не захватит португальского штурмана, чтобы тот провел его. Сколько раз говорить тебе: твое ремесло требует терпения. Научись терпению, парень.

— Ну пожалуйста!

— Нет!

— Почему?

— Потому что он проплавает два-три года, может быть, и больше. Слабые и молодые будут получать самую плохую пищу и меньше всех воды. Из пяти вышедших кораблей только его судно вернется обратно. Ты не выживешь, парень.

— Тогда я запишусь на его судно. Я сильный. Он возьмет меня!

— Слушай меня, парень, я был с Дрейком на его пятидесятитонной «Юдифи» в Сан-Хуан-де-Улуа, когда он и адмирал Хокинс — на «Миньоне» — пробивались из гавани через заслон, поставленный этими говноедами-испанцами. Мы сбывали рабов из Гвинеи в испанский Мейн6, но у нас не было испанской лицензии на торговлю, и они обманули Хокинса — поймали нашу флотилию в ловушку. У них было тринадцать больших кораблей, у нас — шесть. Мы потопили три испанские посудины, а они пустили ко дну наши «Ласточку», «Ангела», «Каравеллу» и «Иисуса из Любека». О да! Дрейк с боем вызволил нас из ловушки и привел домой. Если говорить честно, на борту оставалось одиннадцать человек. У Хокинса — пятнадцать. Из четырехсот восьмидесяти матросов. Дрейк безжалостен, парень. Он хочет славы и золота, но только для себя, и слишком много людей умерло, доказывая это.

— Но я не умру, я буду одним из...

— Нет, ты отдан в ученичество до двадцати лет. Мы подождем еще десять лет, и тогда ты будешь свободен. Но до того момента, до тысяча пятьсот восемьдесят восьмого года, ты будешь учиться, как строить корабли и как управлять ими. Ты будешь слушаться Альбана Карадока, мастера-корабела, штурмана и члена Тринити-Хаус7, или никогда не получишь лицензию. А без лицензии тебе никогда не стать капитаном ни одного английского корабля в английских водах, ты никогда не будешь командовать на юте ни в каких водах, потому что таков закон доброго короля Гарри, упокой, Господи, его душу. Был еще закон этой великой блудницы Марии Тюдор — пусть она вечно горит в аду! — но это закон королевы, и пусть он правит в веках, это закон Англии и это лучший из морских законов, который когда-либо был принят.

Блэкторн помнил, как ненавидел тогда своего наставника и Тринити-Хаус, монополию, созданную Генрихом VIII в 1514 году для обучения штурманов и мастеров-корабелов и выдачи им лицензий, ненавидел двенадцать лет полурабства, которые одни, как он знал, открывали дорогу к единственно желанной цели. И он возненавидел Альбана Карадока еще больше, когда, покрыв себя немеркнущей славой, Дрейк и его стотонный шлюп «Золотая лань» чудесным образом вернулись в Англию после трехлетнего отсутствия. Это был первый английский корабль, совершивший кругосветное путешествие. Он доставил к английским берегам самый богатый груз награбленных сокровищ — невероятные полтора миллиона фунтов стерлингов золотом, серебром, пряностями, серебряной и золотой посудой.

То, что в походе погибли четыре из пяти кораблей, восемь из каждых десяти моряков, что Тим и Уатт сгинули, а экспедицию Дрейка провел через Магелланов пролив в Тихий океан захваченный в плен португальский штурман, не успокоило ненависть. То, что Дрейк повесил одного из своих офицеров, отлучил от Церкви капеллана Флетчера и не смог найти Северо-Западный проход, не уменьшило народного восхищения. Королева оставила Дрейку половину привезенных сокровищ и удостоила его рыцарского звания. Джентри — мелкопоместные дворяне — и купцы, которые финансировали экспедицию, получили триста процентов прибыли и молили взять у них денег на следующее пиратское предприятие. И все моряки мечтали плыть с ним, потому что он много награбил и со своей долей добычи вернулся домой, а немногие выжившие счастливчики обеспечили себя до конца жизни.

«Я бы тоже выжил, — сказал себе Блэкторн. — Я бы выжил. И моя доля сокровищ была бы достаточна, чтобы...»

— Риф впереди!

Он сначала почувствовал, а потом услышал крик. И вновь сквозь рев бури донесся пронзительный вопль.

Блэкторн выскочил из каюты и помчался по трапу на ют. Сердце его колотилось, горло пересохло. Была уже темная ночь, лил дождь, и он возликовал: сделанные много недель назад парусиновые сборщики влаги скоро наполнятся доверху. Открытым ртом он ловил почти горизонтально летящие струи, чувствуя сладость дождя... Но откуда этот вопль?

Он увидел Хендрика, парализованного ужасом. Впередсмотрящий Матсюккер съежился на носу, крича что-то неразборчивое и указывая вперед. Тогда он тоже посмотрел в море.

Риф был всего лишь в двухстах ярдах впереди — большие черные скалы, о которые разбивались волны ненасытного моря. Пенистая линия прибоя тянулась налево и направо, время от времени прерываясь. Буря вздымала огромные полосы пены и бросала их в ночную темноту. Вырвало фал на форпике и унесло самое высокое рангоутное дерево. Мачта дрожала в гнезде, но держалась, и море неумолимо несло корабль к гибели.

— Все на палубу! — прокричал Блэкторн и с яростью зазвонил в колокол.

Звук вывел Хендрика из ступора.

— Мы погибли! — прокричал он по-голландски. — Боже, помоги нам!

— Гони команду на палубу, негодяй! Ты проспал! Вы оба спали! — Блэкторн толкнул его в сторону трапа, подскочил к штурвалу, распустил концы, крепящие рукояти в одном положении, привязался сам и с трудом крутанул штурвал влево.

Он напряг все свои силы, когда руль ударился о стремительно несущийся поток воды. Весь корабль содрогнулся. Затем по мере того, как слабел натиск ветра, нос корабля начал поворачиваться все быстрее и быстрее, и вскоре они стали бортом к ветру и волнам. Штормовые топсели надулись и отчаянно пытались стронуть с места корабль, все снасти, натянутые как струны, стонали. В следующее мгновение море вздыбилось над ними и понесло корабль параллельно рифу, и тут Блэкторн увидел следующий вал, еще больше. Он издал хриплый возглас, предупреждая об опасности моряков, спешащих от бака, и изо всех сил вцепился в штурвал.

Море, обрушившись на корабль, накренило его, Блэкторн подумал, что «Эразм» пойдет ко дну, но тот встряхнулся, как мокрый терьер, и выскочил из впадины между валами. Вода каскадами скатывалась в шпигаты. Блэкторн глотнул воздуха. Он увидел, что тело старшего боцмана, оставленное на палубе в ожидании завтрашнего погребения, исчезло и что следующая стена воды еще выше. Она подхватила Хендрика, подняла его, хватавшего ртом воздух, и унесла за борт. Вторая волна с ревом прокатилась через палубу. Блэкторн схватился за штурвал, и его не смыло. А Хендрик был уже в пятидесяти ярдах от левого борта. Волна слизнула его, отступая, проволокла вдоль борта, вознесла на гребень — мгновение он продержался в вышине, пронзительно крича, — потом унесла, ударила о скалы и поглотила.

Корабль ушел носом в воду, пытаясь проложить себе путь. Сорвало еще один фал и блок, а снасти бегучего такелажа бешено закрутились и перепутались.

Винк и еще один моряк пробрались на ют и навалились на штурвал, пытаясь помочь капитану. Блэкторн видел, как риф стремительно приближается к правому борту. Впереди и слева в нескольких местах виднелись просветы.

— Лезь наверх, Винк. Распусти фок!

Фут за футом Винк и два других моряка карабкались по вантам фок-мачты, а остальные внизу налегали на канаты, помогая им.

— Смотрите вперед! — прокричал Блэкторн.

Волна вспенилась вдоль палубы и уволокла еще одного моряка, выкинув на борт труп старшего боцмана. Нос вынырнул из воды и ушел вниз, на палубу хлынула вода. Винк и другой моряк освободили парус. Он резко раскрылся с оглушительным, как пушечный выстрел, хлопком, когда ветер наполнил его, и корабль накренился.

Винк и его помощники висели, качаясь над морем, потом начали спускаться.

— Риф, риф впереди! — прокричал Винк.

Блэкторн и помогавшие ему моряки крутанули штурвал вправо. Корабль заколебался, потом повернул и заскрежетал, когда скалы, едва видимые над поверхностью воды, прошли вдоль борта. Но это был косой удар, и раскрошился только выступ скалы, а шпангоуты остались целы. Люди вздохнули свободно.

Блэкторн увидел проход в рифе впереди и направил корабль туда. Ветер теперь стал сильнее, море — еще яростнее. Корабль отклонился от курса под порывом ветра, и колесо вывернулось из рук. Все вместе моряки ухватили штурвал и опять поставили корабль на курс, но он вертелся и качался как пьяный. Волна хлынула через борт, ворвалась на бак, ударив одного моряка о переборку, палубу залило водой.

— Все к помпам! — прокричал Блэкторн и увидел, что двое моряков побежали вниз.

Дождь хлестнул его по лицу, и он скривился от боли. Свет у нактоуза и рейдовый огонь давно погасли. Тут новый порыв ветра сбил судно с курса, матрос поскользнулся, и колесо снова вырвалось у него из рук. Он вскрикнул, когда рукоятка штурвала ударила его в висок, и упал, отдавшись на волю моря. Блэкторн поднял его и держал, пока кипящий вал не прошел. Тут он увидел, что моряк мертв, толкнул его в кресло, и следующая волна смыла тело в море.

Проход через рифы был в трех румбах к ветру, и Блэкторн, сколько бы ни старался, не мог бы в него войти. Он с отчаянием искал другой просвет, но знал, что ищет напрасно, поэтому позволил судну идти по ветру, чтобы набрать скорость, потом резко повернул его против ветра. Удалось немного выиграть в расстоянии и удержать курс.

Затем раздался ноющий звук, и корпус мучительно содрогнулся, когда киль проволокся по острым выступам рифа под ними, и все на борту ясно представили, как расходятся дубовые шпангоуты и море врывается в трюм. Корабль, теряя управление, клюнул носом.

Блэкторн закричал, взывая о помощи, но никто не услышал его, поэтому он сам боролся со штурвалом, оставшись с волнами один на один. Он был отброшен в сторону, но ощупью вернулся обратно, удивляясь смутно, как это руль еще цел.

В самом узком месте прохода море превратилось в сплошной водоворот, зажатый между скалами. Громадные волны разбивались о риф, откатывались обратно, ударялись о вновь набегавшие и сталкивались в бешеном вихре. Неуправляемый корабль был втянут в эту воронку боком.

— Плевать на тебя, шторм! — проревел Блэкторн. — Убери свои грязные лапы от моего корабля!

Колесо закрутилось снова и отбросило его, палуба угрожающе наклонилась. Бушприт ударился о скалу и оторвался вместе с частью такелажа, после чего судно выпрямилось. Передняя мачта изогнулась, как лук, и сломалась. Люди на палубе бросились на такелаж с топорами, чтобы рубить его, в то время как судно проскочило в бушующий пролив. Они освободили мачту, которая ушла за борт, увлекая запутавшегося в такелаже моряка. Тот закричал, попав в ловушку, но никто ничего не мог поделать. Все только следили, как он и мачта мелькнули у борта, исчезли и больше уже не появлялись.

Винк и остальные, сгрудившиеся у левого борта, оглянувшись, увидели, что на юте Блэкторн как одержимый борется с бурей. Они перекрестились и стали молиться еще горячей, некоторые плакали от страха.

Проход на мгновение расширился, и корабль замедлил ход, но впереди просвет опять угрожающе сужался, и скалы, казалось, выросли, возвышаясь над судном.

Течение, ударяя в борт судна, отступало отбойными волнами, увлекало его за собой, сбивало с траверза, бросало на волю судьбы.

Блэкторн перестал проклинать шторм и пытался повернуть штурвал влево, повиснув на нем, — его мускулы вздулись узлами от напряжения. Но корабль не слушался ни руля, ни волн.

— Поворачивай, ты, старая шлюха из ада! — Он задыхался, его силы быстро убывали. — Помоги мне!

Напор волн усилился, и он почувствовал, что сердце вот-вот разорвется, но все еще противостоял давлению воды на руль. Он изо всех сил напрягал зрение, но все перед глазами качалось, краски меркли. Корабль был в горловине пролива и не двигался, но как раз в этот миг киль царапнул по глинистой отмели. Удар развернул нос судна. Руль врезался в толщу воды. И тут воздушная и морская стихии объединились, вместе они привели корабль к ветру, и тот прошел через горловину в укромное место. В бухту, находившуюся впереди.

---

Часть первая

Глава 1

Блэкторн проснулся неожиданно. Какое-то мгновение он думал, что видит сон: он на берегу и комната такая... невероятная: маленькая, очень чистая и устлана мягкими матами. Он лежит на толстом стеганом тюфяке, другой брошен на него. Потолок сделан из полированного кедра, а стены представляют собой решетки из кедровых реек, покрытые непрозрачной бумагой, которая приятно приглушает свет. Сбоку от него маленький поднос ярко-красного цвета с небольшими мисочками. В одной были холодные вареные овощи, и он проглотил их, едва заметив пикантный вкус. В другой — рыбный суп, который он выпил. Густую кашу из пшеницы или ячменя съел, помогая себе пальцами. Вода в странной формы бутылке из тыквы была теплой и необычной на вкус — горьковатая, но приятная.

Тут он заметил распятие в нише.

«Этот дом испанский или португальский, — подумал он в ужасе. — Это Япония? Или Катай?»

Стенная панель отодвинулась в сторону. Среднего возраста полная круглолицая женщина стояла за ней на коленях, кланялась и улыбалась. Кожа золотистого цвета, глаза черные и узкие, а длинные черные волосы аккуратно уложены. На ней было серое шелковое платье, белые носки, широкий красный пояс обхватывал талию.

— Госюдзинсама, гокибун ва икага дэсу ка?8 — сказала она и умолкла, ожидая ответа, но Блэкторн лишь смотрел на нее непонимающе, и она повторила сказанное.

— Это Японские острова? — спросил он. — Япония? Или Катай?

Теперь она уставилась на него в недоумении и произнесла что-то еще. Блэкторн вдруг осознал, что он голый. Одежды его нигде не было видно. Жестами он объяснил, что хочет одеться. Потом показал на чашки для еды, и женщина поняла, что он все еще голоден.

Она улыбнулась, поклонилась и задвинула дверь.

Он лежал на спине, изнуренный, несчастный, терзаемый болью. Сделав усилие над собой, он попытался собраться с мыслями. «Я помню, как отдавал якорь, — подумал он. — С Винком. Возможно, это был Винк. Мы оказались в бухте, корабль уткнулся носом в отмель и остановился. Мы могли слышать шум волн, разбивающихся о берег, но были в безопасности, все. На берегу горели огни, потом я оказался в каюте, в темноте. Я ничего не помню. После там, в темноте, появились огни и зазвучали незнакомые голоса. Я говорил по-английски, затем по-португальски. Один из местных жителей немного понимал по-португальски. Или он был португалец? Нет, думаю, туземец. Я спрашивал его, где мы находимся? Не помню. Потом мы опять очутились на рифе, пришла еще одна большая волна, меня вынесло в море, и я тонул — и замерзал, — нет, море было теплым, как шелковая постель в морскую сажень толщиной. Они, видимо, вынесли меня на берег и положили здесь».

— Наверное, это на постели я чувствовал себя так мягко и тепло, — сказал он вслух. — Я никогда не спал до этого на шелке.

Слабость одолела его, и он забылся сном без видений.

Когда Блэкторн проснулся, в керамических мисочках снова была еда, а рядом лежала одежда, сложенная аккуратной стопкой. Ее постирали, погладили и заштопали мелкими аккуратными стежками.

Но ножа и ключей не было.

«Мне бы лучше найти нож, и поскорее, — подумал он, — или пистолет».

Его глаза обратились к распятию. Несмотря на страх, в нем росло возбуждение. Всю свою жизнь он слышал от капитанов и матросов о том, что португальцы обратили азиатских язычников в католичество и держат их в рабстве, о невероятных сокровищах потаенных владений Португалии на Востоке, где золото так же дешево, как чугун в слитках, а изумрудов, рубинов, алмазов и сапфиров не меньше, чем гальки на берегу.

«Если рассказы о католичестве верны, — сказал он себе, — может быть, верно и остальное. О сокровищах. Да. Но чем скорее я возвращу себе оружие и вернусь на „Эразм“, к пушкам, тем лучше».

Он жадно проглотил еду, оделся и стоял, качаясь, чувствуя себя не в своей тарелке, как всегда на берегу. Его башмаков не было. Он пошел к двери, слегка пошатываясь, и вытянул руку, чтобы устоять, но легкие рейки не могли выдержать его веса и расщепились, бумага порвалась. Он выпрямился. Женщина, которую он задел, смотрела на него из коридора.

— Извините, — пробормотал Блэкторн, странно смущенный своей неловкостью. Порядок в комнате был нарушен. — Где мои башмаки?

Женщина опять посмотрела на него непонимающе. Тогда, не теряя терпения, он на языке жестов спросил у нее о том же. Она заторопилась по коридору, встала на колени, сдвинула другую панель из реек и поманила его. Рядом послышались голоса и звук бегущей воды. Он прошел в проем и оказался в другой комнате, также почти пустой. Она выходила на веранду с лестницей, которая вела в маленький сад, окруженный высокой стеной. Сбоку от этого главного входа стояли две старухи, три ребенка в ярко-красных одеждах и старик, очевидно садовник, с граблями в руках. Они все сразу с серьезным видом поклонились ему и держали головы опущенными.

К своему удивлению, Блэкторн увидел, что старик голый, если не считать короткой узкой набедренной повязки, прикрывающей его чресла.

— Доброе утро, — сказал он им, не придумав ничего лучше.

Они так и застыли в поклоне.

В замешательстве он посмотрел на них, потом снова неуклюже поклонился. Они все выпрямились и улыбнулись ему. Старик поклонился еще раз и вернулся к своей работе в саду. Дети поглазели на него, потом со смехом убежали. Старухи исчезли в глубине дома. Но он чувствовал на себе их взгляды.

Внизу у лестницы он увидел свои башмаки. Прежде чем он поднял их, женщина средних лет опустилась на колени и, смутив его окончательно, помогла ему обуться.

— Спасибо. — Он подумал минуту, потом указал на себя. — Блэкторн, — проговорил он со значением. Потом указал на нее: — А ваше имя?

Она взирала на него в растерянности.

— Блэкторн, — повторил он раздельно, указывая на себя. Потом указал на нее: — Как ваше имя?

Она нахмурилась, потом сообразила, указала на себя и объявила:

— Онна!9 Онна!

— Онна! — повторил он, столь же гордый собой, как и она. — Онна.

Она радостно кивнула:

— Онна!

Сад не был похож ни на что виденное им раньше: ручей с маленьким водопадом и мостиком, ухоженные гравийные дорожки, камни, цветы и кусты. «И так чисто…