Посвящается

ШИГАЦУ

Часть третья

Четверг. 22 февраля

Глава 42

К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ ТЕБРИЗА. 11:20. Сидя на ступеньках трапа в пассажирском отсеке своего 212-го, который он посадил высоко на горном склоне, Эрикки мог видеть далеко вглубь территории Советской России. Внизу река Аракс текла на восток, в сторону Каспия, петляя в ущельях и обозначая собой большую часть иранско-советской границы. Повернув голову влево, он мог заглянуть в Турцию, увидеть взметнувшуюся на пятнадцать тысяч пятьсот футов вершину горы Арарат. 212-й стоял недалеко от входа в пещеру, где располагался секретный американский пункт наблюдения.

Когда-то располагался, подумал Эрикки с хмурой усмешкой. Вчера днем при посадке альтиметр показал восемь тысяч пятьсот шестьдесят два фута над уровнем моря. Разношерстная группа левых федаинов, которую он привез с собой, с криками бросилась брать пещеру штурмом, но американцев там не оказалось. Чимтарга, осмотрев пещеру, обнаружил, что все ценное оборудование разбито и ни одной шифровальной книги не осталось. Свидетельств поспешного бегства полно, но ничего по-настоящему ценного найти не удалось.

— Мы все равно заберем из пещеры все, — приказал Чимтарга своим людям, — выпотрошим дочиста, как и все остальные. — Повернувшись к Эрикки, он спросил: — Вы сможете сесть вон там? — Он показал вверх, где был виден комплекс радиолокационных мачт. — Я хочу их снять.

— Не знаю, — ответил Эрикки.

Граната, которую ему дал Росс, все еще была у него под мышкой, закрепленная липкой лентой, — Чимтарга и его подручные не стали его обыскивать, — и его нож пукко по-прежнему покоился в ножнах у него за спиной.

— Слетаю посмотрю.

— Слетаем посмотрим, капитан. Посмотрим вместе, — сказал Чимтарга с коротким смешком. — Тогда у вас не возникнет искушения нас покинуть.

Эрикки поднялся с ним туда на вертолете. Мачты крепились к толстым бетонным основаниям на северном склоне горы — небольшой выровненный участок прямо перед их зависшим вертолетом.

— Если сегодняшняя погода продержится, сесть тут можно, но если ветер усилится, то ничего не выйдет. Я мог бы зависнуть и спустить вас на лебедке. — Он улыбнулся, хищно оскалив зубы.

— Нет уж, спасибо, — рассмеялся Чимтарга. — Я на тот свет до срока не тороплюсь.

— А для советского, особенно для советского кагэбэшника, вы ничего.

— Вы тоже ничего. Для финна.

С воскресенья, когда Эрикки начал летать с Чимтаргой, тот успел ему понравиться — не то чтобы человек из КГБ мог по-настоящему нравиться или вызывать доверие, думал он. Но Чимтарга держался с ним вежливо и обходился по справедливости, всегда давал ему положенную долю от всего, что они ели. Прошлой ночью он распил с финном бутылку водки и уступил ему лучшее место для сна. Они провели ночь в деревне в двадцати километрах к югу отсюда на коврах, брошенных прямо на земляной пол. Чимтарга сказал ему, что эти места были главным образом курдской территорией, но деревня тайно поддерживала федаинов и они здесь были в безопасности.

— Тогда зачем приставлять ко мне охранника?

— Здесь безопасно для нас, капитан, но не для вас.

Прошлой ночью, во дворце хана, когда Чимтарга и охранники пришли за ним сразу же после ухода Росса, его отвезли на базу ВВС. В темноте и против всех правил Иранского управления воздушным движением он прилетел в деревню в горах к северу от Хоя. Там, уже на рассвете, они взяли на борт столько вооруженных людей, сколько вмещал вертолет, и направились к первому из двух американских пунктов радиолокационного наблюдения. Он оказался таким же опустевшим и разрушенным, как и этот.

— Кто-то, должно быть, проболтался, что мы собрались к ним в гости, — с отвращением произнес Чимтарга. — Чертовы шпионы, в душу их мать!

Позже Чимтарга пересказал Эрикки то, что ему нашептали местные жители: американцы эвакуировались позавчера вечером, улетели на вертолетах без опознавательных знаков и очень больших.

— Было бы хорошо поймать их с поличным, пока они шпионили. Очень хорошо. По слухам, эти ублюдки видели вглубь нашей территории на тысячу миль.

— Вам повезло, что их здесь не оказалось. Могло выйти целое сражение, получился бы международный инцидент.

— А мы-то тут при чем? — расхохотался Чимтарга. — Совсем ни при чем. Это все курды опять занимаются, понимаете ли, своими грязными делами. Прямо бандиты какие-то, а? На них бы все и свалили. Сволочи проклятые, а? Со временем бы тела обнаружились — на курдской земле. Для Картера и его ЦРУ этого было бы достаточно.

Эрикки шевельнулся на ступенях трапа, холодный металл подморозил ему зад. Финн чувствовал себя усталым и угнетенным. Прошлой ночью он опять плохо спал — мучили кошмары про Азаде. С тех пор как появился Росс, он ни одной ночи не спал спокойно.

Ты дурак, думал он про себя уже в тысячный раз. Знаю, только от этого не легче. Похоже, вообще ничего не помогает. Может быть, это полеты тебя так достают. Слишком много часов в слишком плохих условиях, слишком много ночных вылетов. А потом еще и о Ноггере надо думать. И еще Ракоци, и эти убийства все время висят над душой. И Росс. И больше всего — Азаде. Все ли у нее в порядке?

Он постарался поговорить с ней по поводу Ясноглазого Джонни на следующее утро, помириться.

— Признаю, я почувствовал ревность. Ревновать глупо. Я поклялся древними богами моих предков, что смогу жить с твоими воспоминаниями о нем, и я смогу и буду, — говорил он, но, произнеся это вслух, не почувствовал очищения. — Я просто не думал, что он окажется таким... настолько мужчиной и таким... таким опасным. Этот его кукри вполне мог бы поспорить с моим ножом.

— Нет, мой милый. Никогда. Я так рада, что ты — это ты, а я — это я и что мы вместе. Как мы сможем отсюда выбраться?

— Не все из нас, не все вместе зараз, — честно признался он. — Солдатам лучше выбираться отсюда, пока есть возможность. С Ноггером и с ними, и пока ты здесь... не знаю, Азаде. Я пока не знаю, как нам отсюда сбежать. Придется подождать. Может быть, нам удастся пробраться в Турцию...

Эрикки посмотрел на восток, где лежала Турция, такая близкая сейчас и такая далекая, пока Азаде находилась в Тебризе — в тридцати минутах лета отсюда. Но когда? Если бы мы добрались до Турции, и если бы мой вертолет не конфисковали, и если бы мне удалось дозаправиться, мы могли бы долететь до Эль-Шаргаза, двигаясь вдоль границы. Если, если, если! Боги моих предков, помогите мне!

Вчера вечером за водкой Чимтарга был таким же неразговорчивым, как и всегда, но пить он умел, и бутылку они распили до последней капли, рюмка за рюмкой.

— На завтрашний вечер у меня припасена еще одна, капитан.

— Хорошо. Когда отпадет надобность во мне?

— Еще дня два-три, чтобы закончить здесь, потом назад — в Тебриз.

— А там?

— Там видно будет.

Если бы не водка, Эрикки обложил бы его трехэтажным матом. Он встал и взглянул на иранцев, стаскивавших оборудование в одну кучу для погрузки. Большая его часть выглядела совершенно обыкновенно. Когда он двинулся вперед, хрустя ботинками по снегу, его охранник бросился следом. Никаких шансов сбежать. За все эти пять дней ему не представилось ни единой возможности. «Нам нравится ваша компания», — как-то заметил Чимтарга, прочитав мысли Эрикки, и его раскосые глаза прищурились в улыбке.

Наверху Эрикки увидел нескольких человек, демонтировавших мачты радаров. Пустая трата времени, подумал он. Даже я знаю, что ничего особенного в них нет. «Это не важно, капитан, — сказал ему Чимтарга. — Моему хозяину нравятся большие объемы. Он сказал брать все. Больше лучше, чем меньше. Да и вам-то чего волноваться — оплата у вас почасовая». Снова смешок, без издевки.

Почувствовав, что у него затекла шея, Эрикки нагнулся вперед и коснулся руками носков ботинок, потом, не выпрямляясь, расслабил руки, дал голове свободно повиснуть и помотал ею туда-сюда, описывая как можно более широкий полукруг, чтобы ее вес растянул сухожилия, связки, мышцы и убрал спазмы, не форсируя процесс, используя только собственный вес головы.

— Что вы делаете? — спросил Чимтарга, подходя к нему.

— Здорово помогает от боли в шее. — Эрикки снова надел черные очки, без них отраженный от снега свет начинал резать глаза. — Если делать это упражнение два раза в день, шея болеть никогда не будет.

— А у вас тоже шея болит? Меня эти боли донимают постоянно, приходится ходить к врачу-хиропрактику раза три в год, не реже. Так это помогает?

— Стопроцентно. Мне это упражнение показала официантка. От таскания подносов целый день у них постоянно болят спина и шея, как и у пилотов, — жизнь такая. Попробуйте, убедитесь сами. — (Чимтарга наклонился, как Эрикки минуту назад, и помотал головой.) — Нет, неправильно. Дайте голове и рукам повиснуть свободно, вы слишком напряжены.

Чимтарга последовал его совету, почувствовал, как в шее что-то хрустнуло, позвонки расслабились, и, когда снова выпрямился, сказал:

— Это просто чудесно, капитан. С меня причитается.

— Считайте, что я расплатился за водку.

— Это стоит больше, чем бутылка вод...

Эрикки тупо уставился на него, когда из груди Чимтарги плеснуло кровью вслед пуле, прошившей его насквозь со спины, и только потом услышал сухой треск выстрела, за которым тут же последовали другие. Прятавшиеся в засаде горцы высыпали из-за камней и деревьев, издавая боевые кличи и вопя «Аллах-у акбаррр», поливая огнем все вокруг. Нападение было коротким и жестоким. Эрикки видел, как люди Чимтарги валились, словно подкошенные, по всему плато; с ними быстро покончили. Его собственный охранник успел открыть огонь при первом выстреле, но в него тут же попали, и сейчас бородатый горец встал над ним и с торжествующим лицом добил его прикладом. Остальные бросились вглубь пещеры. Еще стрельба, потом все стихло.

Два человека направились к Эрикки, и он поднял руки, чувствуя себя глупо и беспомощно; сердце колотилось в груди. Один из иранцев перевернул Чимтаргу и выстрелил в него еще раз. Второй пробежал мимо Эрикки и запрыгнул в салон 212-го, чтобы убедиться, что там никто не прячется. Тот, что пристрелил Чимтаргу, выпрямился и теперь стоял прямо перед Эрикки, тяжело дыша. Это был маленький человек с оливкового цвета кожей, бородатый, с черными глазами и волосами, его одежда была грубой, и от него воняло.

— Опустите руки, — сказал он по-английски с тяжелым акцентом. — Я шейх Баязид, я здесь главный. Нам нужны вы и ваш вертолет.

— Чего вы от меня хотите?

Вокруг них горцы добивали раненых, снимая с трупов все мало-мальски ценное.

— Экстренная эвакуация. — Баязид чуть заметно улыбнулся, увидев выражение лица Эрикки. — Многие из нас работают на нефти и скважинах. Кто этот пес? — Иранец пихнул Чимтаргу ногой.

— Он называл себя Чимтаргой. Он был советским. Я думаю, еще и из КГБ.

— Конечно советским, — грубо сказал иранец. — Конечно из КГБ. Все советские в Иране из КГБ. Документы, пожалуйста. — Эрикки протянул ему свое удостоверение. Горец прочел его, кивнул, наполовину самому себе, и, к удивлению Эрикки, вернул удостоверение. — Почему вы возите эту советскую собаку? — Он молча слушал, темнея лицом, пока Эрикки рассказывал ему, как Абдолла-хан заманил его в ловушку. — Абдолла-хан не из тех, кого можно сердить. Руки у Абдоллы Жестокого очень длинные, даже в землях курдов.

— Вы курды?

— Курды, — ответил Баязид; солгать было легко.

Он опустился на колено и обыскал Чимтаргу. Никаких документов, немного денег, которые он сунул в карман, больше ничего; пистолет в кобуре и патроны он тоже забрал себе.

— У вас бак полный?

— На три четверти.

— Я хочу лететь на двадцать миль на юг. Я покажу. Потом заберем раненого, затем полетим в Резайе, там больница.

— Почему не в Тебриз, это гораздо ближе.

— Резайе в Курдистане. Курды там в безопасности, иногда. Тебриз принадлежит нашим врагам: иранцам, шаху, Хомейни — разницы нет. Полетим в Резайе.

— Хорошо. Заграничная больница подойдет лучше всего. Я бывал там раньше, и у них есть вертолетная площадка. Экстренная эвакуация для них привычное дело. Мы можем там дозаправиться, у них есть вертолетное топливо, по крайней мере, оно у них было в... раньше. — Баязид на минуту задумался. — Хорошо. Да. Летим прямо сейчас.

— А после Резайе... что потом?

— Потом, если хорошо нам послужите, может быть, отпустим вас, чтобы вы забрали свою жену у хана Горгонов. — Шейх Баязид повернулся и крикнул своим людям, чтобы они поторапливались и садились в вертолет. — Заводите, пожалуйста.

— А что с ним? — Эрикки показал на Чимтаргу. — И с остальными?

— Звери и птицы быстро очистят это место.

Погрузка в вертолет и взлет не заняли у них много времени. Эрикки теперь наполняла надежда. Маленькую деревеньку они отыскали без труда. Забирать надо было старую женщину.

— Она наш предводитель.

— Я не знал, что женщины могут быть предводителями.

— Почему нет, если они достаточно мудрые, достаточно сильные и из хорошей семьи? Мы — мусульмане-сунниты, не левые и не еретики-шииты, которым, как скоту, нужен мулла между ними и Богом. Бог есть Бог. Летим прямо сейчас.

— Она говорит по-английски?

— Нет.

— Выглядит она очень больной. Она может не перенести перелет.

— На все воля Аллаха.

Однако она пережила часовой перелет, и Эрикки сел на вертолетную площадку. Заграничную больницу построили, оборудовали и содержали зарубежные нефтяные компании. Весь полет прошел на малой высоте, Эрикки держался подальше от Тебриза и военных аэродромов. Баязид сидел рядом с ним в кабине пилота, шесть вооруженных охранников сопровождали их верховную предводительницу в пассажирском отсеке. Она неподвижно лежала на носилках, была в сознании, явно страдала от сильной боли, но не жаловалась.

Врач и санитары появились на площадке через несколько секунд после посадки. Врач, в белом халате, надетом поверх толстого свитера, с большим красным крестом на рукаве, вокруг воспаленных глаз залегли темные круг, был американцем тридцати с небольшим лет. Он опустился на колени возле носилок, остальные ждали в молчании. Женщина издала тихий стон, когда он коснулся ее живота, хотя его руки были руками целителя. Через минуту он мягко заговорил с ней на плохом турецком. По ее лицу скользнула мимолетная улыбка, и она кивнула и поблагодарила его. Он сделал знак санитарам, и те на руках вынесли носилки из вертолета. По приказу Баязида два вооруженных горца отправились вместе с ними.

Врач обратился к Баязиду, с трудом подбирая слова:

— Ваше превосходительство, я нужно имя и возраст и... — Он замолчал, подыскивая слово. — История, медицинская история.

— Говорите по-английски.

— Хорошо, спасибо, ага. Я доктор Ньюбегг. Боюсь, ей недолго осталось, ага, пульс у нее едва прощупывается. Она в возрасте, и мне кажется, что у нее внутреннее кровотечение. Она, случайно, недавно не падала?

— Говорите медленнее, пожалуйста. Падать? Да-да, два дня назад. — Баязид замолчал, услышав звуки стрельбы неподалеку, потом продолжил: — Да, два дня назад. Она поскользнулась в снегу и упала на камень, боком на камень.

— Думаю, у нее внутри идет кровь. Я сделаю что могу, но... извините, добрых вестей я не обещаю.

— Иншаллах.

— Вы курды?

— Курды. — (Опять стрельба, теперь уже ближе. Все повернулись в ту сторону, откуда доносился треск выстрелов.) — Кто это?

— Не знаю, боюсь, все время одни и те же, — встревоженно ответил врач. — «Зеленые повязки» против левых, левые против «зеленых повязок», против курдов... Много всяких группировок, и все вооружены. — Он устало потер глаза. — Я сделаю все для старой леди... Может быть, вам лучше пойти со мной, ага, расскажете детали по дороге. — Он заторопился прочь.

— Док, а топливо у вас есть? — крикнул ему вслед Эрикки.

Врач остановился и непонимающе уставился на него:

— Топливо? А-а, вертолетное топливо? Не знаю. Топливная цистерна сзади.

Он начал подниматься по лестнице к главному входу, ветер трепал полы его белого халата.

— Капитан, — сказал Баязид, — вы подождете, пока я не вернусь. Здесь.

— Но топливо? Я не мо...

— Ждать здесь. Здесь. — Баязид бросился вслед за доктором.

Двое его людей последовали за ним. Двое остались с Эрикки.

Коротая время, Эрикки все проверил. Баки почти пусты. Периодически в больницу прибывали грузовики с ранеными, их встречали врачи и ординаторы. Многие с любопытством поглядывали на вертолет, но никто не приближался. Охранники внимательно следили за этим.

Во время перелета сюда Баязид рассказывал:

— Столетиями мы, курды, хотим быть независимыми. Мы отдельный народ, у нас свой язык, свои обычаи. Сейчас курдов, наверное, шесть миллионов — в Азербайджане, Курдистане, за советской границей, по эту сторону Ирака и в Турции. — Он почти выплюнул это слово. — Веками мы боремся с ними со всеми. Вместе или поодиночке. Мы держим горы. Мы хорошо сражаемся. Салах ад-Дин, он был курдом. Слышали о таком? — Салах ад-Дин, или Саладин, был по-рыцарски благородным и великодушным мусульманским противником Ричарда Львиное Сердце во время его Третьего крестового похода в двенадцатом веке. Салах ад-Дин провозгласил себя султаном Египта и Сирии и захватил Иерусалимское королевство в тысяча сто восемьдесят седьмом году, разгромив объединенные силы крестоносцев.

— Да, я слышал о нем.

— Сегодня среди нас другие Салах ад-Дины. Однажды мы снова завоюем все святые места, а Хомейни, предатель ислама, будет втоптан в джуб.

Эрикки спросил:

— Вы устроили засаду на Чимтаргу и остальных и прикончили их всех только из-за одной экстренной эвакуации?

— Конечно. Они враги. Ваши и наши. — Баязид улыбнулся своей кривой улыбкой. — В наших горах ничего не происходит без нашего ведома. Наш предводитель заболела — вы рядом. Мы видим, как ушли американцы, видим, как пришли стервятники, и вас узнали.

— О? Как это?

— Рыжий Нож? Неверный, который давит наемных убийц, как вшей, которому потом в награду дают горгонскую девку? Пилот, который вывозит пострадавших? — Темные, почти как у лани, глаза смеялись. — О да, капитан, вас хорошо знают. Многие из нас работают и на лесозаготовках, не только на нефти — человеку нужна работа. Все равно хорошо, что вы не советский и не иранец.

— После того как мы доставим ее в больницу, вы поможете мне против хана Горгонов?

Баязид рассмеялся:

— Ваша кровная вражда — это ваша кровная вражда, не наша. Абдолла-хан за нас, пока. Мы не пойдем против него. Что будете делать вы — в руках Аллаха.

На дворе перед больницей было холодно, легкий ветер делал воздух еще холоднее. Эрикки ходил взад-вперед, разгоняя кровь. Я должен вернуться в Тебриз. Я должен вернуться, и потом как-нибудь я заберу Азаде, и мы вместе улетим.

Выстрелы, раздавшиеся совсем близко, заставили вздрогнуть его и охранников. За воротами больницы движение машин замедлилось, послышалось бибиканье, сначала раздраженное, потом — очень быстро — остервенелое. Мимо пробежали какие-то люди. Снова стрельба, и те, кто был в автомобилях, застрявших в пробке, выскочили наружу и попрятались или пустились наутек. По эту сторону ворот находилось широкое свободное пространство, с одного края которого, на вертолетной площадке, стоял его 212-й. Бешеная стрельба раздавалась все ближе и ближе. На верхнем этаже больницы зазвенели разбитые пулями стекла. Оба охранника вжимались в снег за шасси его вертолета. Эрикки был в ярости оттого, что его машина стоит такая неприкрытая, что он не знает, куда ему бежать, что делать, взлететь он не успеет, да и топлива нет, чтобы куда-то лететь. Несколько шальных пуль просвистели мимо, и он пригнулся. Маленькое сражение за стенами больницы набирало силу. Потом стрельба вдруг смолкла так же неожиданно, как и началась. Люди вылезли из укрытий, снова загудели клаксоны автомобилей, и движение скоро стало таким же обычным и нервным, как всегда.

— Иншаллах, — пробормотал один из горцев, потом вдруг передернул затвор и взял автомат наперевес.

Маленький грузовичок с топливом выехал из-за больницы, направляясь к ним, за рулем сидел молодой иранец с широкой улыбкой на лице. Эрикки двинулся ему навстречу.

— Привет, кэп, — радостно произнес водитель с выраженным нью-йоркским акцентом. — Мне сказали, чтобы я вас заправил. Ваш бесстрашный командир, шейх Баязид, договорился на этот счет. — Он приветствовал горцев на диалекте турецкого языка; они тут же расслабились и тоже поздоровались с ним. — Кэп, накачаем вашу птичку по самую макушку. У вас запасные канистры есть или специальные баки?

— Нет. Только обычные. Меня зовут Эрикки Йокконен.

— Ясное дело. Рыжий Нож. — Юноша широко улыбнулся. — Вы в этих краях вроде легенды. Я один раз заправлял вас — может, с год тому назад. — Он протянул руку. — Я Али «Бензин». Али Реза то есть.

Они пожали руки, и, продолжая беседовать, молодой иранец начал закачивать топливо в баки вертолета.

— Вы ходили в американскую школу? — спросил Эрикки.

— Черт, нет! Меня эта больница вроде как усыновила, много лет назад, еще до того, как эту новую построили, я тогда мальчишкой был. В старые дни эта больница работала в одном из «Золотых гетто» на восточном краю города... Ну, вы знаете, кэп, «Вход только для американских сотрудников» и все такое, в складском помещении «ЭксТекс». — Юноша улыбнулся, аккуратно завинтил крышку одного топливного бака и начал наполнять следующий. — Первого дока, который взял меня в больницу, звали Эйб Вайс. Классный мужик, просто классный. Он мне зарплату положил, научил пользоваться мылом, носками, ложками, туалетом — черт, всем этим неиранским штукам, которые были в диковину уличным крысам вроде меня! — ни родителей, ни дома, ни имени, вообще ничего. Он называл меня своим хобби. Даже имя мне дал. Потом однажды взял и уехал. — Эрикки заметил боль в глазах юноши, которую тот тут же спрятал. — Передал меня доку Темплтону, и тот продолжал делать все то же самое. Иногда бывает трудно разобраться, кто я и что. Вроде курд, а вроде и нет; вроде янки, а вроде и нет; иранец — не иранец, еврей — не еврей, мусульманин — не мусульманин. — Он пожал плечами. — Бог его разберет, кэп. Весь мир, всё сразу, наверное. А?

— Да. — Эрикки бросил взгляд на больницу.

Баязид спускался по ступеням со своими бойцами, рядом санитары несли носилки. Женщина лежала на них покрытая с головы до ног.

— Улетаем сразу, как заправимся, — коротко бросил Баязид.

— Мне очень жаль, — сказал Эрикки.

— Иншаллах.

Они наблюдали, как санитары пристраивают носилки в пассажирский отсек. Баязид поблагодарил их, и они ушли. Скоро вертолет был полностью заправлен.

— Спасибо, мистер Реза. — Эрикки протянул руку. — Спасибо.

Парень смотрел на него, открыв рот:

— Никто еще никогда не называл меня мистером, кэп, ни разу. — Он горячо и долго жал руку Эрикки. — Спасибо... Понадобится топливо, прилетайте в любое время — будет.

Баязид забрался на сиденье рядом с Эрикки, пристегнул ремень, надел головные телефоны; вой двигателей набирал силу.

— Летим в деревню, откуда прилетели.

— А что потом? — спросил Эрикки.

— Я буду советоваться с новым предводителем, — сказал Баязид, но про себя подумал: за этого человека и его вертолет дадут богатый выкуп, может быть, хан, может быть, Советы или даже мой собственный народ. Моему народу нужен каждый риал, который мы сможем раздобыть.

НЕПОДАЛЕКУ ОТ БАЗЫ «ТЕБРИЗ-1», В ДЕРЕВНЕ АБУ-МАРД. 18:16. Азаде взяла чашку с рисом и чашку с хорешем, поблагодарила жену старосты и прошла по грязному, перемешанному с отбросами снегу в лачугу, стоявшую чуть в стороне от остальных. Ее лицо осунулось, кашель звучал пугающе. Постучав, она вошла в низкую дверь.

— Привет, Джонни. Как ты себя чувствуешь? Лучше?

— Я в порядке, — ответил он, но это было неправдой.

Первую ночь они провели в пещере недалеко отсюда, прижавшись друг к другу, дрожа от холода.

— Азаде, мы не можем здесь оставаться, — сказал он на рассвете. — Мы замерзнем насмерть. Нам нужно попытать счастья на базе.

Они прокрались туда по снегу и наблюдали из укрытия. Они видели обоих механиков, а время от времени даже Ноггера Лейна и 206-й. База была заполнена вооруженными людьми. Даяти, директор базы, перебрался в дом Эрикки и Азаде — он сам, его жена и дети.

— Сыновья и дочери собаки! — прошипела Азаде, глядя, как его жена разгуливает в ее зимних сапогах. — Может быть, нам удастся проскользнуть в дома механиков. Они нас спрячут.

— Они повсюду ходят только с охраной. Готов поспорить, их охраняют даже ночью. Но кто эти охранники — «зеленые повязки», люди хана или кто?

— Я не узнаю ни одного из них, Джонни.

— Они охотятся за нами, — сказал он; настроение у него было хуже некуда, смерть Гуэнга терзала и мучила его. И Гуэнг, и Тензинг были с ним с самого начала. И еще был Роузмонт. А теперь — Азаде. — Еще одна ночь на открытом воздухе, и тебе конец, нам обоим конец.

— Наша деревня, Джонни. Абу-Мард. Она принадлежит нашей семье больше столетия. Они преданы нам, я знаю, что преданы. День или два мы там будем в безопасности.

— Когда за мою голову назначена награда? И за тебя? Они пошлют человека к твоему отцу.

— Я попрошу их не делать этого. Я скажу, что Советы пытались меня похитить и что ты мне помогаешь. Это правда. Я скажу, что нам нужно спрятаться, пока мой муж не вернется. Джонни, он всегда был очень популярен. За эти годы его экстренные эвакуации спасли жизнь многим людям.

Джонни взглянул на нее, в голове у него роились десятки причин не ходить туда.

— Деревня стоит на дороге, почти на самой дороге, и...

— Да, конечно, ты совершенно прав, и мы сделаем так, как ты скажешь, но она тянется глубоко в лес. Мы могли бы там укрыться: этого никто не ждет.

Он видел, как она устала.

— Как ты себя чувствуешь? Насколько сильной?

— Не сильной, но в порядке.

— Мы могли бы пойти пешком, пройти несколько миль по дороге... Нам нужно будет обойти дорожную заставу, это гораздо менее опасно, чем деревня. А?

— Я... я предпочла бы не ходить. Я могла бы попробовать. — Она нерешительно помолчала мгновение, потом сказала: — Я предпочла бы никуда не ходить, сегодня — нет. Ты иди. Я подожду. Эрикки может вернуться сегодня.

— А если он не вернется?

— Я не знаю. Ты иди.

Он обернулся на базу. Гадючье гнездо. Идти туда — самоубийство. С возвышения, на котором они прятались, ему было все видно до самого шоссе. У дорожной заставы по-прежнему стояли вооруженные люди — «зеленые повязки» и полиция, как он предполагал, — машины ждали, когда можно будет проехать. Теперь нас никто не станет подвозить, подумал он, только за вознаграждение.

— Ты отправляйся в деревню. Я пережду в лесу.

— Без тебя рядом они просто отправят меня назад к отцу. Джонни, я знаю их.

— Возможно, они предадут тебя в любом случае.

— На все воля Аллаха. Но мы сможем поесть и согреться, может быть, даже отдохнуть ночь. На рассвете мы могли бы тихонько ускользнуть. Может, нам удастся раздобыть у них машину или грузовик — у старосты есть старенький «форд-пикап». — Она подавила чих.

Вооруженные люди были недалеко. Наверняка и по лесу ходят патрули. По дороге сюда им пришлось дать крюк, чтобы обойти один такой. Деревня — это безумие, думал он. Чтобы обойти заставу на дороге, нам понадобится несколько часов при свете дня, ночью же... Мы не можем провести еще одну ночь под открытым небом.

— Давай пойдем в деревню, — сказал он.

И вот они пришли сюда вчера, и Мустафа, староста, выслушал ее рассказ, пряча глаза от Росса. Новость об их появлении передавалась из уст в уста, и скоро вся деревня ее знала, и эта новость добавилась к другой, о награде за диверсанта и похитителя дочери хана. Староста предоставил Россу однокомнатную хижину с земляным полом и старыми, покрытыми плесенью коврами. Хижина стояла довольно далеко от дороги, на дальнем краю деревни. Мустафа отметил про себя твердый как сталь взгляд, спутанные волосы и щетину на щеках, и его карабин, и кукри, и тяжелый от патронов рюкзак. Азаде он пригласил в свой дом. В этой хижине было две комнаты. Ни электричества, ни водопровода. Туалетом служил джуб.

Вчера вечером, как стемнело, какая-то старуха принесла Россу горячей еды и бутылку воды.

— Спасибо, — сказал он; у него болела голова, и жар уже начинал расползаться по всему телу. — Где ее высочество?

Женщина только пожала плечами. Ее лицо было в глубоких морщинах и рябое от перенесенной оспы, во рту торчали коричневые обломки зубов.

— Пожалуйста, попросите ее принять меня.

Позже за ним послали. В комнате старосты, в присутствии его самого, его жены, некоторых из детей и нескольких старейшин, он приветствовал Азаде так, как чужеродный мог бы приветствовать благородную даму. Она, разумеется, была в чадре и сидела на коленях лицом к двери. Ее лицо было желтого, нездорового оттенка, но он подумал, что это могла быть игра света от пламени потрескивавшей масляной лампы.

— Салам, ваше высочество, благополучно ли ваше здоровье?

— Салам, ага, да, благодарю вас, а ваше?

— Небольшой жар, мне кажется. — Он увидел, как ее глаза на миг сверкнули. — У меня есть лекарство. Вам нужно?

— Нет. Нет, благодарю вас.

В окружении стольких глаз и ушей он не мог сказать то, что хотел.

— Возможно, мне будет позволено приветствовать вас завтра. Мир вам, ваше высочество.

— И вам.

Он долго не мог заснуть. И она тоже. С рассветом деревня пробудилась, задымились костры, женщины доили коз, овощной хореш ставили тушиться на огонь, добавляя для питательности то немногое, что было: кусок курицы, в некоторых хижинах кусок козлятины или ягнятины — мясо было старым, жестким и попахивало. Риса полные миски, но этого никогда не хватало. В хорошие времена ели два раза в день: утром и перед тем, как темнело. У Азаде были деньги, и она платила за их еду. Это не осталось незамеченным. Она попросила, чтобы сегодня в вечерний хореш, который будут есть все домашние, положили целую курицу, и заплатила за нее. Это тоже не осталось незамеченным.

Перед наступлением темноты она сказала:

— Я пойду отнесу ему еды.

— Но, ваше высочество, это неправильно, чтобы вы прислуживали ему, — заявила жена старосты. — Я отнесу миски. Можем пойти вместе, если хотите.

— Нет, мне лучше пойти одной, пото...

— Да защитит нас Аллах, ваше высочество. Одной? К мужчине, который вам не муж? О нет, это будет выглядеть неподобающе, совсем неподобающе. Давайте миски, я отнесу еду.

— Хорошо, спасибо. На все воля Аллаха. Благодарю вас. Вчера вечером он говорил, что у него жар. Это может оказаться чума. Я знаю, что неверные носят в себе злые болезни, к которым мы не привыкли. Я только хотела избавить вас от возможных страданий. Спасибо, что вы избавили меня от этого.

Вчера вечером все в доме видели покрытое потом лицо неверного. Всем было известно, какой злой народ эти неверные, большинство из них поклоняются Сатане и сами колдуны. Почти все тайно считали, что Азаде была околдована, сначала Рыжим Ножом, а теперь вот диверсантом. Жена старосты молча протянула миски Азаде, и та пошла через деревню по снегу.

Сейчас она смотрела на него в полумраке хижины, в которой окном служила дыра в стене, без стекла, почти полностью прикрытая куском мешковины. Воздух был тяжелым от запаха мочи и отбросов из джуба снаружи.

— Ешь, ешь, пока горячее. Я не могу оставаться долго.

— Ты в порядке? — Перед ее приходом он лежал под единственным одеялом, полностью одетый, и дремал, но сейчас сидел, скрестив ноги и внимательно глядя на нее. Жар немного спал благодаря лекарству из его аптечки, но вот желудок был в расстройстве. — Выглядишь ты так себе.

Она улыбнулась:

— Ты и сам выглядишь не лучше. Я в порядке. Ешь.

Он был очень голоден. Суп оказался жидким, но он понимал, что для его желудка это даже лучше. Новый спазм начал подниматься в животе, но он сдержал его, и тот прошел.

— Как думаешь, тебе удастся от них ускользнуть? — спросил Джонни между полными ложками, стараясь есть медленно.

— Тебе удалось бы, мне — нет.

Проведя весь день в полудреме, чтобы набраться сил, Джонни попробовал составить план. Один раз он вышел и зашагал прочь из деревни. Сотни глаз приковались к нему, все наблюдали за ним. Он дошел до края деревни, потом вернулся назад. Но старый пикап он заметил.

— Как насчет грузовичка?

— Я спросила у старосты. Он говорит, что машина сломана. Правда это или нет, я не знаю.

— Долго оставаться тут нам нельзя. Какой-нибудь патруль обязательно сюда забредет. Наша единственная надежда — бежать.

— Или угнать двести шестой вместе с Ноггером.

Он взглянул на нее:

— Со всеми этими людьми на базе?

— Один мальчуган сказал мне, что они сегодня вернулись в Тебриз.

— Ты уверена?

— Не уверена, Джонни. — По ней прокатилась дрожь беспокойства. — Но ребенку незачем лгать. Я... я была тут учительницей до того, как вышла замуж... единственной учительницей, которая у них когда-либо была, и я знаю, что они меня любили. Мальчишка сказал, что на базе остались один-два человека.

Новая холодная волна прокатилась по ней, и она почувствовала слабость. Столько лжи, столько проблем за последние недели, подумала она. Неужели прошло всего несколько недель? Столько ужаса с тех пор, как Ракоци и мулла ворвались к Эрикки и ко мне после той сауны. Теперь все так безнадежно. Эрикки, где ты? — хотелось закричать ей. — Где же ты?

Росс доел суп и рис до последнего зернышка, прикидывая в уме все за и против, пытаясь составить какой-нибудь план. Азаде сидела на коленях напротив и видела его спутанные волосы, грязное лицо, его усталость и тревогу.

— Бедный Джонни, — пробормотала она и коснулась его, — не много удачи я тебе принесла, не правда ли?

— Не говори глупостей. Это не твоя вина, ни в чем из случившегося ты не виновата. — Он покачал головой. — Ни в чем. Послушай, вот что мы сделаем: сегодня заночуем здесь, завтра с рассветом отправимся в путь. Попробуем базу, если там ничего не получится, пойдем дальше пешком. Ты постарайся уговорить старосту помочь нам и держать рот на замке, его жену тоже. Остальные жители деревни, должно быть, послушаются его, если он им прикажет; по крайней мере, это даст нам какое-то время. Пообещай ему большую награду, когда все опять придет в норму, и вот... — Он сунул руку в рюкзак, в потайное отделение, и достал оттуда золотые монеты, десять штук. — Отдай ему пять, остальные сохрани на крайний случай.

— Но... как же ты? — произнесла она; ее глаза широко открылись и загорелись надеждой при виде такого богатого пешкеша.

— У меня есть еще десять, — ответил он, солгав легко и естественно. — Средства на крайний случай, спасибо правительству ее величества.

— О, Джонни, я думаю, теперь у нас есть шанс... Для них это огромные деньги.

Они оба взглянули на окно, когда ветер зашелестел мешковиной. Азаде встала и поправила занавеску как смогла. Кусок все равно не прикрывал дыру целиком.

— Ладно, — сказал он, — подойди, сядь. — (Она подчинилась, сев ближе к нему, чем раньше.) — Держи. На всякий случай. — Он протянул ей гранату. — Просто прижми рычаг, выдерни за кольцо чеку, сосчитай до трех и бросай. До трех, не до четырех.

Азаде кивнула, подтянула чадру наверх и осторожно опустила гранату в один из карманов лыжной куртки. Ее лыжные штаны в обтяжку были заправлены в сапоги.

— Спасибо. Теперь я чувствую себя лучше. Безопаснее. — Невольно она коснулась его и тут же пожалела об этом, ибо ощутила огонь. — Я... Мне лучше идти. Я принесу тебе поесть с рассветом. Потом мы уйдем.

Росс встал и открыл ей дверь. Снаружи было темно. Ни он, ни она не заметили фигуру, метнувшуюся прочь от окна, но оба чувствовали на себе взгляды чужих глаз, пожирающих их со всех сторон.

— Как нам быть с Гуэнгом, Джонни? Ты думаешь, он отыщет нас?

— Он будет смотреть в оба, где бы он ни был. — Росс почувствовал, как живот опять начинает скручивать. — Спокойной ночи, спи сладко.

— Добрых снов.

Они всегда говорили это друг другу на ночь в старые времена. Их взгляды соприкоснулись, сердца тоже, и обоих это чувство согрело и в то же время наполнило тяжелой тревогой. Потом она повернулась, и темная ткань чадры почти сразу сделала ее невидимой. Он видел, как открылась дверь в дом старосты, впуская ее, и закрылась снова. Росс услышал натужный рев грузовика, поднимавшегося по дороге в гору, потом мимо, громко сигналя, промчалась машина, и скоро все стихло. Накатил новый спазм, и в этот раз он с ним не справился и присел на корточки. Боль была сильнейшей, но вышло из него совсем чуть-чуть, и он возблагодарил Бога, что Азаде уже ушла. Набрав левой рукой снега, он подтерся. Глаза по-прежнему смотрели на него со всех сторон. Сволочи! — подумал он, затем вернулся в хижину и сел на грубый соломенный матрас.

В темноте он смазал маслом свой кукри. Точить его не было нужды, так как сделал это раньше. Джонни уснул, не вложив кукри в ножны.

ДВОРЕЦ ХАНА. 23:19. Врач взял хана за кисть и еще раз посчитал пульс.

— Вам необходимо хорошо отдохнуть, ваше высочество, — встревоженно произнес он, — и принимать эти таблетки по одной каждые три часа.

— Каждые три часа... да, — сказал Абдолла-хан, голос его звучал слабо, дыхание было прерывистым.

Абдолла-хан полулежал, опершись на подушки на постели, устроенной на толстых коврах. Рядом с постелью сидели Наджуд, его старшая дочь тридцати пяти лет, и Айша, его третья жена, которой было семнадцать, с белыми как мел лицами. У двери стояли два охранника, Ахмед сидел на коленях рядом с врачом.

— Теперь... теперь оставьте меня, — попросил Абдолла-хан.

— Я вернусь на рассвете с машиной «скорой помощи» и...

— Никаких «скорых помощей»! Я останусь здесь! — Лицо хана побагровело, грудь снова пронзила боль. Они смотрели на него затаив дыхание. Когда он снова смог говорить, то проскрипел гортанно: — Я останусь... здесь.

— Но, ваше высочество, у вас уже был один сердечный приступ, хвала Аллаху, весьма легкий, — сказал доктор дрожащим голосом. — Невозможно предугадать, когда у вас может... У меня здесь нет никакого оборудования. Вам необходимо немедленное лечение и наблюдение врача.

— Все... все, что вам нужно, привезите сюда. Ахмед, позаботься об этом!

— Да, ваше высочество. — Ахмед взглянул на врача.

Доктор убрал стетоскоп и тонометр в старомодный саквояж. У двери он надел ботинки и вышел. Наджуд и Ахмед последовали за ним. Айша колебалась. Она была крошечной, ее выдали замуж два года назад, и она родила сына и дочь. Лицо хана покрывала мертвенная бледность, и дыхание было тяжелым и сиплым. Айша на коленях подобралась поближе к постели и взяла его за руку, но он сердито отдернул руку, потирая грудь, и обругал ее. Ее страх усилился.

За дверями зала врач остановился. У него было старое лицо, все в морщинах, поэтому выглядел он гораздо старше своих лет, седые волосы, совсем белые.

— Ваше высочество, — обратился он к Наджуд, — ему лучше лечь в больницу. Тебриз не подойдет. Тегеран был бы гораздо лучше. Ему следует поехать в Тегеран, хотя переезд мог бы... Больница в Тегеране лучше, чем здесь. У него слишком высокое давление, оно у него было слишком высоким много лет, но на все воля Бога.

— Все, что вам нужно, мы доставим сюда, — заявил Ахмед.

Врач сердито вскинулся на него:

— Дурак, я не могу привезти сюда операционный блок вместе с аптекой и стерильной обстановкой!

— Он умрет? — выпалила Наджуд с широко открытыми глазами.

— В срок, положенный Аллахом, только в срок, положенный Аллахом. Давление у него слишком, слишком высокое... Я не чародей, и у нас осталось мало лекарств. Вы что-нибудь знаете о том, что вызвало приступ? Какая-то ссора была или что?

— Нет, ссоры не было, но это точно Азаде. Это все опять она, моя сводная сестрица. — Наджуд начала ломать руки. — Это из-за нее, из-за того, что она бежала с этим диверсантом вчера утром, это бы...

— Каким еще диверсантом? — ошеломленно переспросил доктор.

— Тем диверсантом, которого все ищут, врагом Ирана. Только я уверена, что он не похищал ее, я уверена, что она с ним сбежала. Как он смог бы похитить ее из дворца? Это она вызвала у его высочества такой гнев. Мы все в ужасе со вчерашнего утра...

Тупая ведьма! — подумал Ахмед. Взрыв безумной, ревущей ярости вызвали люди из Тегерана, Хашеми Фазир и этот неверный, говорящий на фарси, и то, что они потребовали от хозяина и на что хозяину пришлось согласиться. Такой пустяк — отдать им советского, притворявшегося другом, который на самом деле был врагом, — это, конечно, не повод, чтобы взорваться? Хозяин поступил очень умно, что сразу привел все в движение: послезавтра этот русский, подгоревшее блюдо, возвращает…