Особенности колониальной политики
в 2020 году

Если мы попытаемся найти в земной истории аналоги ситуации, сложившейся в земных колониях к концу эпохи экспансии, то единственное, что приходит в голову, — это Ботани-Бей. Как и Ботани-Бей, Луна и Венера были местом массовой ссылки заключенных, бессрочной каторгой, из которой не было возврата. Подобно уголовникам, осваивавшим и заселявшим австралийский континент, ссыльные каторжане начала XXI века заселили полярные болота Венеры и туннели лунного Моря Кризисов. Со временем они превратились в «местное население», сохранив при этом асоциальный характер, бунтарский дух и глубоко укоренившееся чувство ненависти к земной администрации.

Иной ситуация была в Марсианской колонии. По необходимости марсианские первопоселенцы были добровольцами, высококвалифицированными специалистами, задействованными в весьма амбициозном проекте терраформирования. Однако их уровень жизни мало отличался от быта ссыльных каторжан. Кочевой образ жизни означал минимум личного имущества, смертельная окружающая среда требовала строжайшего соблюдения правил, — все это порождало в колонистах стремление защитить и расширить те сферы жизни, в которых они могли совершать хоть какой-то свободный выбор. При этом колонисты оставались лояльны к земной администрации и отчасти продолжали считать себя гражданами метрополии, наделенными теми же правами, что и любой землянин на материнской планете. Так продолжалось до 2020 года, когда в Управлении по делам колоний начались активные подвижки и пересмотр прежней финансовой политики.

С точки зрения экономики три проекта из четырех были успешным вложением инвестиций: Луна снабжала Землю продовольствием, Венера — тяжелыми металлами, а Церера — редкоземельными элементами и радиоактивными богатствами Пояса астероидов. И только Марс оставался депрессивным потребителем бюджетных средств. Какая-либо отдача от марсианских проектов ожидалась не ранее чем через десятки лет. С точки зрения политиков, это были немыслимые сроки, несопоставимые со сроками их политической жизни. Естественно, рано или поздно должно было возникнуть желание оптимизировать расходы. И такое решение было найдено.

Несомненно, его авторам оно представлялось вполне приемлемым — технически, они не видели никакой разницы между ссыльными поселенцами Луны или Венеры и свободными колонистами Марса. Нюанс, который проглядели кабинетные теоретики, заключался в таких неуловимых и слабоформализуемых вещах, как «гордость», «чувство собственного достоинства» и «уверенность в собственном праве определять свою судьбу». Сложись все иначе — и Марс, Венера и, возможно, Луна так бы и просуществовали в своем бесправном статусе до конца столетия и в начале XXII века автоматически вошли бы в Солнечную империю. Но случилось так, что административная машина на полном ходу столкнулась с таким эфемерным и совершенно непредвиденным препятствием, как вышеперечисленные психологические нюансы. Столкнулась и забуксовала. Возможно, машина сумела бы преодолеть это препятствие, если бы в центре политической бури не оказались два совсем уж незначительных, с административной точки зрения, существа: земной мальчик-колонист и его маленький марсианский друг.

Последствия этих событий всем известны: вспышки насилия, сепаратизм, восстания, межпланетные войны, деколонизация Солнечной системы и прекращение космических полетов, а затем долгий мучительный период интеграции внутренних планет в Солнечную империю. Разумеется, на фоне последовавших грандиозных событий роль мальчика и его питомца никто и не думал ни отслеживать, ни оценивать. И исторические уроки, как это часто бывает, так и не были извлечены. Неудивительно, что через двести лет в земной истории назрел хрошианский кризис, в центре которого вновь оказался земной мальчик и его питомец...1

С. В. Голд

---

Красная планета

Тиш

Глава 1

Виллис

Разреженный воздух Марса был прохладен, но не слишком. В южных широтах зима еще не настала, и температура днем не опускалась ниже нуля.

Странное существо, стоящее у двери куполообразного строения, походило на человека, хотя ни у одного человека не было такой головы: на макушке — что-то вроде петушиного гребня, огромные глазницы, а там, где должен быть нос, лицо переходило в вытянутую морду. А окрас уж и вовсе из ряда вон — тигровый, в черно-желтую полоску. На поясе у него висело оружие, напоминавшее пистолет, а в сгибе правой руки был зажат мяч — побольше баскетбольного и поменьше медбольного2. Существо переложило мяч в левую руку, открыло входную дверь и шагнуло внутрь.

Внутри оказалась крохотная прихожая, за ней — вторая, внутренняя дверь. Как только наружная дверь закрылась, давление воздуха в тамбуре стало подниматься со звуками, напоминающими вздохи.

— Ну, кто там? Отвечайте, отвечайте! — сиплым басом взревел репродуктор над внутренней дверью.

Визитер осторожно опустил мяч на пол, обеими руками ухватился за уродливое лицо, оттянул его и задрал на макушку. Под маской обнаружилось человеческое лицо — обыкновенного земного мальчишки.

— Это я, док, Джим Марло, — ответил он.

— Ну так заходи. Нечего там стоять и ногти грызть.

— Иду.

Когда давление в прихожей сравнялось с давлением в доме, внутренняя дверь автоматически открылась. Джим сказал:

— Пошли, Виллис, — и ступил внутрь.

Мяч выпустил снизу три отростка и последовал за мальчиком — непонятно было, идет он или катится, больше всего его походка напоминала движение бочонка, который кантуют на днище. Они прошли по коридору и попали в большую комнату, занимавшую половину всего круглого дома. Доктор Макрей, не вставая, приветствовал их:

— Здорово, Джим. Разоблачайся. Кофе на столе. Здорово, Виллис. — Доктор вернулся к своей работе: он перевязывал руку мальчику, ровеснику Джима.

— Спасибо, док. А, Фрэнсис, привет. Ты чего тут?

— Привет, Джим. Я убил водоискалку, да только палец о шип наколол.

— Прекрати ерзать! — скомандовал доктор.

— Эта штука щиплется, — пожаловался Фрэнсис.

— Так и надо. Помолчи.

— Как это тебя угораздило? — не успокаивался Джим. — Ты что ж, не знаешь, что их нельзя трогать? Надо было поджарить ее сверху донизу.

Он расстегнул молнию скафандра, стянул его и повесил на вешалку у дверей. Там уже висел скафандр Фрэнсиса с маской, расписанной яркими красками, наподобие боевой раскраски индейского воина, и скафандр доктора, маска которого была чиста. Джим, как это было принято на Марсе, остался в одних ярко-красных шортах.

— Я и поджарил, — объяснил Фрэнсис, — но она зашевелилась, когда я ее тронул. Я хотел отрезать хвост, сделать бусы.

— Значит, плохо поджарил. Может, в ней полно живых яиц осталось. А для кого бусы?

— Не твое дело. А яички я сразу выжег. Кто я, по-твоему? Турист?

— Да как тебе сказать. Ты же знаешь, эти твари подыхают только на закате.

— Не говори глупостей, Джим, — сказал доктор. — Теперь, Фрэнк, я тебе сделаю укол антитоксина. Толку от него никакого, зато твоя мама успокоится. Завтра палец у тебя вздуется, как обожравшийся щенок, принесешь его сюда, и я его вскрою.

— А я палец не потеряю? — спросил мальчик.

— Нет. Просто какое-то время будешь чесаться левой рукой. А тебя, Джим, что сюда привело? Живот заболел?

— Нет, док, я из-за Виллиса.

— Из-за Виллиса? Вид у него как будто бодрый.

Доктор посмотрел вниз, на Виллиса. Тот стоял, приподнявшись на своих ножках, и наблюдал, как Фрэнку перевязывают палец. Для этого он вытянул из верхней части три глазных отростка. Отростки торчали, как большие пальцы рук, образуя равнобедренный треугольник, из каждого выглядывал глаз, до того похожий на человеческий, что становилось не по себе. Малыш медленно повернулся, переступая своими ножками-псевдоподиями, чтобы оглядеть доктора каждым глазом по очереди.

— Налей-ка мне чашку «явы», Джим, — распорядился доктор, нагибаясь и складывая руки ковшиком. — Ну-ка, Виллис, опля!

Виллис подпрыгнул и влетел прямо в руки доктору, убрав при этом все свои выступы. Доктор положил его на смотровой стол. Виллис снова выставил ножки и глазки, и они с доктором принялись разглядывать друг друга.

Доктор видел перед собой мячик, покрытый густым коротким мехом, похожим на стриженую овчину, и не имеющий на данный момент никаких отличительных черт, кроме ножек и глазных отростков. Виллис видел перед собой пожилого землянина, почти полностью покрытого длинными курчавыми серыми с белым волосами, одетого в белоснежную рубашку и шорты. Виллису очень нравилось смотреть на него.

— Как ты себя чувствуешь, Виллис? — спросил доктор. — Хорошо? Или плохо?

На самой макушке Виллиса, между глазными отростками, появилась ямочка, быстро превратившаяся в отверстие.

— Виллис хорошо! — сказал он. Голос у него был точь-в-точь как у Джима.

— Хорошо, говоришь? — переспросил доктор и, не оглядываясь, приказал: — Джим, вымой-ка эти чашки еще разок и на этот раз простерилизуй. Мы ведь не хотим подцепить какую-нибудь заразу, верно?

— Хорошо, док, — согласился Джим и спросил у Фрэнсиса: — Ты будешь кофе?

— Конечно. Слабый и побольше молока.

Джим нырнул в лабораторную раковину и выудил оттуда еще одну чашку. В раковине было полно грязной посуды. Рядом на бунзеновской горелке потихоньку кипел большой кофейник.

Джим тщательно вымыл три чашки, пропустил их через стерилизатор и налил всем кофе.

— Джим, этот гражданин говорит, что он в порядке, — сказал доктор Макрей, принимая чашку. — В чем проблема?

— Да, знаю, он все время говорит, что у него все нормально, но это не так. Вы не могли бы его осмотреть, док?

— Осмотреть? Каким образом, мальчик? Я не могу даже измерить ему температуру, потому что не знаю, какая температура у него нормальная. В его биохимии я смыслю столько же, сколько свинья в апельсинах. Ты хочешь, чтобы я вскрыл его и посмотрел, почему он тикает?

Виллис тут же убрал свои отростки и сделался гладким, как бильярдный шар.

— Ну вот, вы его напугали, — с укором сказал Джим.

— Прошу прощения. — Доктор протянул руку и потрепал Виллиса по шерстке. — Виллис хороший, Виллис славный. Никто не обидит Виллиса. Ну давай, малыш, вылезай.

Виллис чуть-чуть приоткрыл голосовой сфинктер.

— Не обижать Виллис? — недоверчиво спросил он голосом Джима.

— Не обижать Виллис. Обещаю.

— Не резать Виллис?

— Не резать Виллис. Никогда.

Медленно появились глаза, при этом он прекрасно обходился без лица.

— Вот так-то лучше, — одобрил доктор. — Ближе к делу, Джим. Почему тебе кажется, что с ним что-то не так, если мы с ним думаем иначе?

— Да потому, что он так себя ведет, док. Дома-то все хорошо, а вот когда выходит... Раньше он со мной всюду ходил, скакал и везде совал свой нос...

— У него нет носа, — заметил Фрэнсис.

— Пять с плюсом. А теперь, когда я его беру погулять, он сворачивается в клубочек, и ничего от него не добьешься. Если он не болен, почему он так делает?

— Кое-что проясняется, — сказал доктор. — Сколько времени живет у тебя этот мячик?

Джим задумался, перебирая в памяти двадцать четыре месяца марсианского года:

— Где-то с конца зевса, почти с ноября.

— А теперь конец марта, почти церера3, лето кончилось. Тебе это ни о чем не говорит?

— Да нет.

— Что ж он, по-твоему, и по снегу будет скакать? Мы уезжаем, когда приходят холода, а он здесь живет.

— Вы думаете, это он впадает в спячку? — раскрыл рот Джим.

— А что ж еще? Предки Виллиса много миллионов лет приспосабливались к смене времен года, не может же он так сразу от этого отказаться.

Джим забеспокоился:

— Я ведь хотел взять его с собой в Малый Сырт4.

— Малый Сырт? Ах да, ты ведь в этом году поступаешь в школу. И Фрэнк тоже.

— Точно!

— Не могу привыкнуть к тому, как быстро вы растете. Кажется, на прошлой неделе я разрисовывал тебе большой палец, чтобы ты его не сосал.

— Я никогда не сосал большой палец! — возмущенно сказал Фрэнсис.

— Нет? Тогда это был какой-то другой ребенок. Ладно, забудь. Я прилетел на Марс, потому что здесь год в два раза длиннее, но что-то не вижу никакой разницы — годы летят еще быстрее.

— Док, а сколько вам лет? — поинтересовался Фрэнсис.

— Не важно. Итак, кто из вас будет изучать медицину, а потом вернется помочь мне с практикой?

Ответа не было.

— Ну-ну! — настаивал доктор. — На кого вы собираетесь учиться?

— Ну не знаю, — сказал Джим. — Я интересуюсь ареографией5, но и биология мне тоже нравится. А может, стану планетарным экономистом, как мой старик.

— Это обширная область. Долго придется учиться. А ты, Фрэнк?

Фрэнсис немного смутился:

— Я? Ну, э-э-э, я все-таки думаю стать космическим пилотом.

— А я думал, ты из этого уже вырос. — Доктор Макрей выглядел почти потрясенным.

— А что тут такого? — В голосе Фрэнсиса звучало упрямство. — Мне кажется, я смогу.

— Это как раз то, чего я опасаюсь. Послушай, Фрэнк, ты действительно хочешь жить связанным по рукам и ногам правилами, инструкциями и дисциплиной?

— Мм... Я хочу быть пилотом, и я это точно знаю.

— На свою собственную голову. Лично я покинул Землю, чтобы убраться подальше от всей этой глупости. Земля настолько опутана законами, что человек не может даже дышать. А на Марсе пока еще существует определенная свобода. Но это должно измениться...

— Когда это изменится, док?

— Ну, я думаю, что к тому времени я подыщу себе другую планету, такую, что еще не испортилась. Да, раз уж об этом зашла речь: вы ведь уедете в школу еще до миграции?

Поскольку людям несвойственно впадать в зимнюю спячку, колония дважды в марсианском году мигрировала. Южное лето она провела в Хараксе, это в тридцати градусах от Южного полюса, а теперь колония собиралась перебираться в Утопию, в Копайс6, почти на том же расстоянии от Северного полюса. Там колония должна была провести половину марсианского года, то есть почти целый земной год.

Возле экватора находились постоянные, немигрирующие поселения: Нью-Шанхай, Марсопорт, Малый Сырт и другие, но они не считались колониями, и населяли их в основном служащие Марсианской компании. Контракт и устав обязывали Компанию предоставить колонистам возможность получить высшее образование на уровне терранских стандартов, и Компания предоставила такую возможность только в одном месте — в Малом Сырте.

— Мы едем в будущую среду, — сказал Джим, — на почтовом скутере.

— Так скоро?

— Да, потому я и беспокоюсь за Виллиса. Что с ним делать, док?

Виллис, услышав свое имя, вопросительно посмотрел на Джима и повторил, в точности копируя его:

— «Что с ним делать, док?»

— Заткнись, Виллис...

— «Заткнись, Виллис». — Виллис столь же точно скопировал и доктора.

— Наверное, правильнее всего было бы вынести его наружу, найти норку и запихать его поглубже. Вы сможете возобновить знакомство, когда он проснется после спячки.

— Нет, док, я же так его потеряю! Он вылезет раньше, чем я приеду на каникулы. Может, он проснется еще до переезда колонии.

— Может быть. — Макрей задумался. — Ему не повредит снова оказаться в своей среде. Тот образ жизни, который он ведет с тобой, естественным не назовешь. Кроме того, он личность, а не чья-либо собственность.

— Конечно! Он мой друг.

— Не пойму я, — вставил Фрэнсис, — чего это Джим так с ним носится. Конечно, болтает он здорово, но больше повторяет как попугай. По-моему, он просто дурачок.

— А тебя никто не спрашивает. Виллис меня любит. Правда, Виллис? Ну, иди к папе. — Джим подставил руки, маленький марсианин прыгнул и устроился у Джима на коленях — теплый, пушистый, чуть пульсирующий. Джим погладил его.

— Почему бы тебе не попросить марсиан позаботиться о нем? — предложил доктор.

— Я пробовал, но не нашел ни одного в таком настроении, чтобы он обратил на меня внимание.

— То есть у тебя не хватило терпения этого дождаться. Внимание марсианина можно привлечь, только набравшись терпения. А почему ты не спросишь самого Виллиса? У него свое мнение есть.

— А как ему объяснить?

— Давай я попробую. Виллис!

Виллис обратил к доктору два глаза.

— Хочешь выйти наружу и поспать?

— Виллис не хочет спать.

— Снаружи захочешь спать. Там хорошо, холодно, найти норку в земле. Свернуться и поспать как следует. А?

— Нет!

Доктору стоило труда не поддаваться наваждению, что это говорит Джим (говоря от своего лица, Виллис всегда пользовался голосом Джима). У звуковой диафрагмы Виллиса не было собственного тембра, как нет его у динамика в радиоприемнике. Она и была похожа на мембрану динамика, только принадлежала живому существу.

— Решительно сказано, но попробуем зайти с другой стороны. Виллис, хочешь остаться с Джимом?

— Виллис остаться с Джимом. Тепло! — задумчиво произнес Виллис.

— Вот секрет твоего обаяния, Джим, — сухо сказал доктор. — Ему нравится температура твоего тела. Но ipse dixit7, бери его с собой. Не думаю, чтобы это ему повредило. Ну проживет он пятьдесят лет вместо ста, зато получит вдвое больше удовольствия.

— Значит, обычно они живут по сто лет? — уточнил Джим.

— Кто их знает. Мы недостаточно долго пробыли на этой планете, чтобы знать такие вещи. А теперь выметайтесь. У меня полно дел. — Доктор задумчиво посмотрел на кровать, которая уже неделю не застилалась, и решил подождать с этим, пока не придет время менять белье.

— А что значит «ipse dixit», док? — спросил Фрэнсис.

— «Он и впрямь это сказал».

— Док, — предложил Джим, — пойдемте к нам обедать. Я позвоню маме. И ты тоже, Фрэнк.

— Ну нет, — сказал Фрэнк, — я, пожалуй, не пойду. Мама говорит, что я слишком часто у вас ем.

— Моя мама, будь она здесь, непременно сказала бы то же самое, — признался доктор. — К счастью, я давно освободился от ее благотворного влияния. Звони своей маме, Джим.

Джим подошел к телефону, попал на двух колониальных мамаш, болтающих о своих малышах, и наконец соединился с домом на резервной частоте. Когда на экране появилось лицо матери, Джим сказал ей, что пригласил доктора.

— Я очень буду рада, если доктор придет, — сказала она. — Скажи ему, Джим, пусть поторопится.

— Мы уже выходим, мама! — Джим выключил аппарат и потянулся за скафандром.

— Не надевай, — остановил его Макрей. — На воздухе слишком холодно. Пройдем по туннелям.

— Это же вдвое дольше, — возразил Джим.

— Предоставим Виллису решать. Ты за кого, Виллис?

— Тепло, — важно сказал Виллис.

---

Глава 2

Южная колония, Марс

Южная колония была построена в виде колеса. Административный центр был ступицей, от него в разные стороны расходились туннели, над которыми стояли дома. Колонисты начали строить туннель-обод, соединяющий концы спиц, и уже соорудили дугу в сорок пять градусов.

За исключением трех лунных хижин, поставленных при основании первой, потом покинутой колонии, все дома были одинаковой формы. Каждый дом представлял собой полусферу, надутую из силиконового пластика, его производили на месте, из марсианского грунта. Собственно, пузырь был двойной: сначала надувалась внешняя оболочка, футов тридцати-сорока в поперечнике. Когда она застывала, в ней проделывали туннель и надували внутренний пузырь, чуть поменьше первого. Внешний пузырь полимеризовался, то есть затвердевал и вулканизировался под лучами солнца. Внутренний пузырь вулканизировали с помощью батарей ультрафиолетовых и нагревательных ламп. Оболочки отделял друг от друга слой воздуха около фута толщиной, который служил теплоизоляцией в морозные марсианские ночи.

Когда новый дом затвердевал, в нем прорезали двери и устанавливали шлюзовой тамбур. Ради комфорта колонисты поддерживали в домах давление, составлявшее две трети земного (атмосферное давление Марса не достигает и половины)8. Непривычному к марсианским условиям человеку без респиратора грозила неминуемая смерть. Из колонистов только тибетцы и боливийские индейцы отваживались выходить без респираторов за дверь, но даже они надевали облегающие эластичные скафандры во избежание подкожных кровоизлияний.

Подобно современным зданиям Нью-Йорка, дома колонии были лишены окон. Окружающая колонию пустыня была однообразна, хоть и красива. Южная колония находилась в зоне обитания марсиан, немного к северу от древнего города Харакс (давать его марсианское название нет необходимости, ни один землянин его все равно не выговорит). Колония располагалась между двумя рукавами Стримонского канала9 (тут мы снова следуем колониальному обычаю использовать названия, некогда данные бессмертным доктором Персивалем Лоуэллом10).

Фрэнсис дошел с Джимом и доктором до площадки, соединявшей туннели под мэрией, потом свернул в свой туннель. Через несколько минут доктор, Джим и Виллис поднялись в дом Марло. Их встретила мать Джима. Доктор Макрей поклонился. Поклон был изысканным — его не могли испортить ни босые ноги, ни заросшая седыми волосами грудь доктора.

— Мадам, я опять злоупотребляю вашей добротой.

— Чепуха, доктор. Вы у нас всегда желанный гость.

— Если бы мне хватило духу пожелать, чтобы ваше удивительное кулинарное искусство исчезло, моя дорогая, вам открылось бы истинное положение вещей: в этот дом меня привлекаете именно вы.

Мать Джима покраснела. На ней был костюм, который земная леди могла бы надеть на пляж или для возни в своем саду. Она была очень красива, хотя Джим, конечно же, об этом не догадывался. Она немедленно сменила тему:

— Джим, повесь свой пистолет. Не бросай его на диване, где Оливер может его достать.

Маленький братишка Джима, услышав, что речь идет о нем, тут же потянулся за пистолетом. Джим и его сестра Филлис оба заметили это и в один голос завопили: «Олли!» — а Виллис сразу передразнил их, проделав трюк, возможный только для атональной диафрагмы11, — воспроизвел два голоса разом.

Филлис была ближе, она схватила пистолет и шлепнула малыша по рукам. Оливер заплакал, ему вторил Виллис.

— Дети! — сказала миссис Марло, и тут на пороге появился мистер Марло.

— Что за шум? — мягко спросил он.

Доктор Макрей взял Оливера, перевернул его вверх ногами и посадил себе на плечи. Оливер забыл, что надо плакать. Миссис Марло повернулась к мужу:

— Ничего страшного, дорогой. Я рада, что ты пришел. Дети, идите мыть руки перед обедом. Это всех касается!

Младшее поколение дружно покинуло комнату.

— Так в чем дело? — повторил мистер Марло.

Через пару минут он зашел в комнату Джима:

— Джим?

— Да, папа.

— Как же ты бросаешь пистолет там, где ребенок может его достать?

— Он не заряжен, папа, — вспыхнул Джим.

— Если бы всех, кто был убит из незаряженного оружия, сложить в ряд, этот ряд получился бы о-го-го какой длинный. Ты ведь гордишься тем, что получил разрешение носить оружие?

— Да.

— А я горжусь тобой. Значит, ты у нас ответственный, взрослый человек, на которого можно положиться. И я поручился за тебя перед советом и стоял рядом, когда ты давал присягу, — тем самым я пообещал, что ты будешь соблюдать правила и следовать закону. От всего сердца и постоянно, а не от случая к случаю. Ты понял меня?

— Да, папа, думаю, да.

В коридоре Филлис сказала:

— Джимми, дай мне свой пистолет, я хочу немного потренироваться. Можешь вынуть из него обойму.

— Ты слишком мала, чтобы играть с пистолетом.

— Фу какой! Да я стреляю лучше тебя.

Это было очень близко к истине и страшно раздражало Джима: Филлис была двумя годами моложе и к тому же женского пола.

— Девчонкам только по мишеням стрелять. Ты же завизжишь от страха, если увидишь водоискалку.

— Кто, я? Хорошо, давай сходим на охоту, ставлю два кредита, что я первая кого-нибудь подстрелю.

— У тебя нет двух кредитов.

— Нет, есть!

— Тогда почему ты вчера не одолжила мне полкредита?

Филлис предпочла уйти от ответа. Джим повесил пистолет в свой шкафчик и запер его. Немного погодя они вернулись в гостиную и увидели, что отец дома и обед готов.

Филлис дождалась паузы в разговоре взрослых и сказала:

— Папа?

— Да, Пышечка, в чем дело?

— Разве мне не пора иметь свой собственный пистолет?

— Что? Нет, это произойдет еще не скоро. А пока продолжай как следует тренироваться на мишенях.

— Но послушай, папа, Джим уезжает, и это означает, что Олли не сможет выйти погулять, если у тебя или у мамы не найдется для этого времени. Если бы у меня был пистолет, я могла бы с этим помочь.

Мистер Марло наморщил лоб:

— Звучит убедительно. Ты прошла все тесты?

— Ты же знаешь, что прошла!

— Что скажешь, дорогая? Отвезем Филлис в мэрию и посмотрим, выдадут ли они ей лицензию?

Прежде чем миссис Марло смогла ответить, доктор Макрей что-то пробормотал в свою тарелку. Реплика была энергичной и, возможно, не слишком вежливой.

— А? Вы что-то сказали, доктор?

— Я сказал, — ответил Макрей, — что собираюсь перебираться на другую планету. По крайней мере, это то, что я имел в виду.

— Почему? Что случилось с этой планетой? Еще лет двадцать — и мы тут все приведем в порядок, будет как новенькая. Вы сможете гулять снаружи без маски.

— Сэр, дело не в естественных ограничениях данного шарика, проблема в тех бесхребетных простофилях, которые им управляют. Их смехотворные инструкции меня оскорбляют. То, что свободному гражданину приходится ломать шапку перед комитетом и вымаливать разрешение на ношение оружия, — это просто фантастика какая-то! Выдайте своей дочери оружие, сэр, и не обращайте внимания на мелких чиновников.

Отец Джима задумчиво помешивал свой кофе.

— Есть такое искушение, — кивнул он. — Я действительно не понимаю, почему Компания сразу же установила такие правила.

— Чистое подражательство. В перенаселенных ульях там, на Земле, в ходу подобные детские правила. Жирные клерки, которые решают эти вопросы, не могут вообразить никаких иных условий жизни. Но у нас здесь — сообщество Фронтира, оно должно быть свободным от подобных вещей.

— Мм... Возможно, вы правы, доктор. Мне нечего вам возразить, но я настолько погряз в своей работе, что у меня просто нет времени на политику. Проще подчиниться, чем бороться за прецедент.

Отец Джима повернулся к жене:

— Если не возражаешь, дорогая, ты не могла бы найти время, чтобы получить лицензию для Филлис?

— Ну да, — ответила она с сомнением, — если ты действительно считаешь, что она достаточно взрослая.

Доктор пробормотал скороговоркой, на едином дыхании, что-то наподобие «Danegeld»12 и «Бостонского чаепития»13.

Филлис ответила:

— Конечно, я достаточно взрослая, мама. Я стреляю лучше, чем Джимми.

— Да ты рехнулась, как жук-вертун! — возмущенно воскликнул Джим.

— Следи за своими манерами, Джим, — предостерег его отец. — Мы так не разговариваем с леди.

— А она разговаривает как леди? Пожалуйста, па!

— Ты обязан вести себя так, будто она — леди. И оставим это. Что вы сказали, доктор?

— А? Уверен, ничего такого, что мне стоило бы повторять. Ты что-то говорил насчет того, что еще лет двадцать и мы сможем выкинуть наши респираторы? Есть новости о Проекте?

В колонии разрабатывались десятки проектов, направленных на то, чтобы сделать Марс более пригодным для человека, но Проект с большой буквы был только один — проект насыщения атмосферы кислородом. Пионеры из экспедиции Гарварда—Карнеги объявили, что Марс пригоден для колонизации, если не считать одного существенного факта: его воздух настолько разрежен, что человек будет в нем задыхаться. Тем не менее, доложили исследователи, в песках марсианской пустыни заключены многие биллионы тонн кислорода — это красный оксид железа, которому Марс и обязан своим цветом. Целью Проекта и было высвобождение этого кислорода.

— Разве вы не слышали днем новости с Деймоса?14

— Я их никогда не слушаю. Нервная система дороже.

— Без сомнения. Но на этот раз новости были хорошие. Опытный завод в Ливии заработал, и довольно успешно. За первый день они восстановили около четырех миллионов тонн кислорода — и ни одного сбоя.

— Четыре миллиона тонн? — ахнула миссис Марло. — Но это же ужасно много.

— А ты представляешь себе, — усмехнулся ее муж, — сколько понадобится времени одному заводу, чтобы справиться с такой задачей — довести давление кислорода до пяти фунтов на квадратный дюйм?

— Нет, не представляю. Но, мне кажется, не очень много.

— А вот посмотрим... — Он беззвучно зашевелил губами. — Получается около двухсот тысяч лет, марсианских конечно.

— Джеймс, ты надо мной насмехаешься?!

— Нет, нисколько. Но пусть эти цифры тебя не пугают, дорогая, мы, конечно, не будем зависеть от единственного завода. Их расставят в пустыне через каждые пятьдесят миль, и все будут мощностью в тысячу мегалошадиных сил. Слава богу, в энергии у нас недостатка нет, и если всей нашей жизни не хватит на эту работу, то, по крайней мере, наши дети обязательно увидят ее завершение.

— Как хорошо было бы погулять, подставив лицо ветерку, — мечтательно сказала миссис Марло. — Помню, когда я была маленькая, у нас был сад, а по нему бежал ручей... — Она внезапно замолчала.

— Жалеешь, что мы прилетели на Марс, Джейн? — мягко спросил муж.

— Нет-нет! Мой дом здесь.

— Вот и хорошо. Что это вы скисли, доктор?

— А? Да так, ничего. Просто задумался о конечном результате. Понимаете, это такая чудесная работа, трудная работа, хорошая работа, есть куда с головой уйти. И вот мы сделаем ее, а для чего? Чтобы еще два-три миллиарда баранов занимались тут всякой ерундой, чесались бы да зевали? Следовало бы оставить Марс марсианам. Знаете, сэр, для чего использовалось телевидение, когда оно только-только появилось?

— Нет, откуда мне знать?

— Так вот, я сам, конечно, не видел, но отец мне рассказывал...

— Ваш отец? Сколько же ему было лет? Когда он родился?

— Ну, тогда мой дед. А может, и прадед. Не в этом суть. Первые телевизоры ставили в коктейль-барах (это такие увеселительные заведения), чтобы смотреть матчи по армрестлингу.

— Что такое «армрестлинг»? — спросила Филлис.

— Такой старомодный народный танец, — объяснил ей отец. — Так вот, принимая вашу точку зрения, доктор, я не вижу вреда...

— А что такое «народный танец»? — не унималась Филлис.

— Скажи ей, Джейн. Я выдохся.

— Это когда народ танцует, дурочка, — важно разъяснил Джим.

— В общем, правильно, — согласилась мать.

— Какой пробел в воспитании ребят, — опешил доктор Макрей. — Надо бы организовать клуб бального танца. Я в свое время считался неплохим кавалером.

Филлис повернулась к брату:

— Скажешь, бальный танец — это когда баллы танцуют?

Мистер Марло поднял брови:

— По-моему, дети уже все доели, дорогая. Может быть, мы их отпустим?

— Да, конечно. Можете встать из-за стола, милые. Олли, скажи: «Прошу меня извинить».

Малыш повторил это — вместе с Виллисом. Джим торопливо вытер рот, схватил Виллиса и направился в свою комнату. Ему нравилось слушать разговоры доктора, но надо сознаться, что в компании других взрослых старик начинал нести несусветную чушь. Не интересовал Джима и кислородный проект. Он не видел ничего странного и неудобного в том, чтобы носить маску. Он чувствовал бы себя раздетым, выйдя из дому без нее.

С точки зрения Джима, Марс был хорош и такой, как есть, и нечего стараться, чтобы он больше походил на Землю. Подумаешь, Земля. Его личное впечатление о Земле складывалось из туманных воспоминаний раннего детства: станция подготовки эмигрантов на высокогорном боливийском плато, холод, одышка и постоянная усталость.

Сестра увязалась за ним. Подойдя к своей двери, Джим остановился:

— Тебе чего, малявка?

— Э-э-э, Джимми, прости, что я сказала, что стреляю лучше, чем ты. На самом деле я наврала.

— Та-а-ак, и к чему ты ведешь?

— Ну... Слушай, Джимми, ведь я буду заботиться о Виллисе, когда ты уедешь в школу, так ты бы сказал ему об этом заранее, чтобы он меня слушался.

Джим вытаращил глаза:

— С чего это ты взяла, что я его оставлю?

Сестра в свою очередь уставилась на него:

— А как же? Как же иначе? Не можешь же ты взять его в школу? Вот спроси у мамы.

— Мама тут ни при чем. Ее не интересует, что я беру с собой в школу.

— А ты спроси, спроси ее! Домашних животных нельзя брать в школу. Я слышала, как она вчера говорила с мамой Фрэнка Саттона.

— Виллис не домашнее животное. Он... он...

— Он что?

— Он друг, вот что он такое: друг!

— Ну, он и мой друг тоже, правда, Виллис? Жадина ты, вот и все.

— Ты всегда говоришь, что я жадина, если я не делаю того, что тебе хочется!

— А о Виллисе ты подумал? Здесь его дом, он к нему привык. Он будет тосковать в школе по дому.

— У него буду я!

— Не всегда. Ты будешь в классе. А Виллису останется только сидеть и грустить. Ты должен оставить его со мной, с нами, здесь, где ему хорошо.

Джим выпрямился:

— Я пойду и выясню это прямо сейчас.

Он вернулся в столовую и стал ждать, когда его заметят. Вскоре отец обратился к нему:

— Да? Что у тебя, Джим? Хочешь что-то спросить?

— Да. Папа, решено ведь, что Виллис поедет со мной в школу?

Отец удивился:

— Я никогда бы не подумал, что ты захочешь взять его с собой.

— Что? А почему нет?

— Ну, ему ведь в школе не место.

— Почему?

— Ты же не сможешь заботиться о нем как надо. Ты будешь все время занят.

— Виллис не требует большой заботы. Его надо покормить раз в месяц да напоить раз в неделю, вот и все. Почему же нельзя взять его, папа?

Мистер Марло в замешательстве повернулся к жене.

— Джимми, милый, — начала мать, — мы же не хотим, чтобы ты...

— Мама, — перебил Джим, — каждый раз, когда ты хочешь меня от чего-то отговорить, ты говоришь: «Джимми, милый».

Губы матери дрогнули, но она удержалась от улыбки:

— Извини, если так. Но я вот что хотела сказать: мы хотим, чтобы ты начал свою школьную жизнь хорошо и успешно. С Виллисом на руках тебе это вряд ли удастся. На самом деле миссис Саттон говорила мне на днях, что она слышала, будто домашних животных там держать запрещено. Она сказала...

— Откуда ей вообще об этом знать?

— Ну, она говорила с женой представителя.

Джим не нашел что сказать. У жены представителя Марсианской компании в Южной колонии источники информации, несомненно, были лучше, чем у него. Но сдаваться он не собирался:

— Слушай, мама. Слушай, папа. Вы оба видели брошюрку, которую мне прислали из школы. Там говорится, что надо делать, что брать с собой, когда явиться и все такое. Если кто-нибудь из вас найдет там указание, что Виллиса брать нельзя, я молчу, как марсианин. Идет?

Миссис Марло вопросительно посмотрела на мужа. Мистер Марло ответил ей столь же беспомощным взглядом. Он остро ощущал присутствие доктора Макрея, молча наблюдавшего за ними с сардонической усмешкой на лице.

Мистер Марло пожал плечами:

— Забирай Виллиса, Джим. Но это будет твоя проблема.

— Спасибо, папа! — Лицо Джима расплылось в улыбке, и он быстро вышел из комнаты, пока родители не передумали.

Мистер Марло выколотил трубку в пепельницу и сердито глянул на доктора:

— Ну и чего вы усмехаетесь, старая обезьяна? Думаете, я дал слабину?

— Да вовсе нет! Я считаю, вы поступили совершенно правильно.

— Думаете, любимчик Джима не доставит ему в школе проблем?

— Я думаю как раз наоборот, поскольку немного знаком со светскими манерами Виллиса.

— Почему же вы тогда говорите, что я поступил правильно?

— А почему у мальчика не должно быть проблем? Проблемы — это естественное состояние рода человеческого. Мы на них выросли. Мы жить без них не можем.

— Иногда я думаю, доктор, что вы ненормальный — вроде жука-вертуна, как выразился бы Джим.

— Возможно. Но поскольку я единственный медик в округе, засвидетельствовать это некому. Миссис Марло, не затруднит ли вас налить старику еще чашечку вашего восхитительного кофе?

— Конечно, доктор. — Налив кофе, она сказала: — А знаешь, Джеймс, я довольна, что ты разрешил Джиму взять Виллиса. Мне это очень облегчит жизнь.

— Почему, дорогая? Джим правильно сказал, этот малыш не требует особой заботы.

— Да, это верно. Но если бы он еще не был таким откровенным...

— В самом деле? Я думал, он как раз идеальный свидетель при разборе ребячьих ссор?

— Да, так и есть. Он воспроизводит все, что слышит, словно магнитофон. В том-то и беда. — Огорчение на лице Джейн сменилось усмешкой. — Вы знаете миссис Поттл?

— Конечно, — ответил доктор, затем добавил: — Куда от нее денешься? Я, несчастный, в ответе за ее «нервы».

— Она в самом деле больна, доктор? — спросила миссис Марло.

— Она слишком много ест и недостаточно много работает. Входить в дальнейшие детали запрещает мне профессиональная этика.

— Я не знала, что она у вас есть.

— Имейте уважение к моим сединам, леди. Так что же эта Поттл?

— На той неделе приходила на ланч Люба Конски, и мы заговорили о миссис Поттл. Честное слово, Джеймс, я ничего такого не говорила и не знала, что Виллис сидит под столом.

— А он сидел? — Мистер Марло прикрыл глаза. — Продолжай.

— Ну, вы же помните, что Поттлы в Северной колонии жили в доме у Конски, пока им не построили свой. С тех пор Люба Сару Поттл терпеть не может и во вторник поделилась со мной некоторыми аппетитными подробностями относительно Сариных домашних привычек. Через пару дней заходит Сара поучить меня, как надо воспитывать детей. На каких-то ее словах Виллис включился (я знала, что он в комнате, но у меня и в мыслях не было, что он что-то выкинет). И стал прокручивать как раз ту самую запись, а я никак не могла его заткнуть и наконец просто вынесла из комнаты. Миссис Поттл ушла не попрощавшись, и с той поры о ней ни слуху ни духу.

— Небольшая потеря, — заметил мистер Марло.

— Это верно, но Люба-то за что пострадала? Ее акцент ни с чем не спутаешь, а у Виллиса он получается лучше, чем у самой Любы. Не думаю, чтобы Люба на меня за это обиделась, но слышали бы вы в исполнении Виллиса рассказ о том, как Сара Поттл выглядит по утрам и что она при этом предпринимает.

— А ты бы слышала, — откликнулся Макрей, — что миссис Поттл думает о проблеме прислуги.

— Я слышала. Она считает безобразием, что Компания не импортирует для нас слуг.

— Да, прямо в ошейниках, — кивнул доктор.

— Ну и женщина! И зачем только она стала колонисткой?

— А ты не знаешь? — спросил муж. — Они прибыли сюда, рассчитывая быстро разбогатеть.

— Хм!

— Миссис Марло, — с отрешенным видом сказал доктор Макрей, — мне, как лечащему врачу миссис Поттл, было бы полезно послушать, что имеет сказать Виллис по ее поводу. Как вы думаете, согласится он нам это прочесть?

— Доктор, вы старый мошенник и собиратель сплетен.

— Само собой. А еще я люблю подслушивать и подглядывать в окна.

— Вы бесстыдник.

— Опять согласен. Мои нервы расслаблены. Я уже много лет не испытывал стыда.

— Правда, Виллис может нам устроить захватывающую передачу — разговоры детей за последние две недели.

— Может быть, вы его уговорите?

— Попробуем. — Миссис Марло улыбнулась и отправилась за Виллисом.

---