Посвящается родителям моего мужа
Фредерику и Эстер Стюарт

Глава 1

Традиционная увертюра

У подножия Пиренейских гор расположился отель «Пимене», носящий имя одной из близлежащих вершин. За густой зеленью деревьев, затеняющих внутренний двор, начинается дорога в Лурд; с противоположной стороны к отелю подступает скалистое ущелье, по дну которого течет говорливая и довольно бурная речка Гав-де-По, которая сбегает с ледникового цирка. Окна уютной столовой смотрят прямо на это узкое горное ущелье, так что сидящим в зале хорошо видны влажные плиты мостика и тропа, ведущая к подножию пика Пимене.

Возле одного из этих окон, залитых июльским солнцем, за роскошным ланчем сидела двадцатидвухлетняя мисс Дженнифер Силвер. Она уже бывала в этих краях и теперь наслаждалась тем опьяняющим чувством узнавания, которое Франция неизменно дарит своим поклонникам. Непринужденная атмосфера ресторана с ее разноязычной болтовней, с экзотическими ароматами вин и закусок, с потрясающим видом из окон, поразительно отличалась от привычной оксфордской обстановки. Хотя, возможно, нечто общее все же было — прежде всего потому, что из-за соседнего столика, где расположились две среднего возраста дамы, одетые вопреки южному солнцу в толстые твидовые костюмы и горные ботинки, доносились обрывки разговора, явно не лишенного оттенка новейшей алхимии.

— Но, мисс Мун, дорогая... — Кусочек изысканно приготовленной truite maison1 уверенно занял место на конце вилки. — Ведь известно, что к подобной слоистости приводит различная длительность процессов выветривания горных пород. Правда, здесь границы слегка размыты.

— О да, мисс Шелл-Пратт, полностью с вами согласна. — Мисс Мун с завидной сноровкой и изяществом бульдозера копалась в своей тарелке. — Недаром Штейнбахер и Блицштейн в своем гениальном труде «Einführung in die Ursprünge der Magmatiten durch Differenziationen»2 упоминали о том, что троктолиты...

Но в этот момент официантка, симпатичная черноволосая Bordelaise3, явно не претендующая на знание английского языка, принесла croquettes de ris de veau а la Parmentier, pommes de terre sautеes, а также petits pois en beurre4. Дженнифер, вполне естественно, не дослушала интригующе интересного разговора. Она сделала еще одно замечательное открытие: оказывается, элементарное чревоугодие — одна из невиннейших радостей жизни. Запивая телятину глотком рубинового вина, она подумала, что это изысканное изобилие обещает веселые каникулы, хотя ее появление здесь и было вызвано несколько странной причиной. При воспоминании о письме кузины Джиллиан, лежащем в кармашке сумочки, по лицу Дженнифер пробежала легкая тень... Но прочь грустные мысли — во время трехдневного путешествия из Оксфорда в Гаварни она запретила себе думать об этом и сейчас тоже не собиралась расстраиваться, тем более что скоро она встретится с Джиллиан.

Меренги шантильи сменили на ее столе телятину, а за соседним столом на смену троктолитам пришло гиперстеновое габбро. Дженнифер же помимо собственной воли начала вспоминать события, которые привели ее нынче в этот славный пиренейский отель.

Отец Дженнифер был маститым профессором музыки в Оксфорде (как вы, конечно, помните, его Шестьдесят восемь вариаций на пятую из бетховенских Тридцати трех вариаций на тему вальса А. Диабелли стали сенсацией Эдинбургского фестиваля 1954 года). Основную часть своей жизни Дженнифер провела в красивом старинном особняке «Вишневый уют»; сад, обнесенный высокими стенами, выходил на Олдейт-стрит прямо под колокола церкви Христа Спасителя. Дженнифер была единственным ребенком, но если в раннем детстве она и ощущала свое одиночество, то к семи годам с ним было покончено. Именно тогда к Силверам приехала из Нортумберленда ее кузина Джиллиан, наполовину француженка. Родители Джиллиан погибли во время первого же военного налета. Она прожила у Силверов почти шесть лет и своим появлением избавила миссис Силвер от проблемы «подходящей компании» для Дженнифер. Незадолго до окончания войны Джиллиан вышла замуж за Жака Ламартина, который жил неподалеку от Оксфорда вместе с другими французскими эмигрантами. Муж ее был родом из Бордо, и вскоре после войны они покинули Англию, предпочитая климат Южной Франции.

В тринадцать лет Дженнифер вновь стало одиноко в «Вишневом уюте». Ежедневно она посещала дорогую частную школу рядом с домом, а в последний год ее отправили в один из самых престижных пансионов Швейцарии. Эта заграничная поездка была единственной авантюрой, на которую миссис Силвер, истинно преданная традициям минувшего века, вынуждена была согласиться: так было принято. По возвращении из пансиона девицу полагалось вывезти в свет, подобрать подходящую партию. Так издавна повелось в кругу миссис Силвер, и она, в общем-то, не могла думать иначе. Если сама Дженнифер имела какие-нибудь планы на будущее, то пока не упоминала о них. Она с детства отличалась спокойным и сдержанным характером, но мать ошибочно считала ее излишне стеснительной. Дженнифер принимала жизнь такой, какая она есть, радостно и безмятежно, тогда как словоохотливой и легковозбудимой миссис Силвер жизнь казалась просто пресной. Мать и дочь на деле отлично ладили, их глубокая привязанность была основана на почти полном непонимании друг друга.

Профессор Силвер знал свою дочь гораздо лучше. Именно он решительно настоял (оторвавшись ненадолго от абстракции на темы Бартока), чтобы по возвращении домой Дженнифер продолжила свое образование. Миссис Силвер рассталась с радужными, но, увы, несбыточными мечтами о роскошных гостиных и в конце концов смирилась, найдя утешение в том, что выбор Дженнифер пал на изящные искусства — ведь их можно было все же считать женским занятием.

Итак, Дженни вернулась в Оксфорд и начала посещать Школу искусствоведения, продолжая жить с родителями в «Вишневом уюте». Конечно, трудно было ожидать, что высокие стены усадьбы долго останутся неприступными, — к восемнадцати годам Дженнифер стала прехорошенькой. В детстве она была обыкновенным ребенком, но тонкие черты лица и шелковистые золотисто-пепельные прямые волосы уже тогда обращали на себя внимание и обещали, что со временем она вырастет красавицей. Сейчас это обещание исполнилось по всем статьям, и миссис Силвер готовилась к решительным баталиям с ордами бедных и, естественно, недостойных дочери студентов, которыми профессор Силвер беспечно наводнял дом. Впрочем, ей не было нужды беспокоиться. Дженнифер была так равнодушна или невосприимчива к их восхищению, что ее мать лучшего не могла и желать.

Так продолжалось до встречи со Стивеном Мейсфилдом.

Он появился в Оксфорде несколько позже своих сверстников, потому что отдавал долг воинской повинности и, на свое несчастье, побывал в Корее. Там его ранили, и, прежде чем снова вступить в жизнь, так жестоко прерванную, он целый год провалялся в госпитале. В двадцать один год он уже был полон горького чувства потерянного времени, к тому же неуверенность в собственных силах усугублялась хромотой, оставшейся после ранения. Его великолепная музыка была взвинченной почти до дикости, точно он набрасывался на заклятого врага, и профессор Силвер попеременно то хвалил, то ругал ее.

С самого начала Стивен завладел вниманием Дженнифер. Но даже отдаленно их отношения не походили на любовное увлечение — душа миссис Силвер была спокойна. Стивен явно не намеревался тратить на любовь ни время, ни энергию, да и Дженнифер эта идея еще не приходила в голову. Никто из них не сознавал, что безмятежность «Вишневого уюта» и естественная, спокойная чистота, лежащая в основе характера Дженнифер, действовали на Стивена подобно мощному наркотику. Сам он, поглощенный своей затмевающей все остальное музыкой, лишь иногда мысленно тянулся к Дженнифер. Благодаря спокойствию дочери и полнейшей занятости Стивена страхи миссис Силвер растаяли, она уже мечтала о более достойной партии и перестала тревожиться.

Так было вплоть до выпускного бала. В тот вечер к дому подъехало такси, и миссис Силвер, которой, конечно, и в голову не могло прийти дать ключ Дженнифер, поспешила вниз на звук скрипнувших тормозов. Дверь открылась в самый драматический момент, и материнское сердце миссис Силвер упало от неожиданности и страха.

Дженнифер, очаровательное светло-серебристое видение, уже стояла одной ногой на ступеньке крыльца, повернувшись к Стивену, который удерживал ее за плечи, не пуская в дом. Выражения ее лица миссис Силвер не видела, зато отлично разглядела лицо Стивена, и то, что она увидела, заставило ее широко распахнуть двери и церемонно пригласить их в освещенный холл. Стивен поспешил вежливо отклонить ее приглашение выпить чашечку кофе а trois5, резко повернулся и пропал в темноте улицы.

На следующий день он уехал — с первой премией в кармане — на два года в Вену для продолжения учебы, а миссис Силвер спешно насадила заросли шиповника вокруг своей спящей красавицы, и «Вишневый уют», теперь уже без опасного присутствия Стивена, постепенно погрузился в мир спокойной и привычной музыки. С тех пор прошло два года...

Дженнифер очнулась наконец от воспоминаний, заметив официантку, убирающую на поднос пустые тарелки. Соседки оставили в покое габбровые гиперстены и перешли к оливинам и клинопироксенам, а на столике Дженнифер меренги шантильи сменились виноградом, персиками и пятью сортами сыра. Дженнифер с искренним сожалением вздохнула, покачала головой и заказала кофе.

— Вы позволите составить вам компанию? — раздался вдруг чей-то голос.

Она удивленно подняла голову. Мужчина, наблюдавший за ней во время ланча из дальнего угла, поднялся из-за своего столика и направился к ней.

На вид ему было лет двадцать шесть — высокий и худощавый, с каштановыми волосами и мягко очерченным ртом. Его живые глаза были полуприкрыты густыми темными ресницами. В резких движениях ощущалась странная развинченность, выдававшая нервное возбуждение, но в целом он двигался нормально, даже с некоторым изяществом, которое абсолютно не портила легкая хромота. Он был необыкновенно привлекателен и к тому же выглядел как человек, который многого добьется в жизни. В его лице не было и следа удачливой самоуверенности похитителя дамских сердец, и это впечатление подчеркивалось выражением сияющих светло-карих глаз и мягкой линией губ.

Глаза Дженнифер округлились, она вспыхнула, но быстро овладела собой, румянец на ее лице сменился мраморной бледностью.

— Стивен! — воскликнула она с ноткой неуверенности.

Он улыбнулся ей и выдвинул стул.

— Дженни... Можно?

Он вытащил сигареты, и, даже если его руки слегка дрожали, она была не в состоянии заметить это.

— Но... Стивен! Не может быть... каким ветром тебя принесло?

— Каникулы. Я здесь уже несколько дней.

— Но... именно здесь?

Он сделал вид, будто не понимает.

— Ах, ну конечно, не здесь, не в этом отеле. Я остановился в «Роландовом мече», это гораздо более скромный отель. А сюда прихожу иногда пообедать.

Пораженная до глубины души, Дженнифер машинально взяла сигарету.

— Какое феноменальное совпадение!

— Что правда, то правда.

Стивен так равнодушно произнес это, что она настороженно взглянула на него и отметила, как он задумчиво наблюдает за ней с каким-то странным выражением в глазах. Она нерешительно спросила:

— А разве не так?

— Конечно нет. Я решил, что настала пора нам увидеться вновь, вот и все. Я приехал прямо из Оксфорда.

— А мама... они там знают, что ты поехал сюда?

Улыбка скользнула по его губам.

— Мне кажется, все было предельно ясно.

Вдруг она заговорила о другом:

— А ты изменился.

Он широко улыбнулся:

— Ты хочешь сказать, что меня теперь не так-то легко спугнуть?

Краска вновь залила ее щеки.

— Нет, конечно нет! Как глупо! Но...

— Но? — вопросительно повторил он.

— По-моему, ты мог бы и попрощаться со мной тогда, — сказала она, не глядя на него.

— Я пытался.

Она вскинула глаза:

— Пытался? Когда?

— Рано утром, после бала. Твоя матушка сказала мне, что ты еще спишь, вот и пришлось уехать, не повидавшись с тобой. Я просил передать тебе привет. Разве тебе не сказали?

Она молча покачала головой, и, глядя на ее опечаленное лицо, Стивен почувствовал приступ такой же бессильной ярости, что испытал два года назад, в то раннее утро, когда, побуждаемый безотчетным чувством, вернулся к «Вишневому уюту», надеясь сам не зная на что. Возможно, на короткое свидание с Дженнифер, перед тем как уйдет его поезд.

Но миссис Силвер встретила его в большой музыкальной гостиной и постаралась с предельной ясностью объяснить, почему ему не стоит видеться с Дженнифер сегодня, а лучше бы и в дальнейшем. Она была безапелляционна, очаровательна и жестока. И с любезнейшим видом толковала об отсутствии средств, неопределенности его жизненных планов, а в довершение — о явно неустойчивом темпераменте музыканта. Стивен был слишком несчастен и зол, чтобы оценить всю тактичность последнего утверждения профессорской супруги, рука которой грациозно покоилась на премиальном стейнвейновском рояле мужа, а глаза многозначительно косили в сторону его кабинета...

Возражений не последовало. В ее словах было слишком много правды, и, кроме того, Стивен сам еще толком не осознал своих желаний. Лишь днем позже он понял, что два года не увидит Дженнифер, и тогда его вдруг захлестнула волна горечи. Учеба в Вене, казавшаяся прекрасным сном, обернулась годами изгнания, одиноких скитаний по бурным водам неизвестности, вдали от спокойного и тихого средоточия его жизненных надежд. Дженнифер... Но добро бы он не разобрался только в себе — к несчастью, у него не было никакой уверенности в чувствах Дженнифер. Откровение вчерашнего дня должно было стать началом, а вместо этого стало концом. И раз уж так суждено, раз уж поезд набрал ход, он понял, что благоразумнее пока что забыть их первое свидание и все, что Дженнифер успела ему сказать.

Добравшись до Вены, он каждую неделю отправлял Дженнифер длинные и витиеватые занимательные послания, в основном о работе. Эти письма вполне могли быть написаны старшим братом — ведь миссис Силвер наверняка была их первым читателем.

К концу второго года изгнания у Стивена не осталось сомнений относительно своих желаний и намерений, он понял, что должен сделать, чтобы обрести мир и покой. Теперь понадобилась бы дюжина дуэний, вооруженных гораздо лучше миссис Силвер, чтобы помешать ему встретиться с Дженнифер. Но крепость сдалась без боя. Вернее, без боя сдался профессор, к которому миссис Силвер обратилась за помощью, взволнованная известием о возвращении Стивена. Отец семейства встретил Стивена в той же гостиной и привел его в полное замешательство разговором о будущем, который резко отличался от происшедшего здесь два года назад. Профессор с изрядной уверенностью толковал о вакантной должности, на которую Стивен мог претендовать... то есть фактически мог считать, что она у него в кармане.

Стивен вздрогнул и спросил недоверчиво:

— Здесь в Оксфорде, сэр?

— Именно здесь, — сверкнул глазами профессор. — Ведь Дженнифер так привыкла к этой атмосфере, — добавил он.

В итоге, все еще пребывая в полном замешательстве, Стивен оказался на улице с адресом отеля «Пимене» в кармане. В его ушах все еще звучали последние профессорские наставления:

— Ведь тебе нужно отдохнуть, правда? Надеюсь, ты ничего не имеешь против поездки во Францию? Как у тебя с деньгами? Отлично, ну, счастливого пути. Она сейчас в Лондоне у тетушки, но, будь я на твоем месте, я бы поехал прямо в Гаварни и встретился с ней там. Подальше от «Вишневого уюта» с его правилами — впрочем, ты с ними уже знаком. Там у вас будет гораздо больше шансов... Но будь поделикатнее, мой друг. Не думаю, конечно, что она такой уж хрупкий цветочек, как считает ее мать, но не спеши, не лети напролом.

И вот он сидит здесь рядом с ней, молча глядя на ее тонкий профиль и мучительно осознавая двухлетнюю пропасть, через которую придется перекидывать мостик; ему столько надо сказать ей, но сейчас еще не время, он скажет все позже. Дженни сосредоточенно изучала кончик своей сигареты и прислушивалась к напряженной тишине, возникшей между ними, — это было не прежнее, привычное дружеское молчание, и у нее сделалось беспокойно на душе. Что произошло? Почему он так озабочен? И... зачем он приехал? Ее сердце учащенно билось, но выражение лица не выдало нахлынувших на нее мыслей и чувств. Не могла же она начать первой, ведь он не сказал пока ничего определенного. А Стивен, видя ее смущение, чувствовал себя все более неуверенно и мысленно уже почти расстался со всеми своими надеждами и чаяниями.

Тупик...

Тишину разорвала тяжелая поступь хорошо подкованных ботинок мисс Шелл-Пратт и мисс Мун. Не прекращая ученой беседы, дамы встали из-за стола и двинулись в направлении гостиной.

— И как же они залегали? — Энергичная озабоченность мисс Мун обрушилась прямо на голову Стивена, когда дамы проходили мимо. — Горизонтально или все же вертикально?

— Вертикально, дорогуша, вертикально, — грубовато ответила мисс Шелл-Пратт, — и пласты залегания сильно смещены!

Дверь столовой закрылась за ними. Стивен, повернувшись, посмотрел им вслед с таким недоумевающим видом, что Дженнифер рассмеялась.

— Ума не приложу, о чем это они?

— Геология, Стивен, просто геология! Я слушала их в течение всего ланча. Неужели тебя не увлекает эта замечательная наука?

— Похоже, что нет. — Он поднялся. — Какая-то совершенно особенная наука — так мне показалось. Видимо, они из Кембриджа. Давай уйдем отсюда, Дженни. Мне бы хотелось угостить тебя ликером.

---

Глава 2

Прелюдия

В гостиной было людно, но они нашли два свободных кресла в прохладном уголке, и Стивен заказал напитки. В волнах долетающих до них разговоров было волнующее смешение языков и акцентов. Совсем рядом с ними три француза горячо обсуждали недавнее ограбление Бордоского банка; компания, поднявшаяся к ледниковому цирку этим утром, похвалялась перед теми, кому восхождение еще только предстояло; два швейцарских альпиниста делились опытом с французским пареньком, а где-то сбоку от Дженнифер троктолиты продолжали жить своей собственной жизнью.

— Вы еще не сговорились насчет восхождения? Тогда ни в коем случае не нанимайте мула у этого человека и...

— Бесцветный амфибол...

— ...Убивший банковского клерка. Конечно, шайка Дюпре, кто же еще. Марселя Дюпре взяли, а женщина — говорят, его сестра, — она сбежала...

— Говорю тебе, этот проклятый мул пустился вскачь...

— На высоте порядка четырех тысяч футов...

— Но попомните мои слова, ее тоже схватят... если только она уже не за кордоном...

— Слава богу, — сказал Стивен. — Кажется, несут наш ликер.

Официант с подносом, тесно уставленным бокалами, профессионально уверенно лавировал между столиками, умудряясь с истинно французской ловкостью не терять времени, но при этом он все же успевал проявлять живой интерес к предметам, столь горячо обсуждаемым клиентами. Он мгновенно улавливал нить разговора и вставлял пару слов, на ходу подавая напитки, с мастерством, свидетельствующим о солидном опыте в этом своеобразном виде прибыльных алкогольных гонок.

— Ваше перно, месье? Да, ужасное ограбление. Газеты писали, что один из преступников повесился в камере... Tant mieux...6 Мадам? Чинзано?.. Вы правы, Полю Леско следовало бы получше присматривать за мулом... Да, конечно, это не мул, а черт знает что... Господа, вашим проводником был Дюбоне? Лучший проводник — Пьер Бюсак, но его редко поймаешь в Гаварни, давненько он не спускался сюда на своем муле. Пожалуй, последний раз это было... Дайте вспомнить... В тот вечер была сильная гроза, недели три назад. Но если месье нуждается в проводнике, могу порекомендовать Роберта Врилака... Мадам? Ваша минеральная... Ах да, здесь везде горы... Вы знаете, все говорят, что... — Он с некоторым облегчением добежал до столика Стивена и с видом гонца, пробившегося к Аяксу с хорошей новостью, поставил перед ними бенедиктин. — Месье... Благодарю, месье...

И, пожелав Стивену удачных этюдов, он с тайным торжеством выскользнул из гостиной.

— Вот это да! Он уже и это разнюхал! — воскликнул Стивен.

— Что именно?

— Да просто я придумал себе хобби, балуюсь акварельками. Так, для отдыха — хочется иногда развлечься. Наверное, тебе они покажутся забавными.

— Вовсе не обязательно! Может, они приведут меня в восторг. Я постараюсь найти подходящие эпитеты. Но я не знала, что ты рисуешь.

— Я просто не осмеливался сказать тебе, милая. Что ж, теперь мне остается только дождаться твоей компетентной оценки. Но оставим пока это... Насколько я понял, ты приехала навестить кузину?

Она кивнула, но по лицу ее пробежала легкая тень, и Стивен быстро спросил:

— В чем дело, Дженни? С ней что-то случилось?

— Н-нет... Вернее, да, Стивен. Я беспокоюсь за нее.

— Может, расскажешь?

— Конечно. По-моему, ты не встречался с Джиллиан? Она вышла замуж за Жака в тот год, когда кончилась война. Он занимался виноторговлей. В Бордо у них был уютный домик — я однажды останавливалась там, — они жили счастливо. Несколько лет назад Жак умер, а поскольку они не завели детей, то Джил осталась в Бордо практически одна. Мы были почти уверены, что она вернется в Англию. К тому же средств у нее оставалось не так много. Но она не захотела. По-моему, она вбила себе в голову вздорную идею, что будет обузой для нас, или еще что-то в этом духе. Потом мы узнали, что она стала преподавать английский в местной монастырской школе. А прошлой весной Джиллиан заболела. Не то чтобы серьезно, нет, чем-то вроде гриппа. Сама по себе болезнь не особенно опасна, но тем не менее проболела она достаточно долго. Мы снова написали ей, уговаривали бросить работу и приехать в Англию, но она решила перебраться в Пиренеи, чтобы восстановить здоровье и вообще прийти в себя.

— Сюда? В Гаварни?

— Не совсем. Она выбрала монастырь в соседней долине. Это монастырь Нотр-Дам-дез-Ораж, и при нем сиротский приют.

— Я знаю его. Вале-дез-Ораж — долина Гроз — находится в нескольких милях отсюда.

— Вот там-то, в долине Гроз, она и решила поселиться. В прошлом месяце она написала мне обо всем и предложила навестить ее на каникулах. Я ответила согласием и получила от нее еще одно письмо.

Стивен внимательно взглянул на Дженнифер:

— Из-за этого письма ты и расстроилась?

Ома медленно проговорила:

— Ей так хотелось увидеться со мной и обсудить... — Голос ее замер, глаза потемнели. — Стивен, Джиллиан хочет стать монахиней.

Она выглядела настолько испуганной, что Стивен, сам того не желая, рассмеялся. Было очевидно, что для Дженнифер, в ее двадцать два года, католический монастырь представлялся чем-то вроде дворца далай-ламы.

— Ох уж эти мне протестантские взгляды! — воскликнул он. — Что особенного в ее желании?

Дженнифер кисло улыбнулась:

— Я понимаю. Конечно, с моей стороны глупо... Но, Стивен, я огорчена не только этим. Мне кажется, она опять заболела там, в монастыре. Я говорила, что она написала мне еще одно письмо. Это был ее последний вечер в Бордо. Взгляни, вот оно...

Она порылась в сумочке и протянула ему конверт.

Письмо было датировано двенадцатым июня. «Я ужасно рада, что ты приедешь. Мне просто необходимо повидать тебя и поговорить обо всем. Когда ты получишь это письмо, я буду уже в монастыре и, надеюсь, успею немного прийти в себя. Там, в горах, возможно, все станет проще и яснее... ты понимаешь, о чем я говорю. Сейчас мне не до того, и вообще я немного запуталась, но постараюсь разобраться и напишу подробнее, когда устроюсь в монастыре. Однако не будем опережать события. Мой старенький автомобиль еще неплохо бегает, и мы собираемся отправиться завтра на рассвете... Ты можешь остановиться в отеле „Пимене“, он не слишком дорогой, но, думаю, тебе там будет вполне удобно. А я узнаю, нельзя ли будет тебе пожить в монастыре, обычно в таких местах охотно принимают гостей, он расположен немного выше в горах. Было бы славно (и гораздо дешевле, насколько я понимаю). Я дам тебе знать, когда...»

Оторвавшись от письма, Стивен взглянул на Дженнифер и обнаружил, что глаза ее полны все той же тревоги.

— Но больше она не написала, — сказала она. — Прошло уже три недели, а от нее ни слова. Я не стала отвечать, поскольку со дня на день ждала ее весточки. Даже не знаю, добралась ли она.

— Послушай, — рассудительно начал Стивен, — не надо так волноваться. Теперь ты здесь, и все очень легко выяснить.

Дженнифер допила ликер и поднялась:

— Да, конечно. Я как раз и собиралась к ней.

Она произнесла это таким решительным тоном, что Стивен не удержался от насмешки:

— Чтобы посягнуть на ее свободу?

— Разумеется, если смогу. — Она встретилась с ним взглядом и рассмеялась. — Почему бы и нет?

— Дженнифер против Священной Римской церкви? Действительно, почему бы и нет? Но как на это посмотрит коллегия кардиналов?

— Это уж их проблемы, — невозмутимо сказала Дженни, забирая сумочку и направляясь к выходу. — Меня волнует только Джиллиан.

Образ миссис Силвер вдруг отчетливо промелькнул перед глазами Стивена, он усмехнулся и последовал за Дженнифер.

Они вышли из городка и начали подниматься в горы. Тропинка вилась вдоль долины реки Гав-д’Орсо. Домики позади них погружались в залитую солнцем впадину; за белой лентой дороги, точно брошенные в беспорядке игрушки, пестрели разноцветные крыши, церковный шпиль и горбатый мостик.

День выдался чудесный. Тропа бежала, петляя по склону то в одну, то в другую сторону. Справа круто спускались к реке зеленеющие луга, на другом берегу поднимались горные пастбища, где, тихо позвякивая колокольчиками, паслись небольшие стада. Но вот дорога повернула к югу, и впереди предстали далекие сине-зеленые кручи могучего кряжа, перегораживающего чашу долины. Поросшие сосновым лесом ярко освещенные склоны взмывали к гребням еще более далеких, задевающих небеса вершин. Ветер гнал вереницу легких облаков, вдали под солнцем белели пятна ослепительного снега, по которым пробегали их легкие тени, а за ними, вдалеке, совсем уже нереально проступали островерхие очертания гор.

Долина Гроз, как оказалось, была не так уж далеко. Она начиналась на Испанском кряже и сбегала к северу узким зеленым ущельем, несущим бурные ледниковые воды. Этот малый поток, Пти-Гав, сливался с водами Гав-д’Орсо в трех милях от Гаварни.

— Вот мы и на месте. Это и есть долина Гроз, — сказал Стивен. — Монастырь прямо за тем поворотом. — Он посмотрел на Дженнифер. — Может быть, тебе хочется дальше идти одной?

— Да, пожалуй. Спасибо за все, Стивен.

— Рад был услужить вам, — церемонно произнес он и улыбнулся. — Увидимся вечером.

Дженнифер свернула на тропу, ведущую в небольшую соседнюю долину. Неспешно продолжая путь, она достигла поворота и слева, немного впереди, увидела высокие белые стены монастыря, прилепившегося к подножию горного склона. В обрамлении сосен ярко белела на солнце стройная башенка. В тот самый момент, когда Дженни поняла, что это церковь, порыв ветра донес до нее серебристый колокольный звон и терпкий аромат богородицыной травки, или, проще сказать, тимьяна.

Она улыбалась, откинув назад голову и вслушиваясь в эти чистые всепроникающие звуки, все ее существо затрепетало, охваченное пылким восторгом. Но постепенно красота этого благовеста, разносящегося в таком странном, диковатом месте, вызвала иное ощущение — Дженни словно грезила наяву, наслаждаясь и одновременно страшась чего-то. Дело, по которому она приехала сюда, казалось, вдруг потеряло значимость в этом возвышенном приюте колокольных звонов и плеска воды. У Джиллиан не могло быть ничего общего с этими старыми белыми стенами, поднимавшимися над вершинами соснового бора. Даже в Бордо Джиллиан выделялась своей внешностью среди француженок, а уж вообразить ее здесь... Вообразить стройную белокурую Джиллиан с глазами цвета нортумберлендского неба уединившейся в тиши долины Гроз, в монастыре... Нет, это абсолютно невозможно. Чтобы Джиллиан навеки похоронила себя в этой пустынной, дикой долине...

Дженнифер остановилась в нерешительности, глядя на отдаленные монастырские стены, словно то были стены мрачной тюрьмы или зачарованного замка, а возможно, и сама Башня Смерти в окружении стражников — скалистых гор. И она явилась, подобно возмущенному завоевателю, чтобы отвоевать Джиллиан... одна. Совсем одна. Даже слова в этом диком ущелье звучали холодно и печально.

По спине пробежал холодок, словно пролетевшая птица на мгновение закрыла солнце темным крылом. Она быстро огляделась вокруг с каким-то дурным предчувствием и мысленно выругала себя за это. Горы, казалось, притаились. Солнце немилосердно палило, и над пустынной долиной замерло все, кроме бурлящего пенного потока, отдаленных колокольных звонов да глухих ударов ее собственного сердца...

Вдруг сквозь шум воды она уловила звуки, не совпадающие с ударами сердца. Они неуклонно нарастали — accelerando7 — и раздавались откуда-то сверху. Ее охватило волнение и смутная тревога. Очевидно, в незапамятные времена так же чувствовали себя наши предки, для которых конский топот всегда означал опасность.

Стук копыт становился все четче и звонче и наконец вырвался из зарослей вместе с тремя гнедыми лошадьми, несущимися вперед с развевающимися гривами и вытянутыми шеями.

Дженнифер быстро отступила с тропы, но предосторожность оказалась излишней — кавалькада двигалась другим путем. Всадник на первой лошади устремился вниз, прямо по цветущему склону, навстречу потоку. Две другие лошади, без всадников, нырнули вслед за первой. Дженнифер поймала на себе быстрый взгляд; наездником оказался похожий на испанца юноша лет восемнадцати с сильным и гибким станом и смуглым лицом. Он легко и изящно держался в седле, казалось не прилагая ни малейших усилий; его головокружительный спуск пробуждал ощущение силы и какой-то дикой радости. Наездник и конь словно слились в единое целое; у реки, насколько Дженнифер могла видеть, всадник натянул поводья, сдерживая бешеный галоп, конь подобрался и перелетел через бурлящую стремнину. Следом прыгнули и две другие лошади — фонтан брызг обдал высокие шеи, солнечный свет, поблескивая, стекал с их упругих летящих тел.

Юноша и лошади — зрелище было так ослепительно прекрасно, что у Дженнифер перехватило дыхание. Она слегка прищурилась, ей виделся безупречный полет сияющих стрел, летящих к центру золотого диска мишени...

Звонкий перестук копыт пропал: лошади взбирались на противоположный склон, из-под копыт сбежал вниз быстрый сухой ручеек камней, и вскоре всадник и кони скрылись за голыми скалами.

Колокол умолк. Пыль, поднятая бешеной скачкой, начала оседать.

Местный паренек, видимо, просто забрал домой с фермы лошадей, которые там работали, подумала Дженнифер.

Она стряхнула с себя это затянувшееся наваждение и решительно направилась к монастырю.

---

Глава 3

Вопросы и ответы

Темный свод массивных деревянных ворот, подвешенных на кованых петлях, подчеркивал белизну высоких и глухих монастырских стен. Подергав за старинный колокольчик, Дженнифер ждала, с напряженным вниманием прислушиваясь к раскаленной тишине. Кузнечик перепрыгнул через ее тень, словно веером взмахнув зеленовато-голубыми лапками, крошечная ящерица скользнула по гладкой поверхности камня — они казались неотъемлемой частью окружающего зачарованного безмолвия. Густой запах вздымающегося за монастырем соснового леса плыл в прозрачном воздухе и тоже навевал какие-то волшебные воспоминания.

Розовощекая девочка, отворившая наконец ворота, рассеяла магический ореол. Вероятно, это была одна из сироток, взятых на воспитание благочестивыми сестрами; на вид ей казалось не больше четырнадцати лет. Крепенькое юное создание было облачено в традиционное серо-голубое хлопчатобумажное платье. Ее круглое личико дышало здоровой яблочной свежестью, из-под платья выглядывали смуглые, как орех, голые ноги. Она застенчиво улыбнулась, распахнутые голубые глаза с любопытством уставились на Дженнифер.

Дженнифер сказала по-французски:

— Моя фамилия Силвер. Дженнифер Силвер. Меня, наверное, ждут. Я приехала навестить мою кузину, мадам Ламартин. Ведь она живет здесь?

Этот незатейливый гамбит вызвал совершенно неожиданную реакцию. Улыбка исчезла с румяного личика, будто быстрое облако набежало на солнце и смыло глянцевый блеск с яблочного бочка. Девочка молча попятилась с явным намерением тут же захлопнуть ворота.

— Надеюсь, — вежливо продолжала Дженнифер, — я прибыла в подходящее время? Ты позволишь мне войти?

Девочка, все еще тараща глаза, открыла было рот, но так ничего и не сказала. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, обутая в шлепанцы на веревочной подошве.

Дженнифер в недоумении начала сначала:

— Тебя не затруднит... — Внезапно ее осенила догадка, и она спросила: — Ты ведь француженка, а не испанка?

Девочка быстро-быстро закивала, похоже было, что она вот-вот истерически рассмеется.

— Тогда будь добра, — твердо проговорила Дженнифер, абсолютно не понимая, почему этот онемевший ребенок не впускает ее, — проводи меня к кому-нибудь из старших. Проводи меня, пожалуйста, к матери настоятельнице.

После этого, слава богу, девочка отворила створку ворот. Дженнифер очень не понравился тревожный огонек, все еще горевший в застывших, словно зачарованных глазах — а в их фарфоровой блестящей голубизне притаилось смятение, больше того, безотчетный страх. И похоже, за этим крылось не просто смущение или испуг, испытываемый при встрече с незнакомым человеком. По спине Дженни пробежал холодок, точно состояние девочки начало передаваться ей. Дженнифер строго сказала себе, что все это не иначе как причуды ее подсознания, в котором засело с полсотни романтических сказок о тайнах, скрытых за монастырскими стенами, испокон веку дававших пищу суеверным страхам. И еще она сурово напомнила себе, войдя за испуганной сиротой в узкий дворик, что здесь трудно ожидать чего-нибудь в духе романов Анны Радклиф, у которой монастырские кельи и полночные ужасы, как день и ночь, просто не могут существовать друг без друга, и к тому же это место отнюдь не напоминало погруженное в кромешную тьму Трансильванское ущелье. Сия скромная и тихая обитель, основанная, очевидно, в средние века, мирно грелась в лучах современной жизни.

Дворик, по которому вела ее девочка, решительно не укладывался в беллетристический шаблон монастырских описаний, здесь не было и намека на суровые бичевания или на заточенных в подвалах узниц. Волны раскаленного воздуха зыбким маревом поднимались от земли, буйно вьющийся по оштукатуренным стенам плющ почти скрывал стрельчатые окна. Сам двор казался источником тишины, неким средоточием безмолвия и зноя, где воздух словно препятствовал любому движению, а посередине в слегка пожухшей траве возвышался сруб колодца, над которым застыла в неподвижности рассохшаяся бадья.

Два крыла монастырского здания тянулись по южной и восточной сторонам двора, в месте их соединения поднималась над кровлей квадратная башня церкви. Девочка направлялась через двор туда, где между южным крылом и церковью темнела стрельчатая арка, ведущая в монастырский сад.

Под сумрачными сводами было замечательно прохладно. Дженнифер замедлила шаги, с признательностью глядя на холодные камни, дарящие желанную свежесть. Несколько пологих ступеней по левую руку вели в вымощенный плитами коридор; чуть дальше впереди виднелась темная дверь, рядом свешивались по стене колокольные веревки, — по всей видимости, это был вход в церковь. На противоположной стороне находилась еще одна дверь, которая, как выяснилось позже, вела в трапезную и кухню, а над ними, на втором этаже, располагались кельи сирот и послушниц.

Юная провожатая быстро поднялась по ступеням, ведущим в центральную часть здания, где, очевидно, размещались основные службы. Здесь их снова встретило солнце, правда на этот раз его блеск смягчали роскошные узоры витражей — павлиний хвост теней с золотыми, нефритовыми и аметистовыми пятнами расстилался по плитам вестибюля, достигая нижних ступеней мощной каменной лестницы.

— Мне кажется, — начала Дженнифер, но ее спутница почти бежала по коридору. — Мне кажется...

Испуганно взглянув на нее, девочка устремилась дальше, ее голые ноги быстро мелькали, расцвеченные россыпью гранатовых, янтарных и изумрудных оттенков. «Стойте, ждите, идите», — смятенно думала Дженнифер, заталкивая миссис Радклиф обратно в преисподнюю, откуда та упрямо высовывалась. Дженни поспешила вперед, цветные пятна скользнули с ее платья и погасли в полумраке облицованных панелями стен лестничного марша, по которым были развешаны небольшие и явно посредственные картины со смутно проступающими под толстым слоем лака изображениями святых. Конечно же, святой Себастьян, в изобилии утыканный стрелами, и святая Тереза, чудом только и удерживающаяся на своем облаке; третья фигура совсем туманно проступала сквозь темную лакировку, зато хорошо было видно ее окружение, состоящее из голубей, гусей, аистов, снегирей и еще каких-то птиц вроде австралийских попугаев... Святой Франциск со товарищи остался позади, и Дженнифер, догоняя свою провожатую, вошла в длинный коридор второго этажа. Солнечные лучи беспрепятственно проникали сюда сквозь простые оконные стекла, ярко освещая побеленные стены и ряд светлых дверей. В нишах между окнами тоже располагались фигуры святых, которые выигрышно отличались от мрачных живописных изображений на лестнице. Яркостью своих ало-голубых с позолотой нарядов эти небольшие статуи соперничали с веселым разнообразием живых цветов, расставленных у их подножий.

Миссис Радклиф, пораженная в самое сердце, зачахла и растаяла в этом изобилии света, и Дженнифер с непреклонной решимостью, которая заставила сироту замереть посреди коридора, проговорила:

— Постой, пожалуйста.

Девочка обернулась и посмотрела на нее.

— Смогу я все же увидеть сегодня мою кузину?

Вместо ответа, к изумлению Дженнифер, сиротка вдруг взвизгнула и крепко зажала рот руками. В ее голубых глазах по-прежнему было испуганное выражение. Она судорожно вздохнула и ничего не сказала.

— Но послушай, — начала Дженнифер и, поскольку беспокойство ребенка передалось ей, встревоженно закончила: — Что-то случилось? Может, кузина больна? Ведь ма…