Фрагмент книги «Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок теней. Белая Роза»
— Молчать! — рявкнул Добряк.
Этот коротышка умел реветь не хуже медведя.
— Чем могу помочь, премногоуважаемые? — спросил старик.
— А теперь, синий, веди сюда сыновей и внуков.
Заскрипели стулья. Какой-то солдат вонзил в столешницу нож.
— Сиди спокойно, — охладил его Добряк. — Пришел пообедать, вот и лопай. Через час всех отпустим.
— Я ничего не понимаю, господин, — задрожал старик. — Что мы такого сделали?
— Ловко прикидываешься, Верус, — зловеще ухмыльнулся Добряк. — Ты преступник. Отравитель. Тебе предъявляется обвинение в двух убийствах. И еще в двух покушениях на убийство. Магистрат велел применить «наказание раба».
Добряк откровенно наслаждался происходящим. Я никогда не испытывал к нему симпатии. Он так и остался гадким мальчишкой, обрывающим мухам крылышки.
«Наказание раба» — это когда виновного публично распинают и оставляют на растерзание стервятникам. В Берилле только преступников хоронят без кремации — или вообще не хоронят.
Из кухни донесся шум драки. Кто-то попытался выскользнуть через задний ход. Наши парни явно возражали против этого.
Зал таверны словно взорвался, и на нас ринулась размахивающая кинжалами толпа.
Нас оттеснили к выходу. Те, кто был ни в чем не виновен, опасались, что их заметут за компанию. Правосудие в Берилле быстрое и суровое, оно редко предоставляет обвиняемому возможность оправдаться.
Один из наших рухнул — кто-то ухитрился ткнуть его кинжалом. Боец из меня неважный, но я без колебаний занял место павшего. Добряк что-то буркнул — явно про меня и явно что-то ехидное, — но что именно, я не разобрал.
— Я все слышал, и ты раз и навсегда потерял шанс на бессмертие, — отозвался я. — Хрен тебе теперь, а не Анналы.
— Черт! От тебя ничего не ускользнет.
Дюжина горожан уже полегла, на неровном полу растекались лужи крови. За окнами столпились зеваки. Скоро какой-нибудь искатель приключений нападет на нас сзади.
Добряка кольнули кинжалом, и он потерял терпение.
— Молчун!
Молчун уже трудился, но ведь он Молчун, а это означает: никаких звуков и почти никакого гнева.
