Ритм войны. Том 2

Brandon Sanderson

RHYTHM OF WAR.
BOOK FOUR OF THE STORMLIGHT ARCHIVE

Copyright © 2020 by Dragonsteel Entertainment, LLC

All rights reserved

Публикуется с разрешения автора и его литературных агентов,
JABberwocky Literary Agency, Inc. (США) при содействии
Агентства Александра Корженевского (Россия).

Перевод с английского Наталии Осояну

Серийное оформление Виктории Манацковой

Оформление обложки Владимира Гусакова

Иллюстрация на обложке Майкла Уэлана

Иллюстрации Дэна Дос Сантоса, Бена Максуини, Келли Харрис, Айзека Стюарта

Заставки Айзека Стюарта, Бена Максуини, Говарда Лайона и Миранды Микс

Карты Айзека Стюарта

Сандерсон Б.

Архив Буресвета. Книга 4 : Ритм войны. Том 2 : роман / Брендон Сандерсон ; пер. с англ. Н. Осояну. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2021. : ил. — (Звезды новой фэнтези).

ISBN 978-5-389-20261-0

16+

Ценой немалых усилий Далинар Холин создает коалицию монархов, способную противостоять в войне за Рошар жестокости и коварству Приносящих пустоту. Но победа остается лишь зыбкой мечтой, ведь врагам помогает могущественное божество, а среди друзей скрываются предатели. Адолин и Шаллан отправляются в мир спренов, чтобы заручиться помощью союзников, рискуя в случае неуспеха обречь все человечество на гибель. Они еще не знают, что главное сражение вскоре развернется в городе-башне Уритиру и его исход будет зависеть не от военной мощи противоборствующих сторон, а от их стойкости, решимости и проницательности.

Впервые на русском!

© Н. Г. Осояну, перевод, 2021

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа
„Азбука-Аттикус“», 2021
Издательство АЗБУКА®

Я нахожу подобный способ сотрудничества наиболее удобным, поскольку уже испытала его в прошлом. Но мне еще ни разу не приходилось работать в таких обстоятельствах и с такой напарницей.

Из «Ритма войны», с. 1

С Тефтом на плечах Каладин бежал по темным туннелям Уритиру, чувствуя, как с каждым шагом рушится его жизнь. Он даже слышал иллюзорный треск, как будто под ногами было стекло.

Каждый болезненный шаг уводил его все дальше от семьи и покоя. Дальше в темноту. Он принял решение. Он не оставит своего друга на произвол судьбы в плену у врага. Но хотя он наконец догадался снять свои окровавленные ботинки (теперь они болтались у него на шее со связанными шнурками), ему все еще казалось, что он оставляет за собой грязные следы.

Шквал. Чего он добьется сам по себе? Нарушив приказ королевы сдаться?

Он изо всех сил старался отогнать эти мысли и двигаться дальше. Позже у него будет время поразмыслить над тем, что он сделал. А сейчас нужно найти безопасное место, чтобы спрятаться. Башня была уже не домом, а вражеской крепостью.

Сил неслась впереди, проверяя каждый перекресток. Буресвет позволял Каладину двигаться, но что произойдет, когда запас иссякнет? Неужели силы покинут его? Рухнет ли он посреди коридора?

Почему он не взял больше сфер у родителей или у Лараль перед уходом? И не догадался прихватить топор певца. У него не было оружия, если не считать скальпеля. Он слишком привык к тому, что Сил была его осколочным копьем, но если она не сможет трансформироваться...

«Нет. Мысли прочь. Мысли опасны. Просто не останавливайся».

Он продолжил бежать, полагаясь на Сил, которая спешила к лестнице. Проще всего было затеряться на необитаемых этажах — где-нибудь на одиннадцатом или двенадцатом. Каладин перепрыгивал через две ступеньки, подгоняемый пульсирующей в венах энергией. Он светился, в достаточной мере озаряя все вокруг. Тефт начал что-то тихо бормотать, возможно реагируя на тряску.

Они добрались до седьмого этажа и направились к восьмому, нигде не задерживаясь. На восьмом Сил повела его вглубь башни. Каладин старался выкинуть из головы воспоминания о своей неудаче, но его преследовали отголоски отцовских криков. Он чувствовал подступающие слезы...

У него почти получилось. Почти получилось!

В бесконечном переплетении туннелей Каладин утратил представление о том, где находится. Здесь не было нарисованных на полу указателей, и пришлось довериться Сил. Она стремглав вылетела на перекресток, описала несколько кругов, затем рванула вправо. Он не отставал, хотя все сильнее ощущал тяжесть Тефта.

— Секундочку, — прошептал Каладин на следующем перекрестке, затем прислонился к стене — Тефт все еще давил ему на плечи — и выудил из сумки маленькую топазовую сферу.

Ее едва хватало, чтобы как следует разглядеть окрестности, но Каладин нуждался в ней, так как его внутренний буресвет наконец-то выдохся. И у него осталось не так уж много сфер.

Он застонал под тяжестью друга, затем заставил себя выпрямиться, крепко вцепившись в Тефта обеими руками и одновременно сжимая сферу двумя пальцами. Он кивнул Сил и опять двинулся следом, удовлетворенный тем, что силы его пока не подвели. Он мог нести Тефта и без буресвета. Хоть последние недели Каладин и был лекарем, его тело все еще оставалось телом солдата.

— Надо подняться выше, — сказала Сил, плывя рядом с его головой в виде светящейся ленты. — Справишься?

— Доставь нас хотя бы на десятый этаж.

— Придется идти по лестницам. Я эту часть башни знаю не слишком хорошо...

Продолжая путь, Каладин позволил мыслям течь по старому руслу. Вес Тефта на плечах мало чем отличался от веса моста. Это вернуло его в былые дни. Вылазки с мостами. Рагу по рогоедскому рецепту на обед.

Смерть друзей... ежедневный ужас...

Воспоминания не утешали. Но ритм шагов, ноша на плечах, необходимость выложиться по полной во время изнуряющего марша — все это, по крайней мере, было ему знакомо.

Он следовал за Сил вверх по одной лестнице, потом по другой. Затем через еще один длинный туннель, чьи стены покрывал рисунок, напоминающий рябь во взбаламученном пруду. Каладин не останавливался.

Пока вдруг не насторожился.

Он не мог точно определить, что его встревожило, но инстинктивно спрятал свою сферу и нырнул в боковой проход. Шагнул в укромный уголок и опустился на колени, чтобы снять Тефта с плеч. Закрыл рукой рот лежащего без сознания друга на случай, если тот издаст какой-нибудь звук.

Через мгновение к ним подлетела Сил. Каладин видел ее в темноте, но она не освещала ничего вокруг. Он засунул другую руку в карман и крепко сжал сферу, чтобы она не испускала предательского света.

— Что случилось? — спросила Сил.

Каладин покачал головой. Он не знал, но не хотел об этом говорить. Он съежился у стены — надеясь, что Тефт не начнет бормотать или как-то иначе шуметь, — и услышал, как грохочет в ушах его собственный пульс.

Затем в коридоре, который Каладин только что покинул, появился тусклый красный свет. Сил немедленно спряталась за него, чтобы не выдать себя.

Свет приблизился. Это оказалась рубиновая сфера, над которой виднелась пара мерцающих красных глаз, озаряющих жуткую физиономию: чернейшую, с бледно-красными разводами на щеках. Ниспадающие темные волосы как будто вливались в простую одежду. Существо, с которым Каладин сражался в Поде, то самое, которое он убил в горящей комнате особняка. Хотя Сплавленный переродился в новом теле, Каладин знал по рисунку кожи, что это тот же самый враг. Пришел отомстить.

Сплавленный надолго задержался на перекрестке, но Каладина, прячущегося в темноте, похоже, не заметил. К счастью, он продолжил путь, двигаясь в том направлении, откуда пришел Каладин.

Шквал... В прошлый раз удалось одержать верх над этой тварью без буресвета, сыграв на ее высокомерии. Каладин сомневался, что этот легкий фокус получится провернуть снова.

«Те певцы в клинике... один упомянул, что меня ищет какой-то Сплавленный. Назвал его Преследователем».

Существо явилось в башню специально, чтобы найти Каладина!

— Следуй за ним, — беззвучно шевеля губами произнес он, повернувшись к Сил. Она должна была понять смысл сказанного. — Я найду более укромное место и спрячусь там.

Его подруга на мгновение превратилась в светящийся глиф «кеджех», означающий положительный ответ, и умчалась за Преследователем. Она больше не могла слишком сильно отдаляться от Каладина, но какое-то время сумела бы следовать за Сплавленным. Каладин надеялся, что она проявит осторожность — некоторые враги могли видеть спренов.

Каладин снова взвалил Тефта на плечи, а затем двинулся в темноту, не доставая сферу. В недрах башни он всегда испытывал гнетущее ощущение, будучи так далеко от неба и ветра, но в темноте дела пошли еще хуже. Слишком просто было представить себе, что он заперт здесь навеки, без сфер, обречен блуждать в каменной гробнице.

Он свернул на перекрестках еще несколько раз, надеясь отыскать лестницу на другой этаж. К несчастью, Тефт снова начал что-то бормотать. Стиснув зубы, Каладин нырнул в первую попавшуюся комнату через узкий дверной проем. Здесь он опустил Тефта на пол и постарался заглушить шум.

Через мгновение ворвалась Сил, заставив Каладина вздрогнуть.

— Он идет, — прошипела она. — Прошел совсем немного по неправильному коридору, потом остановился, осмотрел пол и вернулся. Не думаю, что он меня заметил. Я следовала за ним достаточно долго, чтобы увидеть, как он остановился на том месте, где ты недавно прятался. Там он обнаружил пятнышко крови на стене. Я поспешила вперед — он знает, что ты где-то рядом.

Шквал. Каладин взглянул на свою окровавленную одежду, потом на Тефта, который что-то бормотал, несмотря на все попытки его успокоить.

— Мы должны увести Преследователя, — прошептал Каладин. — Будь готова отвлечь его.

Она изобразила еще один утвердительный символ. Каладин оставил друга бормотать в темноте, а сам немного вернулся по своим следам. Остановился у перекрестка, сжимая скальпель. Он не позволил себе иного света, кроме того, который излучала Сил; немногие заряженные сферы, что еще остались, были спрятаны в черном кошельке.

Он перевел дух и еле слышно изложил свой план Сил. Она улетела дальше по черному коридору, оставив Каладина в полной темноте.

Ему так и не удалось испытать состояние полнейшей отрешенности, которое, как твердили некоторые солдаты, нисходило на них в бою. Он сомневался, что желает этого. Тем не менее он взял себя в руки, выровнял дыхание и сосредоточенно прислушался.

Ненапряженный, расслабленный, но готовый вспыхнуть. Как трут, ожидающий искры. Каладин не торопился, дожидаясь нужного момента, чтобы вдохнуть буресвет из последних сфер.

Справа послышались шаги, и по стенам медленно потек красный свет. Каладин затаил дыхание, приготовился, прижимаясь спиной к стене.

Преследователь замер, не дойдя до перекрестка, и Каладин понял, что существо заметило Сил, которая должна была промчаться мимо. Мгновение спустя скребущие звуки возвестили о том, что Преследователь сбросил оболочку, словно шелуху, и в виде красной ленты устремился за Сил. Отвлекающий маневр сработал. Сил уведет его.

Насколько они знали, Сплавленный не мог причинить спрену вреда естественным путем — только с помощью осколочного клинка. И даже в этом случае вред был временным; если разрезать спрена осколочным клинком, а то и разорвать на куски, он в конце концов возникнет заново в Когнитивной реальности. Опытным путем удалось установить, что спрен останется разделенным, только если поместить его половинки в отдельные самосветы.

Каладин отсчитал десять ударов сердца, затем достал маленькую сферу, чтобы освещать себе путь, и бросился в коридор. Мельком взглянув на брошенную оболочку Преследователя, он побежал в комнату, где оставил Тефта.

Оказавшись в шаге от драки, он ощутил поразительный прилив энергии. Без труда взвалив Тефта на плечи, Каладин помчался прочь, как будто в его жилах опять бурлил буресвет. При свете сферы он вскоре нашел лестничный колодец и почти бросился наверх — но резко остановился, завидев там слабые проблески света.

До него донеслись ритмичные голоса. Враги были и сверху, и снизу. Каладин покинул лестничную клетку, но через два коридора увидел далекие огни и тени. Он свернул в боковой коридор, обливаясь ручьями пота. На каменном полу поблизости закопошились спрены страха, похожие на сгустки слизи.

Он уже через это проходил. Побег сквозь тьму. Люди, организованными отрядами разыскивающие его с фонарями, словно охотники. Тяжело дыша, Каладин потащил Тефта в другой боковой коридор, но вскоре заметил огни и в этом направлении.

Враг медленно затягивал удавку. Осознав это, Каладин невольно вспомнил ночь, когда подвел Налму и остальных. Ночь, когда он, как и во многих других случаях, выжил, а все его спутники умерли. Каладин больше не был беглым рабом, но ощущал себя так же, как и прежде.

— Каладин! — Сил подлетела к нему. — Я вела его к краю уровня, но мы наткнулись на солдат регулярной армии, и он повернул назад. Кажется, он понял, что я пытаюсь его отвлечь.

— Здесь несколько отрядов. — Каладин попятился в темноту. — Может быть, целая рота. Шквал. Преследователь, должно быть, подчинил себе все силы, посланные на обход помещений на шестом этаже.

Он был потрясен скоростью, с которой певцы расставили ловушку. Стоило признать, что это, вероятно, следствие его милосердия, когда он позволил солдату сбежать и рассказать остальным о случившемся.

И все же Каладин сомневался, что враг нашел время присвоить карты этого уровня, составленные под руководством Навани. Они не смогли бы разместить дозорных в каждом коридоре или на каждой лестнице. Сеть, смыкающаяся вокруг него, обязана иметь прорехи.

Он начал поиски. В боковом коридоре мелькнули приближающиеся темные фигуры. И на соседней лестнице. Они неумолимо надвигались отовсюду. К тому же он знал эту местность не лучше, чем они. Он петлял по коридорам, пока не угодил в тупик. Быстрый обыск соседних комнат не выявил никаких других выходов. Каладин оглянулся: раздались перекликающиеся голоса. Они говорили по-азирски, ритмично.

Чувствуя нарастающий ужас, Каладин положил Тефта на пол, пересчитал несколько сфер и снова достал скальпель. Точно. Ему... придется взять оружие у первого убитого солдата. Копье, если повезет. Что-то для боя на дистанции, иначе ему не выжить в бою в этих коридорах.

Сил приземлилась ему на плечо в облике молодой женщины — и села, сложив руки на коленях.

— Попробуем прорваться, — прошептал Каладин. — Есть шанс, что они пошлют в этом направлении только пару певцов. Убьем их, выскользнем из петли и убежим.

Она кивнула.

Но, судя по звукам, врагов была отнюдь не пара. И Каладин почти не сомневался, что уловил среди прочих голосов один, более резкий и громкий. Преследователь все еще шел за ним, возможно ориентируясь на едва заметные пятна крови, размазанные по стенам и полу.

Каладин затащил Тефта в какую-то комнату, а сам встал в дверях и принялся ждать. Он не испытывал спокойствия, но был готов. Он сжал скальпель обратным — рубящим — хватом, чтобы вонзить в прореху между панцирными пластинами на шее. Стоя там, Каладин ощутил, как наваливается тяжесть. Тьма была и снаружи, и внутри. А с ней усталость... Ужас... Спрены уныния рваными тряпками заколыхались на стенах.

— Каладин, — тихо сказала Сил. — Мы можем сдаться?

— Этот Сплавленный здесь не для того, чтобы взять меня в плен.

— Если ты умрешь, я снова останусь одна.

— Мы ускользали из более сложных передряг, чем...

Он замолчал и посмотрел на спутницу, сидевшую на плече: она как будто уменьшилась. Каладин не смог произнести остаток фразы. У него не было сил лгать.

В коридоре появился свет. Он приближался.

Каладин крепче сжал скальпель. В глубине души он всегда знал, что этим закончится: он будет стоять во тьме, один против многочисленных врагов, спиной к стене. Славный способ умереть, но Каладину не нужна была слава. Он еще в детстве отказался от этой дурацкой мечты.

— Каладин, что это? — воскликнула Сил. — На полу?

В правом дальнем углу комнаты появился тусклый фиолетовый огонек. Даже во тьме он был почти не виден. Нахмурившись, Каладин покинул свой пост у двери и изучил источник света. Сквозь камень шла гранатовая жила, и небольшой ее участок светился. Пока Каладин пытался понять почему, свет пришел в движение, побежал вдоль полосы кристаллов. Каладин последовал за ним до двери; огонек пересек коридор и проник в другую комнату, с противоположной стороны.

Немного поколебавшись, Каладин спрятал скальпель и снова взвалил Тефта на плечи. В коридоре снаружи он споткнулся и услышал, как неподалеку один из певцов сказал что-то на азирском. Это прозвучало неуверенно, как будто солдат заметил беглеца лишь мельком и сомневался в увиденном.

Шквал. Что он делает? Гоняется за призрачными огнями, как за звездными спренами? В комнатке с противоположной стороны коридора свет пересек пол и поднялся по стене: на ней обнаружился самосвет, глубоко врезанный в камень.

— Фабриаль? — изумилась Сил. — Заряди его!

Каладин вдохнул немного буресвета, затем оглянулся. Голоса снаружи, тени. Свет стоило придержать для боя, и все же он сделал так, как сказала Сил, — влил его в самосвет. Остатка хватило бы на две-три маленькие сферы. Каладин был практически беззащитен.

Стена раскололась по центру. Он разинул рот, когда камень ожил; все происходило в необъяснимой тишине. Створки приоткрылись достаточно широко, чтобы впустить Каладина с Тефтом на плечах в потайной коридор. У него за спиной дверь плавно закрылась, и свет погас.

Каладин затаил дыхание, услышав голоса в комнате за стеной. Потом прижался к ней ухом, прислушиваясь. Он не мог разобрать почти ничего — шел спор, который, похоже, касался Преследователя. Каладин забеспокоился, что певцы могли заметить, как закрывается потайная дверь, но не услышал ни скрежета, ни стука. Однако они должны были заметить спренов, которых он привлек, и понять, что цель близка.

Оставаться на месте было недопустимо. Маленький фиолетовый огонек на полу мерцал и двигался, поэтому Каладин потащил Тефта вслед за маячком по новым коридорам. В конце концов они добрались до потайной лестницы, которую, к счастью, никто не охранял.

Каладин поднялся по ней, хотя каждый шаг давался ему труднее предыдущего, и спрены изнеможения преследовали его. Он продолжал двигаться; свет привел его на одиннадцатый этаж, в другую темную комнату. Гнетущая тишина подсказала, что он достиг той части башни, которую враг не стал обыскивать. Каладин едва не рухнул, где стоял, но свет настойчиво пульсировал на стене — и Сил уговорила его проверить, что там.

Еще один самосвет, еле заметный. Остатки буресвета ушли на то, чтобы зарядить его. Каладин проскользнул в открывшуюся дверь и в абсолютной темноте опустил Тефта, чувствуя, как позади смыкаются каменные створки.

У него не было сил осматриваться. Дрожа, он рухнул на холодный каменный пол.

И наконец позволил себе погрузиться в сон.

Девять лет назад

Все твердили Эшонай, что мир, запечатленный на картах, утрачивает таинственность. Некоторые слушатели настаивали, что дикую местность следует оставить неизведанной — как и положено владениям спренов и большепанцирников — и что, пытаясь отобразить эти края на бумаге, она рискует украсть их секреты.

Эшонай находила подобные заявления откровенно нелепыми. Она настроилась на ритм благоговения, когда вошла в лес, где над деревьями — ярко-зелеными шарами с торчащими во все стороны белыми шипами — роились спрены жизни. Ближе к Расколотым равнинам почти все было плоским, и лишь местами росли скопления камнепочек. Но здесь, не так уж далеко, процветала изобильная растительность.

Ее люди часто ходили в лес за дровами и грибами. Однако они всегда следовали одним и тем же маршрутом. Вверх по реке, день пути вглубь, собрать необходимое и вернуться. На этот раз она настояла на том, чтобы покинуть отряд, что вызвало большое беспокойство. Она пообещала встретиться с ними в главном лагере, после того как разведает внешний периметр леса.

Несколько дней она шла сквозь заросли, а потом наткнулась на реку. Теперь можно было срезать путь через сердце леса и добраться до лагеря своей семьи другим маршрутом. При ней будет новая карта, которая точно покажет, насколько велик лес — по крайней мере, некоторая его часть.

Эшонай пустилась в путь вдоль русла, настроенная на ритм радости, и рядом плыли речные спрены. Все так переживали, что она окажется в одиночестве во время бури. А ведь за свою жизнь Эшонай раз десять пережидала разгул стихии вне убежища и выжила без особых проблем. К тому же среди деревьев всегда найдется приют.

Тем не менее ее семья и друзья волновались. Они занимали очень незначительный регион, мечтая о том дне, когда смогут отвоевать какой-нибудь из десяти древних городов по периметру Расколотых равнин. Эшонай считала подобную цель не стоящей внимания. Не лучше ли отправиться странствовать, посмотреть, какие еще чудеса скрывает мир!

Но нет. Существовала единственная возможная цель: завоевать один из городов. Найти укрытие за обваливающимися стенами, игнорируя природную крепость леса. Природа сильнее, чем творения слушателей, — у Эшонай не было в этом сомнений. Лес, вероятно, существовал, когда древние города только построили. Теперь они превратились в руины, а он знай себе рос, как и прежде.

Невозможно украсть секреты у чего-то настолько мощного, просто исследуя его. Можно только чему-нибудь научиться.

Она устроилась возле камня и развернула карту, нарисованную на драгоценной бумаге. Ее мать была одной из немногих во всех семьях, кто знал Песню Изготовления Бумаги, и с ее помощью Эшонай усовершенствовала процесс. Она пером зарисовала путь реки вдоль опушки леса, затем промокнула чернила насухо и снова свернула карту.

Эшонай была уверена в себе, настроена на ритм решимости, и все же нытье соплеменников в последнее время сильно раздражало.

«Мы знаем, где находится лес и как до него добраться. Зачем наносить его на карту целиком? Что это даст?»

«Река течет в известном направлении. Все знают, где ее найти. К чему столько возни, чтобы отобразить русло на бумаге?»

Слишком многие из ее семьи хотели притвориться, что мир меньше, чем на самом деле. Эшонай была убеждена, что именно поэтому они продолжали ссориться с другими семьями слушателей. Если пространство вокруг десяти городов и составляло весь мир, то борьба за него имела смысл.

Но их предки не сражались друг с другом. Их предки обратились лицом навстречу буре и ушли, бросив своих богов ради свободы. Эшонай воспользуется этой свободой. Вместо того чтобы сидеть у огня и жаловаться, она познает красоту, сотворенную Культивацией. И она задаст самый лучший вопрос из всех:

«Что я обнаружу дальше?»

Эшонай продолжала идти, оценивая течение реки. Она использовала свои собственные методы подсчета расстояния, а затем перепроверяла результаты, осматривая одно и то же пространство под разными углами. Река продолжала течь еще несколько дней после Великой бури. А почему? Прочая вода утекала или впитывалась в землю. Каким образом эта река не исчезала? И где ее исток?

Реки и обитающие в них покрытые панцирями спрены будоражили ее воображение. Реки были ориентирами, указателями, дорогами. Если знаешь, где находится река, никогда не заблудишься. Эшонай устроила привал возле одного изгиба русла и обнаружила новую разновидность кремлецов — зеленую, как листва. Она никогда раньше не видела кремлецов такого цвета. Надо будет рассказать Венли.

— Красть секреты природы... — проворчала Эшонай в ритме раздражения. — Что такое секрет, как не ожидающий тебя сюрприз?

Покончив с вареными скрепунами, она потушила костер и разогнала спренов пламени, чтобы продолжить путь. По всем предположениям выходило, что через полтора дня она доберется домой. Затем, если она снова покинет семью и обогнет лес с другой стороны, сможет отобразить его на карте целиком.

Так много нужно было увидеть, узнать и сделать. Она намеревалась совершить множество открытий. Она хотела...

Это еще что?

Эшонай нахмурилась и замерла на месте. Течение реки ослабевало; к завтрашнему дню, вероятно, от нее останется тонкая струйка. Сквозь журчание воды путешественница услышала на другом берегу голоса. Неужели ее разыскивают? Она поспешила вперед, настроившись на ритм волнения. Быть может, в соплеменниках наконец-то проснулся исследовательский дух.

Почти добравшись до источника звуков, она ощутила их неправильность. Они были какими-то... плоскими, лишенными ритма. Как будто разговаривали мертвецы.

Мгновение спустя Эшонай миновала поворот реки и оказалась лицом к лицу с явлением столь удивительным и ужасным, что ей даже в голову не приходило думать о чем-то подобном.

Эшонай увидела человеков.

________

— Тупоформа страшит, ибо все отнимает, — процитировала Венли. — Превращая любого в глупца из глупцов, и жестокую, страшную плату взимает, без остатка твой разум перемолов.

Она перевела дух и гордо расправила плечи. Девяносто одна строфа, безупречное прочтение.

Ее мать, Джакслим, кивнула, не отвлекаясь от работы за ткацким станком.

— Одна из твоих лучших декламаций, — сказала она в ритме похвалы. — Еще немного попрактикуешься, и перейдем к следующей песне.

— Но... я же все прочитала правильно.

— Ты перепутала седьмую строфу и пятнадцатую.

— Порядок не имеет значения.

— А еще пропустила девятнадцатую.

— Ничего я не пропустила! — огрызнулась Венли и начала мысленно перебирать строфы. Там было что-то про трудоформу вроде бы? — Или... неужели пропустила?

— Да-да, — сказала мать. — Но не расстраивайся. У тебя хорошо получается.

«Хорошо?..»

Венли потратила годы на запоминание песен, в то время как Эшонай почти ничего полезного не делала. Венли была не просто «хороша». Она была великолепна!

Вот только... она забыла целую строфу? Венли посмотрела на мать, которая тихо напевала, не переставая трудиться.

— Девятнадцатая строфа не так уж важна, — заявила Венли. — Никто не забудет, как превращаться в рабочего. И тут еще тупоформа. Почему у нас есть строфа про нее? Никто по доброй воле ее не выберет.

— Нужно помнить прошлое, — возразила ей мать в ритме утраты. — Помнить, через что мы прошли, чтобы попасть сюда. Мы должны позаботиться о том, чтобы не забыть самих себя.

Венли настроилась на ритм раздражения, но тут Джакслим начала петь. У нее был красивый, поразительный голос. Не звучный и не дерзкий, но пронзающий до самых глубин души, словно нож, и текучий, как вода. Венли сама не заметила, как перешла к ритму благоговения.

Нет, ей еще далеко до совершенства. В отличие от матери.

Джакслим продолжала петь, а завороженная Венли слушала, стыдясь своей раздражительности. Просто иногда ей приходилось нелегко. Сидеть дома день за днем, учить песни, пока Эшонай развлекалась... Они обе были почти взрослыми, Эшонай до совершеннолетия остался год, а Венли — чуть больше двух. Пришла пора нести ответственность за свои поступки.

Пропев десять строф, мать умолкла.

— Спасибо, — сказала Венли.

— За то, что я спела то, что ты слышала тысячу раз?

— За то, что напомнила мне, — ответила Венли в ритме похвалы, — на кого я учусь.

Мать настроилась на ритм радости и продолжила работать за станком. Венли подошла к выходу из шатра и выглянула наружу. Члены семьи занимались различными делами — в основном рубили дрова и валили деревья. Ее народ, семья Первого Ритма, имел благородное происхождение. Их насчитывались многие тысячи, но прошло уже немало лет с тех пор, как семья Первого Ритма контролировала какой-нибудь город.

Соплеменники все время твердили, что скоро что-нибудь отвоюют. Вот выйдут из леса перед бурей и нападут, вернут свое законное обиталище. Это была превосходная и достойная цель, но Венли испытывала раздражение, наблюдая, как воины мастерят стрелы и точат древние металлические копья. Неужели к этому и сводится их жизнь? К вечной войне за одни и те же десять городов?

Наверняка им уготовано что-то еще. Уж для нее точно. Она не просто полюбила эти песни, она хотела их применять. Отыскать обещанные ими тайны. Неужели Рошар сотворил кого-то вроде Венли только для того, чтобы она сидела в палатке из свиной кожи и заучивала слова, намереваясь передать их своей преемнице, — и так до самой смерти?

Нет, ей точно уготована какая-то другая, грандиозная судьба.

— Эшонай считает, что мы должны зарисовать песни в виде картинок, — сообщила Венли матери. — По ее словам, если сделать стопки бумаг с рисунками, мы ничего не забудем.

— Иногда твоя сестра говорит мудрые вещи.

Венли настроилась на ритм предательства.

— Она не должна так много времени проводить вдали от семьи, думая только о собственных удовольствиях. Она должна учить песни, как я. Это и ее долг тоже — она ведь твоя дочь!

— Ты права, — согласилась Джакслим. — Но у Эшонай отважное сердце. Ей просто нужно понять, что семья важнее, чем подсчет холмов за пределами лагеря.

— У меня тоже отважное сердце!

— У тебя острый и изобретательный ум, — уточнила мать. — Как и у меня. Не пренебрегай своими талантами только потому, что завидуешь талантам других.

— Завидую? Ей?

Мать Венли продолжала ткать. От нее не требовалось такой работы — ее положение хранительницы песен было высоким, возможно самым важным в семье. И все же Джакслим всегда старалась чем-то занять себя. Она говорила, что ручной труд поддерживает ее тело, а повторение песен — разум.

Венли настроилась на ритм тревоги, потом — уверенности и снова тревоги. Подошла к матери и села рядом на табурет. Джакслим излучала уверенность, даже когда занималась чем-то столь простым, как ткачество. Сложный рисунок ее кожи, состоящий из волнистых красных и черных линий, был одним из самых красивых в лагере — как настоящий мрамор. Эшонай унаследовала окраску матери.

А вот Венли пошла в отца — у нее была бело-красная кожа, с узором в виде завитков. На самом деле в ее узоре присутствовали не два, но три цвета, пусть многие слушатели и утверждали, будто не могут различить черных пятнышек на шее. Она-то могла! Обладание всеми тремя цветами было необычайно редкой особенностью.

— Мама, — сказала она в ритме волнения, — мне кажется, я кое-что обнаружила.

— И что же это?

— Я снова экспериментировала с разными спренами. Выносила их в бурю.

— Я тебя об этом предупреждала.

— Но не запретила, и я продолжила. Разве мы должны делать только то, что нам велят?

— Многие считают, что нам не нужно ничего, кроме трудоформы и бракоформы, — произнесла Джакслим в ритме задумчивости. — По их словам, искать чего-то еще — все равно что двигаться по направлению к формам власти.

— А каково твое мнение?

— Венли, ты всегда так беспокоишься о моем мнении. Большинство детей в твоем возрасте бросают вызов родителям и игнорируют их.

— У большинства детей нет такой матери, как ты.

— Льстишь? — спросила Джакслим в ритме веселья.

— Не совсем... — проговорила Венли и настроилась на смирение. — Мама, я хочу использовать то, чему научилась. У меня голова забита песнями о формах. Как я могу не стремиться обнаружить новые формы? Ради блага нашего народа.

Джакслим наконец перестала ткать. Она повернулась на табурете и, придвинувшись ближе к Венли, взяла ее за руки. Потом тихонько запела в ритме хвалы — это была просто мелодия, без слов. Венли закрыла глаза и позволила себе слиться с песней. Ей даже показалось, что она чувствует вибрацию сквозь кожу матери — чувствует душу Джакслим.

Венли поступала так — полагалась на мать и ее песни — с тех самых пор, как себя помнила.

С тех самых пор, как ее отец ушел искать восточное море.

— Я горжусь тобой, Венли, — проговорила Джакслим. — Ты хорошо училась последние несколько лет — продолжала зубрить песни даже после того, как Эшонай сдалась. Я призываю тебя стремиться к самосовершенствованию, но помни, что ты не должна слишком сильно отвлекаться. Ты нужна мне. Ты нужна всем нам.

Венли кивнула, потом запела в унисон с матерью. Она чувствовала любовь, тепло, принятие от родных рук. И знала: что бы ни случилось, ее мать будет рядом, будет направлять и успокаивать. Ее песне не страшны даже бури.

Мать снова повернулась к ткацкому станку, а Венли продолжила декламировать. Она прочитала песнь целиком и на этот раз не пропустила ни одной строфы.

Закончив, она глотнула воды и стала ждать, что мама ее похвалит. Но Джакслим вознаградила дочь куда серьезнее.

— Расскажи-ка об этих твоих экспериментах со спренами.

— Я пытаюсь обнаружить боеформу! — провозгласила Венли в ритме предвкушения. — Я держалась у выхода из убежища во время бурь и пыталась привлечь правильного спрена. Это трудно, потому что большинство из них убегают, как только поднимается ветер... Но в прошлый раз я почувствовала, что близка. Спрен боли — вот ключ. Во время бурь они всегда поблизости. Если я сумею удержать одного рядом, думаю, у меня получится принять форму.

Если и впрямь получится, она станет первой слушательницей за многие поколения, кому удалось овладеть боеформой, с той самой поры, как человеки и певцы древности уничтожили друг друга в последней битве. Она могла принести своему народу такой дар, и они бы ее запомнили!

— Пойдем поговорим с Пятеркой. — Джакслим встала из-за станка.

— Подожди. — Венли схватила ее за руку, настраиваясь на ритм напряженности. — Ты собираешься передать им то, что я сказала? О боеформе?

— Естественно. Если ты намерена следовать этим путем, нам потребуется их благословение.

— Может, мне стоит еще попрактиковаться, прежде чем мы кому-нибудь расскажем.

Джакслим запела в ритме упрека:

— Венли, это как с твоим отказом исполнять песни на публике. Ты боишься снова потерпеть неудачу.

— Нет, — поспешила заверить она. — Нет, конечно. Мама, я просто думаю, надо убедиться, что все сработает. Иначе я могу вызвать неприятности.

В самом деле — лучше же убедиться, а тем самым избежать неудачи и насмешек! Это желание не делало Венли трусихой. Она примет новую форму, первой из всего народа. Это проявление отваги! Она просто хотела держать все под контролем.

— Пойдем со мной, — попросила Джакслим в ритме умиротворения. — Остальные это уже обсуждали — я была у них после того, как ты в первый раз мне все рассказала. Я намекнула старейшинам, что новые формы возможны, и верю, что они готовы попробовать.

— Неужели? — удивилась Венли.

— Да. Пойдем. Они отнесутся к твоей идее с радостью, которая редка для нашей нынешней формы. Она влияет на наш разум, пусть и не так, как тупоформа. Нам нужны новые формы, что бы ни твердили остальные.

Выйдя из шатра вслед за матерью, Венли невольно настроилась на ритм волнения. Если она обретет боеформу, откроет ли это ее разум? Придаст смелости? Успокоит страхи и тревоги, которые она часто испытывала? Она жаждала свершений. Жаждала изменить мир к лучшему — сделать его менее скучным, более ярким. Она хотела привести свой народ к величию. Из крема, из грязи — прямиком в небеса.

Пятерка собралась вокруг костра среди деревьев, обсуждая наступательную тактику предстоящего сражения. В основном она сводилась к тому, чем похваляться и каким воинам позволить бросить копья первыми.

Джакслим подошла к старейшинам и спела им песню в ритме волнения, от начала до конца. Хранительница песен редко кого-то удостаивала такой чести, и с каждой строфой Венли хотелось воспарить от гордости.

Когда песня завершилась, Джакслим поведала, чтó ей рассказала дочь. Старейшины и впрямь заинтересовались. Они поняли, что ради новых форм стоит рискнуть. Уверенная, что ее не отвергнут, Венли шагнула вперед и настроилась на ритм победы.

Но не успела она начать, как за пределами селения раздался какой-то звук. Предупреждающие барабаны? Пятерка поспешно схватилась за оружие — древние топоры, копья и мечи, каждый из которых был драгоценен и передавался из поколения в поколение, поскольку у слушателей не было средств для создания нового металлического оружия.

Что произошло? Ни одна другая семья не напала бы на них здесь, в глуши. Такого не случалось уже несколько поколений, с тех пор как семья Чистых Песен совершила набег на семью Четвертого Движения в попытке украсть их оружие. Слушатели из Чистых Песен из-за этого проступка стали изгоями.

Старейшины поспешили прочь, и Венли осталась одна. Она не хотела оказаться вовлеченной в стычку, если таковая действительно случится. Ученица хранительницы песен была слишком ценной персоной, чтобы рисковать жизнью в сражении. Оставалось надеяться, что внезапная помеха, чем бы она ни была, вскоре исчезнет и Венли сможет по-настоящему насладиться вниманием Пятерки.

Так и получилось, что о невероятном открытии Эшонай и о том, что мир слушателей навсегда изменился, она узнала одной из последних. А еще до Венли с большим опозданием дошло, что действия безрассудной сестры полностью затмили ее собственное грандиозное заявление.

Я приступаю к этому проекту со смесью трепета и надежды. И не знаю, какое чувство должно преобладать.

Из «Ритма войны», с. 1

Рабониэль лишила Навани слуг. Сплавленная, очевидно, думала, что бывшей королеве без них придется трудно. Поэтому Навани позволила себе испытать некоторую гордость, когда в первое утро оккупации Уритиру вышла из своих комнат с чистыми и заплетенными в косу волосами, в простой, но выглаженной и опрятной хаве, а также с макияжем. Мыться в холодной воде было неприятно, но фабриали не работали, так что вряд ли она могла рассчитывать на теплую воду даже при наличии прислуги.

Навани отвели в библиотеку в подвале Уритиру. Рабониэль сидела за столом, который еще вчера принадлежал королеве, просматривая ее записи. По прибытии Навани поклонилась: достаточно низко, чтобы показать повиновение, но не настолько, чтобы подразумевать раболепие.

Сплавленная чуть отодвинула кресло и оперлась локтем о край стола, затем махнула рукой и запела, отпуская охранников.

— Что ты решила?

— Я соберу своих ученых, древняя, — сказала Навани, — и мы продолжим исследования под вашим наблюдением.

— Мудрый и опасный выбор, Навани Холин. — Рабониэль запела в другой тональности. — Я не нахожу в этих записях схем летательного аппарата.

Навани сделала вид, что размышляет, хотя на самом деле она уже обдумала этот вопрос. Секреты летающей платформы было невозможно сохранить; слишком многие ученые их знали. Кроме того, многие сопряженные фабриали нового типа, позволяющие боковое движение при сохранении высоты, уже использовались в башне. Сейчас они не действовали, но подчиненные Рабониэли наверняка могли распознать принцип их устройства.

После долгих споров с самой собой Навани пришла к выводу, что эту тайну придется выдать. Ее единственная надежда выйти из сложившейся затруднительной ситуации заключалась в том, чтобы притвориться, будто она готова работать на Сплавленную, и вместе с тем тянуть время.

— Я намеренно держу главные схемы только в собственной голове, — солгала бывшая королева. — Объясняю ученым каждую часть по очереди. Со временем я нарисую для вас механизм, благодаря которому этот механизм работает.

Рабониэль запела в новом ритме — Навани не знала, что он означает. Явно излучая скепсис, Древняя встала и взмахом руки велела бывшей королеве занять свое место. Потом сунула ей перо и сложила руки на груди в ожидании.

Что ж, ладно. Навани начала рисовать. Быстрыми, четкими линиями она набросала схему сопряженного фабриаля с кратким объяснением его устройства, а потом — более масштабное изображение летательного аппарата, в корпус которого были встроены сотни таких штуковин.

— Да, — сказала Рабониэль, когда Навани завершила набросок, — но как заставить его двигаться вбок? Конечно, конструкция позволяет поднять машину высоко, однако она просто останется там, на одном месте. Ты же не думаешь, что я поверю, будто у вас есть наземная машина, движущаяся в точной координации с той, что в небе.

— Вы понимаете в фабриалях больше, чем я предполагала, Повелительница желаний.

Рабониэль запела в неведомом ритме.

— Я быстро учусь. — Она указала на записи на столе Навани. — В прошлом мои соплеменники испытывали трудности, уговаривая спренов проявить себя в Когнитивной реальности в виде устройств. Похоже, спренам пустоты несвойственна такая... самоотверженность, как спренам Чести или Культивации.

Навани моргнула; смысл сказанного дошел до нее не сразу. Внезапно десяток разрозненных нитей в ее сознании сплелся в гобелен. Так вот в чем дело! Вот почему фабриали башни — насосы, лифты — не имели самосветов с пленными спренами.

Шквал... это разъясняло тайну духозаклинателей.

Рядом с ней возникло кольцо голубого дыма — явился спрен благоговения. Духозаклинатели не содержали спренов, потому что сами являлись спренами. Спрены могли проявляться в Физической реальности как осколочные клинки, здесь они становились металлом. Выходит, древних спренов каким-то образом уговорили принять облик не клинков, а духозаклинателей?

— Вижу, ты не знала, — заметила Рабониэль, придвигая себе стул.

Даже сидя, она была на фут выше Навани. Зрелище было причудливое: существо в броне, словно готовое к бою, сидело и перебирало научные заметки.

— Любопытно, что вы добились стольких вещей, о которых мы в былые эпохи даже не мечтали, но забыли гораздо более простой метод собственных предков.

— Мы... у нас не было доступа к спренам, которые могли бы говорить с нами, — пролепетала изумленная Навани. — Золотые ключи Вев... это... Не могу поверить, что мы этого не поняли. Это же приведет к...

— Боковое движение? — напомнила Рабониэль.

Навани, все еще оцепенелая, набросала ответ.

— Мы научились изолировать плоскости для сопряженных фабриалей, — объяснила она. — Надо использовать вот эту конструкцию из алюминиевых проводов, способных прикасаться к самосвету. В результате вертикальное положение сохраняется, однако возникает возможность перемещаться горизонтально.

— Поразительно, — сказала Рабониэль. — Ралкалест — вы называете его алюминием — вмешивается в Связь. Весьма изобретательно. Наве…