Сорванная маска

Samantha Shannon
THE MASK FALLING
Copyright © Samantha Shannon-Jones, 2021
This edition is published by arrangement with The Peters Fraser
and Dunlop Group Ltd. and The Van Lear Agency LLC
All rights reserved

Перевод с английского Анны Петрушиной

Серийное оформление Виктории Манацковой

Оформление обложки Татьяны Павловой

Карты выполнены Юлией Каташинской

Шеннон С.

Сорванная маска : роман / Саманта Шеннон ; пер. с англ. А. Петрушиной. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2022.

ISBN 978-5-389-22249-6

16+

Темной владычице вновь удалось обмануть смерть. Чудом избежав казни, Пейдж Махоуни приобретает могущественных покровителей из свободного мира, которые стремятся свергнуть Сайен. Она укрывается в Париже — и оказывается меж двух огней: одни готовы на все ради свержения тирании, а другие намерены биться за свою власть до последней капли крови.

Пейдж не желает стать послушной марионеткой. Она проникает в парижский синдикат, где далеко не все рады появлению темной владычицы. Особенно недовольны заправилы «серого рынка», чья торговля ясновидцами оказывается под угрозой. Вместе с бывшим врагом, а ныне соратником Арктуром Мезартимом Пейдж вступает в битву — битву за новых союзников в войне против рефаитов.

Впервые на русском!

© А. А. Петрушина, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа
„Азбука-Аттикус“», 2022
Издательство Азбука®

Энн Приди (1938–2019)
Середина цикла, самое его сердце,
посвящается тебе

Всякий, кто погружается в пучину Парижа, испытывает головокружение. Нет ничего более фантастического, более трагического, более величественного.

Виктор Гюго

Пролог

Порт Кале
Сайенская республика Франция
1 января 2060 года

Из Дувра отчалили на рассвете, когда заря только разгоралась на безоблачном небе. Постепенно погода испортилась. Струи дождя хлестали из свинцовых туч, серое море вздымалось и пенилось, обрушивая волны на порт Кале.

По крайней мере, так мне казалось из-за тряски и грохота. Запертая в грузовом контейнере, я видела лишь рифленую сталь и тусклый свет, сочившийся сквозь бреши в стенках.

Свернувшись калачиком на фанерном полу, пропахшем солью и ржавчиной, я то просыпалась, то снова проваливалась в сон, но каждое мгновение ощущала рядом с собой присутствие Стража. Его пальто, наброшенное мне на плечи, не спасало от холода, руки в перчатках заледенели, корабельная сырость пробирала до костей. Подкладка плаща задубела от крови. Действие обезболивающего, которым меня напичкали перед отплытием, понемногу ослабевало.

Долгие годы я мечтала вырваться из Англии, но не в качестве контрабанды. Контуженой контрабанды.

Пока корабль причаливал, мне вспомнилось другое путешествие в чужую страну. Тогда самолет уносил нас с отцом через Ирландское море, прочь от объятой войной родины.

Воспоминания о той ночи ранили до сих пор. Острыми как бритва осколками они засели глубоко внутри, причиняя мучительную боль.

Перед рассветом отец вытащил меня, сонную, из кровати, спустил на первый этаж и сунул в машину. Бабушка услышала возню или просто почувствовала — она всегда говорила, что чует мой страх, словно раскаленный штырь вонзается в грудь, — и выскочила с фермы в платке, наброшенном поверх пижамы. Как же она бежала, как просила отца остановиться... А я молотила кулаками по стеклу, умоляя выпустить меня, но тщетно.

Накануне отец позволил бабушке уложить меня, почитать вслух, ни словом, ни делом не намекнув, что все это в последний раз. Спустя недели молчаливого планирования отец решил дезертировать в Республику Сайен. И я отправлялась с ним.

Под покровом тьмы мы пересекли занятую повстанцами территорию. К аэропорту Шеннон автомобиль подкатил весь изрешеченный пулями. Мятежники каким-то образом вычислили нашу машину, записав ее в потенциальный транспорт агентов Сайена.

Отец подготовился основательно, прихватил чемодан и два пальто. У прочих дела обстояли намного хуже — к стойке таможенного досмотра, пошатываясь, брели люди с окровавленными физиономиями и в лохмотьях, едва прикрывавших наготу. Как выяснилось, рейс номер 16 Шеннон — Лондон-Сити целиком состоял из коллаборационистов. Тех, кто продал друзей и государственные тайны Сайену и кого laochra scátha, призрачные воины, окрестили изменниками родины. Приговоренные к смерти, они не видели иного выхода, кроме как бежать в страну, которой отныне служили.

Попадались среди пассажиров сайенские дипломаты, потратившие время на переговоры, но так и не добившиеся капитуляции. Попадались люди, подобно моему отцу завербованные врагом и избравшие Лондон в качестве пункта назначения. Если не считать хнычущего младенца, я была единственным ребенком на борту.

Вскоре самолет приземлился по ту сторону Ирландского моря, и мы, неприкаянные, шеренгой выстроились на границе, оттягивая неминуемую встречу с Якорем.

Первые минуты на чужбине обернулись для меня настоящим потрясением. После детства, проведенного среди зеленых лугов в обрамлении невысоких гор, Лондон ошеломлял, поражал кобальтовыми фонарями, слепящими экранами и небоскребами, пронзавшими бездонную синеву. И этот город-исполин, непропорциональный до гротеска, мне предстояло назвать домом. Купив в «Коробкé» черный кофе, отец шагнул в цитадель — шагнул на свою будущую погибель.

Лондон, фантастический, трагический, величественный, неподвластный никакой тирании. Он поглотил меня, и в его утробе я покрылась коконом из второй кожи. Кто бы мог подумать, что из кокона вылупится Черная Моль, зачинщица революции. Кто мог предположить, что я обрету семью в «Семи печатях» и разоблачу лондонских кукловодов.

Но в тот день мы с отцом слепо брели навстречу судьбе, не подозревая, какая участь нас ждет. Нечто подобное я испытывала сейчас, подплывая к берегам Сайенской республики Франция. Какие сражения уготованы мне там? Какие имена и маски предстоит примерить? В кого перевоплотиться?

Если бы я знала ответ, то немедленно повернула бы обратно.

На пороге контейнера возник портовый рабочий, принимавший нас в Дувре. Низко надвинутый козырек скрывал его лицо, изо рта вместе с дыханием вырывался пар.

— Все английские суда обыскивают вдоль и поперек, — сообщил он. — Надо убираться отсюда.

Стоило мне чуть приподнять голову, как затылок пронзила чудовищная боль, в висках заломило.

Докер бесстрастно наблюдал за мной. Я различила тускло-серые глаза и такие же волосы. Ни одной яркой черты. Страшно вообразить, скольких беглецов он переправил за границу и как широко раскинулась эта сеть.

Арктур склонился надо мной:

— Пейдж, встать сможешь?

От единственного кивка мир утратил очертания. Угловатый докер расплылся в бесформенный силуэт. Окружающие предметы растекались пятном краски на воде, прочерчивая зыбкие контуры. Я вытянула ноги, судорожно цепляясь за папку, переданную мне Скарлет Берниш. Папку, где хранилась моя новая биография.

Попытка встать обернулась кошмаром. Боль пульсировала в каждой клеточке, синяки ныли. Обливаясь холодным потом, я рухнула на пол.

Пока я силилась отдышаться, Страж наклонился, подхватил меня на руки и, вслед за портовым рабочим, направился к выходу из контейнера.

Побег запомнился смутно. Страж заслонял меня от ливня и ледяной стужи. Свернувшись калачиком у него на груди, я разглядывала окрестности. Хотя время только перевалило за полдень, небо над портом было чернильно-черным. Прожектора отбрасывали тени на стенки грузовых контейнеров. Готовились отчалить паромы и фрахтовые суда с обледенелыми трапами, сквозь пелену дождя на трансляционных экранах вспыхивало послание.

VOUS ENTREZ MAINTENANT
À LA RÉPUBLIQUE DE LA FRANCE DE SCION

ВЫ ВСТУПАЕТЕ НА ТЕРРИТОРИЮ
САЙЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ ФРАНЦИЯ

Воровато осмотревшись, докер впихнул нас в почтовый фургон.

— Сидите тихо, — велел он и захлопнул дверцу.

Очутившись в кромешной тьме, я словно перенеслась обратно в камеру, которая едва не стала моей могилой. Только злобный взгляд рефаита, огнем полыхавший над пыточной доской, озарял беспросветный мрак.

Страж сдвинул в сторону мешки и ящики, освобождая пространство. Я кулем повалилась на пол, ощущая, как от тела разит застарелым пóтом, грязные пряди свисают сосульками.

— Уверен, что он нас не выдаст? — прохрипела я.

Страж бережно накрыл меня пальто:

— Больше Сайен тебя не отнимет. Через мой труп.

Заурчал двигатель. На лбу у меня выступила испарина.

— Спать, — пробормотала я. — Хочу спать.

Страж устроился рядом и накрыл своими ладонями мои, грозя огромной пятерней расплющить тонкие пальцы в шерстяных перчатках.

— Отдыхай, — шепнул он. — Я покараулю.

Заточенный в «Экстрасенсе» полтергейст паутиной трещин расколол мой лабиринт. Убаюканная мерным покачиванием фургона, я провалилась в сон, — из мутной воды, затопившей маковое поле, одно за другим всплывали воспоминания.

Мои бабушка и дедушка, почти исчезнувшие под сенью Якоря. Наша ферма, обнесенная шиповником, резная табличка в форме медоносной пчелы над дверью.

Отец, казненный золотым мечом.

Портовый рабочий умудрился провезти под носом у береговой охраны двух самых разыскиваемых преступников Сайена. Казалось, минула целая вечность, прежде чем фургон остановился и Страж вновь подхватил меня на руки. Кости опять заломило. Боль капля за каплей просачивалась под кожу, норовя обратиться в бурный поток.

Припарковавшись на тихой улочке, докер втолкнул нас в узкий коридор.

— Ваша явка, — сухо обронил он. — Агент скоро выйдет на связь. До тех пор из квартиры ни шагу.

Дверь захлопнулась, щелкнул замок.

Тишину нарушало лишь мое прерывистое дыхание. Наверх тянулась лестница. Страж застыл у подножия, подсунув мне под голову ладонь.

В колонии он всегда умел защитить и помочь, прикрываясь мнимым могуществом. А теперь он просто беглый преступник. Бог в изгнании. Бессильный унять мою боль.

Поднявшись по ступеням, Страж бережно уложил меня на просторный диван. Утопая в широких и мягких подушках, я разглядывала наше новое пристанище: лепнина на потолке, кремовые стены, паркетный пол в елочку. Стол у панорамного окна сулил долгие завтраки в янтарных лучах рассвета. От обстановки веяло чистотой и умиротворением.

— Камин бутафорский, — заметила я.

— Действительно, — согласился Страж.

— Ты точно... — Я запнулась, подавляя истерический смех. — Точно выдержишь?

— Выдержу? — эхом повторил Страж.

— Ну да. Ты ведь любишь часами смотреть на огонь. Водится за тобой такой грешок, не замечал?

Страж укоризненно фыркнул. От приступа немого смеха у меня дико заныли ребра. Я потянулась сесть, но тело не повиновалось.

— Какие-нибудь пожелания на сон грядущий? — спросил Страж, поочередно запирая ставни.

— Мне надо... в душ.

Заминка. Дрожь в голосе. Они и выдали меня с головой.

— Наберу тебе ванну, — чуть погодя произнес рефаит.

По обыкновению, он уловил самую суть: ванна — более щадящий вариант для человека, прошедшего ад водной пытки.

— Хорошо, — пробормотала я.

Страж скрылся за дверью. Через мгновение раздалось характерное бульканье, загудели трубы.

В горле пересохло? Мои руки машинально сжались в кулаки. Плеснуть темной владычице водички?

— Пейдж.

Я уставилась в глаза рефаита — демонические, безжалостные. Сухейль Шератан снова явился утопить меня на суше.

Мышцы словно одеревенели. Меня опять приковали к треклятой доске, на лицо набросили мокрую тряпку. Охваченная страхом, я шарахнулась прочь от этих жутких глаз и повалилась на пол. Каждая косточка вдруг сделалась хрустальной, от удара скелет разлетелся вдребезги. Напрасно я ловила ртом неуловимый воздух и старалась дотянуться до несуществующего ножа.

Знакомая аура взывала ко мне. Когда пелена рассеялась, я увидела Стража, застывшего на расстоянии вытянутой руки — не слишком близко, но достаточно, чтобы помочь мне освоиться, вспомнить.

— Прости, — прохрипела я. — Мне просто...

Я не могла подобрать слов, как ни старалась.

Страж предупредительно поднял затянутую в перчатку ладонь:

— Нам еще долго куковать в этой квартире. Поэтому давай условимся заранее: впредь никаких извинений.

Минуту я собиралась с духом, потом, опираясь на Стража, встала и заковыляла в ванную.

— У меня просьба: какие бы звуки ты ни услышал, пожалуйста, не входи, пока я сама не позову.

Помедлив, рефаит кивнул. Я тщательно прикрыла за собой дверь.

На бортике горели ароматические лавандовые свечи. Чистое, просторное помещение вновь повергло меня в ступор. Кафельный пол с подогревом. Белоснежные пушистые полотенца, накрахмаленная сорочка. Повернувшись спиной к зеркалу, я стянула куртку, свитер, брюки, рубашку, заляпанную кровью еще в каземате. Ворсистая ткань царапнула свежий шов на предплечье.

Увидев свое отражение, я поняла, почему Страж предпочел свечи. Даже их тусклого мерцания хватило с избытком. Начиная от шеи, мое тело напоминало сплошной синяк.

Всматриваясь в зеркало и пересчитывая увечья, я точно переживала все заново. Руки, стискивающие мне горло. Кастет, врезающийся в живот. Ребра, треснувшие под натиском подбитых гвоздями сапог. Мои мучители постарались на славу. И слепящая белизна вокруг: белоснежные стены, пол. Ни единого пятнышка, как в операционной, — по крайней мере, на первых порах. Ни единого уголка, чтобы скрыться от издевательского смеха и бесконечных вопросов.

Засохшая кровь там, где плоть исполосовали осколки «Экстрасенса». Над бровью багровела ссадина — алый мазок на фоне мертвенно-бледной кожи. Подбородок свернут набок. Конечно, меня избивали и прежде, но никогда еще надо мной не трудились мастера пыточного искусства.

Не успела я отойти от затяжной реабилитации после колонии, как нужно начинать все заново. Мой организм уподобился карточному домику, готовому рухнуть от малейшего дуновения ветерка.

Безмятежная поверхность ванной выглядела особенно зловеще. От прикосновения к воде кожа моментально покрылась мурашками, ободранные цепями лопатки заныли.

Мне необходимо смыть кровь, а заодно подавить этот страх в зародыше, если не хочу заработать фобию.

Затаив дыхание, я опустила в ванну сначала одну ногу, потом другую.

Поджилки у меня тряслись, царапины горели. Только погрузившись до пояса, я наконец отважилась выдохнуть. Приятное тепло обволакивало. Я почти забыла, какое это блаженство — купаться в теплой воде. После каждой экзекуции меня, мокрую до нитки, оставляли дрожать от холода.

Озноб усилился. Из груди вырвался надсадный вой. Сутками напролет я молчала. Стискивала зубы под пытками. Крепилась, не сломалась. И вот теперь напряжение кошмарных дней, когда меня, попранную, обезличенную, терзали в застенках, хлынуло наружу.

Страж исполнил мою просьбу и не появлялся. Я рыдала, пока не охрипла, а после вытянулась во весь рост и обхватила себя руками, впиваясь пальцами в синяки.

Вода почти остыла, когда мне наконец удалось сесть. Я медленно набрала пригоршню. Поднесла к лицу. Намочила нос. Потом губы.

Расплата последовала незамедлительно. Мускулы налились свинцом. Окружающий мир померк, я снова перенеслась в темницу и судорожно вцепилась в бортики ванны. Пей, тварь, шипел Сухейль. В ушах зашумело. Никто тебя не спасет. Перевалившись через край, я соскользнула на пол и скорчилась над унитазом.

Пустой желудок сводило от спазмов. По спине струился холодный пот. Меня не просто рвало, а буквально выворачивало наизнанку.

— Пейдж? — послышалось из-за двери.

— Все нормально, — глотая слезы, откликнулась я. — Нормально.

Сплюнув остатки желчи, я снова полезла в ванну, преисполненная решимости смыть с себя клеймо узницы.

Темная владычица не желает промочить горло? Отпраздновать свое недолгое царствование?

— Страж. — В горло словно засунули кляп. — Не могу, задыхаюсь...

Пей.

На жуткую долю секунды почудилось, что я вот-вот потеряю сознание и утону, но тут, откуда ни возьмись, возник Страж и ухватил меня за локти.

— Дыши. — Мои ладони легли ему на плечи. — Пейдж, посмотри на меня, — доносилось из темноты. — Дыши. Медленно.

Легко сказать. Я втягивала носом воздух, но мокрая тряпка блокировала приток кислорода.

— Вот так, — увещевал Страж. — Потерпи.

Сморгнув пелену, я с облегчением удостоверилась: он действительно здесь, рядом.

— А теперь выдыхай.

Его голос подействовал отрезвляюще. Мои пальцы впились в мускулистые предплечья. Едва паническая атака миновала, Страж отодвинулся, покосившись на мое истерзанное тело.

Он поднял взгляд, безмолвно спрашивая разрешения и, получив в ответ кивок, заскользил глазами по ссадинам и кровоподтекам, не задерживаясь дольше положенного на пикантных местах.

— Кто? — одними губами произнес он, кивнув на рассеченные запястья.

— Легионеры. Иногда в рамках допроса. Иногда забавы ради. Топил... топил только Сухейль.

В зрачках Стража вспыхнул недобрый огонек.

— Понимаю, ты злишься. Злишься, что я добровольно капитулировала, никого не предупредив.

Рефаит всматривался в мои руки с почерневшими ногтями.

— Я презирал тебя за обман. Ты прекрасно осознавала, чем чреват такой поступок, но тем не менее рискнула, хотя шансы на успех стремились к нулю.

— Рискнула и не жалею, — покаянно шепнула я. — Существовал единственный способ уничтожить «Экстрасенс», и я им воспользовалась.

— Для тех, кому ты небезразлична, никакая победа не сопоставима с твоей смертью. Считать иначе — заблуждение. День за днем я надеялся, что ты образумишься. Поймешь, какую глупость сотворила. — Страж легонько вздернул мне подбородок. — Впрочем, как всегда.

Улыбка на моих губах вспыхнула и погасла.

Присутствие Стража подействовало умиротворяюще. Захотелось поскорее выбраться из ванны и завалиться спать. Я потянулась за куском мыла, Страж устроился на полу.

— Джексон наведывался в архонт. Решил поболтать напоследок, — сообщила я, наблюдая, как ванна наполняется грязной пеной. — Если он не соврал, двадцать лет назад тебя изувечил сам Потрошитель.

Страж долго сидел, не проронив ни слова.

— Закованные в кандалы, мы почти смирились с мыслью, что нас неминуемо секвестрируют — казнят за совершенные злодеяния, — наконец произнес он. — Однако вышло иначе. У Саргасов рука не поднялась расправиться с сородичами.

— Альсафи Нашира не пощадила.

Свист меча. Стук, с которым отрубленная голова покатилась по полу. Я почти не знала Альсафи, однако он пожертвовал собой ради меня.

— Наверное, не совладала с эмоциями. Такое изредка, но случается. Предательство Альсафи вывело ее из себя. Нет, шрамы — куда более изощренное наказание, — вздохнул рефаит. — Отныне мы обречены вечно носить клеймо отступников.

— Тебя не преследует образ темницы? Нет ощущения, что ты до сих пор заперт в четырех стенах?

Снова повисла пауза.

— Из некоторых стен не вырваться, — глухо произнес Страж.

Хотя бы не соврал.

— Осталось помыть голову, — сменила я тему. — Надеюсь, справлюсь.

— Тогда не смею мешать.

Страж вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Собрав стремительно угасающие силы, я выдавила полтюбика шампуня и мылила волосы до тех пор, пока не заныли руки. Немалое мужество потребовалось, чтобы тщательно смыть запекшуюся кровь и грязь. Только удостоверившись, что кожа чистая до скрипа, я вытащила пробку.

Не знаю, сколько я просидела на кафельном полу — опустошенная, разбитая. Некогда элементарная, будничная процедура высосала из меня все соки. Пьяная от слабости, я кое-как поднялась; с мокрых волос стекала вода. На предплечье, между стежками, набухла капелька крови.

За три недели заключения мне всего раз позволили почистить зубы. Сейчас щетинки окрасились в розовый. Истратив примерно пинту ополаскивателя для рта, я вытерла волосы и натянула сорочку, путаясь в петлях и пуговицах.

На подгибающихся ногах я переступила порог. Страж отвел меня в затемненную комнату с высоким потолком, в которой на двуспальной кровати у окна громоздились подушки и одеяла.

— Отдыхай. — Он убрал руку с моей талии. — Скоро травмы дадут о себе знать.

Напряжение между нами стремительно нарастало, подстегиваемое осознанием неминуемого. Трепет внушал не внешний враг, готовый атаковать, не дожидаясь моего исцеления, а внутренний, затаившийся в моем теле.

— Сейчас принесу грелку, — проговорил Страж, заметив, как я хватаюсь за ребра. — Что-нибудь еще?

— Нет. — Перед глазами все плыло от усталости. — Страж... Тирабелл определила тебя в сопровождающие, поскольку больше никто не вызвался. Представляю, как унизительно для рефаита нянчиться с человеком. — Каждое слово давалось мне с невообразимым трудом. — Не хочу обманывать, я не знаю, когда поправлюсь и поправлюсь ли вообще.

— Не вижу ничего унизительного и зазорного, — утешил Страж. — А раны рано или поздно затянутся. Лечись спокойно, без оглядки на меня.

Ласковый голос сломил последнюю преграду. Не в силах противиться искушению, я прильнула к мускулистой груди. На секунду мне захотелось очутиться в его объятиях. Убедиться, что это не навеянная наркотиком галлюцинация.

— Прости, юная странница. — Рефаит бережно привлек меня к себе. — Прости, что недоглядел.

— Я не оставила тебе ни единого шанса, — не открывая глаз, шепнула я.

Крепкая рука обвила меня за плечи. Тишину нарушало только размеренное сердцебиение Стража и прерывистое мое.

Дальше тянуть не имело смысла. Я опустилась на кровать. Капли воды стекали за шиворот. Пока меня душила гордость, Страж скрылся за дверью, но вскоре вернулся с расческой и феном.

— Ну зачем... — промямлила я.

— Не надорвусь, — заверил Страж. — Облокотись на меня.

Дважды просить не пришлось. Струя теплого воздуха шевелила мне пряди. Я сидела, привалившись к Стражу, и клевала носом. Выключив фен, рефаит устроил меня на подушках.

— Попробуй заснуть полусидя. Так легче дышать.

Парализованная дремотой, я даже не смогла кивнуть. Еще не остывшие волосы приятно грели щеку.

Казалось, еще немного — и ловушка захлопнется. Не верилось, что я могу лежать в чистоте, уюте и безопасности. Часть сознания, та, где поселился страх, нашептывала: все это — лишь отчаянная игра твоего воображения, ты в темнице, вот-вот явится палач.

Однако никто не появился. За окном просыпался Париж, раздавались птичьи трели.

Я уснула прежде, чем нахлынула боль.

Выкуп

На выкуп я не поскуплюсь,

Гремит в кармане злато.

Я деву от петли спасу,

Не стать ей нынче прахом.

Баллада Чайлда номер 95
«Девушка, избегнувшая виселицы»

1

На чужбине

Сайенская цитадель Париж
14 января 2060 года

Озаренный лунным светом клинок рассек воздух. Смертоносная сталь блестела и переливалась. Захлебываясь рвотой, я билась в оковах, а незримый убийца наносил удар за ударом.

Подземелье с ослепительно-серыми стенами. Яркий свет, от которого перед глазами расплывались разноцветные круги. И вода — вода, заливающая легкие. Сухейль Шератан выступил из полумрака и протянул обтянутую перчаткой ладонь к рычагу.

Рука инстинктивно метнулась к лампе. Вид парижской спальни моментально привел меня в чувство. Страх испарился. Оковы оказались простынями, клинок и сжимающие его пальцы с побелевшими костяшками принадлежали мне, а увиденное было лишь образом из прошлого.

По спине струился холодный пот. Малейший вдох бередил свежие раны. На электронном табло горели цифры: двадцать три минуты первого ночи, а я стискивала нож, который прятала под подушкой.

В кошмарах меня преследовала то водная доска, то стерильно-белая комната, где меня избивали легионеры, то Дублинское вторжение. Куда лучше маяться бессонницей, чем дрыхнуть без задних ног, а очнувшись, осознавать, что ты почти утратил ощущение реальности и смутно представляешь, где сон, а где явь.

Дверь в спальню приоткрылась.

— Пейдж?

Я спешно вытерла покрытый испариной лоб:

— Все нормально. Просто... — Мокрые пряди прилипли к вискам. — Я кричала?

— Нет, разговаривала.

В архонте я никогда не молила о пощаде и теперь с лихвой компенсировала это по ночам.

— Если ты уже проснулась, может, заглянешь в гостиную? — позвал Страж. — Но смотри по самочувствию.

— Сейчас. Все равно больше не усну. — Я захлебывалась кашлем. — Погоди минутку.

— Лучше десять, иначе не успею, — предупредил Страж. — И накинь пальто.

Чересчур загадочно даже по его меркам! Заинтригованная, я отбросила простыню.

Явочная квартира располагалась на Рю Жи-ле-Кёр, в сердце старого Парижа, откуда рукой подать до Сены. За две недели нашего пребывания в четырех стенах — ни малейших признаков соседей. Похоже, всеми близлежащими зданиями неофициально владела Скарлет Берниш или ее могущественный наниматель.

Проект «Домино». Шпионская сеть, которая спонсировала Берниш и приказала ей вызволить меня из архонта. До сих пор не представляю зачем — знаю только, что ради моего спасения они пожертвовали ценным агентом.

Закутавшись потеплее, я направилась в гостиную. В воздухе разливался упоительный аромат, тихонько мурлыкал проигрыватель, а на столе белела записка:

Запертая дверь.

Мои брови поползли вверх.

Единственная запертая дверь в гостиной, не открывавшаяся с нашего приезда, теперь была распахнута настежь. Я вскарабкалась по деревянным ступеням на пустынный чердак, а оттуда, по лестнице, на крышу.

Страж помог мне выбраться из люка, и мы замерли под усыпанным звездами небом.

— С ума сойти! — вырвалось у меня. — Какой потрясающий вид!

Запорошенная снегом набережная подобием кружева обрамляла реку. На том берегу темнели крыши Île de la Citadelle1, родины инквизиторских судов и гильдии легионеров.

— Вряд ли «Домино» одобрит нашу вылазку, но в честь праздника можно.

— Какого праздника? — растерялась я.

Страж кивнул мне за спину.

Я обернулась.

На плоском участке крыши, откуда открывался панорамный обзор на Сену, виднелось расстеленное покрывало. Свечи под стеклянными колпаками озаряли тарелки с угощением, в центре импровизированного стола красовался нарядный торт.

Время перевалило за полночь. Близился новый день, а с ним и мое двадцатилетие. Однако в свете последних событий знаменательная дата напрочь вылетела у меня из головы.

— Небогато, конечно, — заметил Страж, обращаясь к дымовой трубе. — После всех перенесенных тягот ты заслуживаешь...

Я легонько стиснула его запястье:

— Лучшего праздника и представить нельзя.

Он наконец соизволил перевести на меня взгляд. Смотрел без улыбки. В отличие от людей, рефаитам не свойственно выражать эмоции через мимику, тем не менее черты Стража едва уловимо смягчились. Может, мне почудилось, а может, я постепенно училась видеть его насквозь.

— Тогда прими мои поздравления, Пейдж.

— Спасибо.

Мы опустились на покрывало. Страж сидел, привалившись к дымоходу. Я свесила ноги с парапета и с упоением вдыхала пьянящий свежий воздух. Страж понимал, как тягостно мне торчать в четырех стенах, а тут, на крыше, можно вольготно любоваться звездами.

Угощение оказалось выше всяких похвал. Сырная нарезка, тонюсенькие ломтики хлеба с маслом. Умопомрачительный салат из латука, сладкого картофеля и сваренных вкрутую яиц. Груши, краснобокие яблоки, апельсины. Выпечка — такая изящная, что страшно брать в руки. Арктур даже умудрился раздобыть каштаны в сахарной глазури — мое любимое лакомство.

— Где ты все это достал? — недоумевала я, пододвигая к себе блюдо с каштанами. — Наколдовал из воздуха?

— Ты мне льстишь. Альберик привез по моей просьбе.

Альберик был агентом, снабжавшим нас провизией. Хотя мы ни в чем не знали отказа — Стражу доставали контрабандное вино, для меня кофе, — мне ни разу не довелось встретить нашего неуловимого благодетеля.

— С тортом, правда, возникла накладка, — признался Страж. — Пришлось добывать его по своим каналам.

Уголки моих губ поползли вверх.

— Хочешь сказать, ты украл торт?

— Каюсь, тряхнул стариной.

Улыбка стала шире.

Мы вслушивались в голоса Парижа. Цитадели никогда не спят. Как метко выразилась Надин, в них не смолкает заунывный напев — низкий, непрекращающийся гул, похожий на протяжный выдох, шум крови, бегущей по венам улиц. Сирены, урчание моторов, бормотание не выключающихся ни на секунду трансляторов. Я впилась зубами в круглое пирожное с миндальным кремом.

— Напитки? — Страж протянул мне серебряный кувшинчик.

— А что там?

— Le chocolat chaud, — гортанно откликнулся Страж по-французски. — Горячий шоколад. Любишь?

— Не то слово.

Я снова принялась за угощение, периодически прикладываясь к кофейной чашечке с золотистым ободком, наполненной густым и приторным, как патока, шоколадом.

Если первую неделю мне кусок не лез в горло, то сегодня проснулся зверский аппетит. Перепробовав весь ассортимент, я покусилась на торт, покрытый кофейной глазурью. Не десерт, а настоящий праздник для моих почти атрофировавшихся вкусовых рецепторов.

— Угощайся, — расщедрилась я, отрезая себе второй кусок.

— Спасибо, воздержусь.

— Почему?

— За столом такое не говорят.

— Заинтриговал!

— Меня стошнит, — пояснил Страж, когда я проглотила очередную порцию торта.

— Врешь! — засмеялась я.

— Юмор не мой конек, пора бы запомнить.

— Ну, не скромничай. Спонтанные шуточки у тебя получаются мастерски. — Порыв ветра взъерошил мне волосы. — Значит, от еды тебя тошнит. А как насчет напитков?

— Не употребляю ничего гуще бульона. Не могу переваривать твердую пищу.

— Разве у тебя нет желудка?

— Неизвестно, какими органами я располагаю по человеческим меркам. Никто из рефаитов не подвергался врачебному осмотру. Нашира свято хранит тайну нашей анатомии.

Рефаиты по-прежнему оставались загадкой, но благодаря тесному соседству со Стражем у меня появился шанс восполнить пробелы в знаниях.

— Да, не повезло тебе, — посочувствовала я. — Ну и ладно, мне больше достанется.

— Вот именно.

Расправившись со вторым куском, я сыто откинулась на спину и устремила взгляд в небо; дыхание вырывалось изо рта, словно пар из чайника.

Казалось, целая вечность минула с моего девятнадцатилетия. Год назад Ник еще утром испек клубничный торт, а Джексон любезно выделил мне целых девятнадцать минут на завтрак. («Нет лучшего подарка, чем трудиться в поте лица на своего главаря мимов. Верно, лапушка?») Позже Ник вручил мне невероятной красоты шатлен, который он урвал на черном рынке, и комплект пластинок для моей коллекции. Праздновали втроем с Элизой, сварганив стол на скорую руку.

Мы были безумно счастливы в своем крохотном, с таким трудом отвоеванном мирке, где можно отрешиться от Сайена и перебиваться брошенными нам крохами.

Страж вытянулся на покрывале, заложив руки за голову. Никогда еще не видела его таким по-человечески расслабленным и умиротворенным.

— Спасибо за угощение. И вообще за все, что ты для меня делаешь. Хотя сейчас со мной, мягко говоря, невесело.

— А ты и не нанималась меня развлекать.

Интересно, а как он вообще относится к дням рождения? Наверное, для бессмертного существа забавно наблюдать, с каким мазохизмом мы отмечаем каждую ступень, приближающую нас к могиле. Но все равно приятно, что он постарался, накрыл стол.

Над явочной квартирой вспыхнули три звезды.

— Рефаитов именуют как созвездия в старину, — пробормотала я. — С чего бы?

— Почти никому не под силу выговорить наши подлинные имена. А поскольку звезды издавна ассоциируются у людей с богами, Нашира повелела нам представляться именно так.

— А имена выбирали самостоятельно?

— Самостоятельно, но с дозволения эфира. Кстати, я никогда не просил обращаться ко мне по имени.

— Арктур?

— Да. Страж — просто титул, которого меня лишили. Мы знакомы почти год. Если хочешь, зови меня Арктуром.

Вообще-то, он прав. Последние месяцы я называла его Стражем скорее по привычке... или в надежде, что, соблюдая формальности, сумею обуздать свое влечение. В любом случае пора менять формат.

— Арктур, — повторила я. — Мне нравится.

Вдалеке завыла сирена. Где-то под покровом ночи Нашира Саргас планировала очередной ход.

Ее власть и могущество внушали немалый страх. Инстинкт подсказывал: именно Наширу нам предстоит одолеть, чтобы выиграть войну. Однако вплоть до событий в застенках образ наследной правительницы не преследовал меня по ночам. Нас всегда разделяло солидное расстояние.

Но теперь все изменилось. Дважды я сумела выскользнуть из ее лап. Стерпела пытки, не сломалась. Не умерила свой пыл. Не умерла. Нет, Нашира не успокоится, пока не сотрет меня с лица земли.

К реальности меня вернул легкий шорох. Страж — Арктур — ничего, со временем освоюсь — пододвинул мне сверточек.

— Подарок.

Я с любопытством разглядывала продолговатый предмет, завернутый в газету.

— Арктур, ну зачем! Это совершенно лишнее.

— Разве ваше утробное рождение не чествуют дарами?

— Утробное рождение? Какая прелесть!

Сверток оттягивал руку. Внутри оказалась изящная шкатулочка. Овальную крышку украшал мотылек из дымчатого стекла, сидящий на овсяном колокольчике. Я как-то обронила, что это мой любимый цветок, символизирующий пленительную силу музыки.

Я повернула золотой ключик, и из недр шкатулки возникла фигурка птички — белозобый дрозд с черным оперением и белой грудкой. Дрозд захлопал крохотными механическими крылышками и защебетал не хуже настоящего.

— Арктур! Где ты раздобыл такую красоту?!

— Пожертвовал экземпляром из своей коллекции. Была табакерка, стала boîte à oiseau chanteur.

Музыкальная шкатулка.

— Потрясающе! — искренне восхитилась я. — Погоди, ты сам ее смастерил?

— Просто внес кое-какие коррективы.

Внутренняя сторона крышки, стилизованная под маковое поле, тоже поражала изяществом. Страж сел рядом и повернул ключ в другую сторону. Дрозд умолк, заиграла музыка. Мелодия навеяла смутные воспоминания: дедушка чинит арфу и скрипучим голосом поет об утраченной возлюбленной.

Меня вдруг одолела тоска, ее щупальца росли из потаенного уголка сердца, навсегда отданного Ирландии. Представилось, как Страж мастерит шкатулку под неодобрительными взглядами Рантанов.

Арктур подарил мне осязаемую память. Повинуясь порыву, я наклонилась и легонько поцеловала его в щеку:

— Спасибо.

— Хм, — буркнул он и поднял свой бокал с вином. — За тебя, Пейдж. И за следующие двадцать лет.

— Sláinte, — откликнулась я на родном диалекте. — Твое здоровье. Надеюсь, следующие двадцать лет выдадутся более радужными.

Мы выпили. Я пристроила голову ему на плечо, и мы просидели до самого рассвета, наблюдая, как на небосводе одна за другой гаснут звезды.

Тянулись унылые, однообразные дни, но агент «Домино» не спешил выйти на связь. Моя реабилитация тоже застопорилась. За две недели синяки, конечно, поблекли, однако слабость никуда не делась.

Душевные раны затягивались еще медленнее. Время ничуть не притупляло воспоминаний. Я по-прежнему не смыкала глаз по ночам. Иногда мне являлось обезглавленное тело отца с зияющей шеей. Иногда меня прошибал озноб, от которого цепенели пальцы. Арктур неоднократно заставал меня у батареи, закутанную в одеяло.

Но больше всего угнетала темнота. Мне ни разу не удалось толком заснуть с включенным светом, однако без ночника чудилось, что меня снова бросили в кромешный мрак темницы, где мне предстояло сгинуть и где действительно умерла частичка меня.

Зато я отказалась от снотворного. Раз за разом меня будил судорожный кашель и острая боль в правом боку, возникавшая от каждого глубокого вдоха.

На первых порах я не пропускала ни единого выпуска новостей — хотела убедиться, что Скарлет Берниш жива, хотела хоть одним глазком взглянуть на Лондон, — однако кадры неизменно пробуждали во мне желание взяться за старое. Особенно когда на экране мелькала физиономия Жоржа Бенуа Менара, верховного инквизитора Франции.

Менар заслужил репутацию фанатика, самого кровожадного среди своих коллег. На гильотину он отправлял тысячами, а на декабрьском мероприятии его интересы представляла супруга, Люси Менар Фрер. Иной информацией о его персоне я не владела.

Арктур, как мог, старался скрасить наш досуг. Обучал меня шахматам — великолепной и увлекательной игре, где мне, правда, не довелось выиграть. Закаленная игорными домами Сохо, я легко взяла реванш в картах и, в довесок к классическому своду правил, поделилась секретами шулерского мастерства.

— Не очень-то порядочно заниматься мошенничеством, — укорил однажды Арктур.

— Конечно нет. Но с волками жить — по-волчьи выть, — заметила я, открыв очередную карту. — Это только в книгах у воров есть кодекс чести.

В колонии рефаита назначили моим тюремщиком. В Лондоне я стала его королевой и повелительницей. Теперь мы наконец-то сравняли счет — два беглых преступника без каких-либо полномочий.

Мне нравилось делить с ним ссылку, хотя понадобилось немало времени, чтобы признать: я счастлива от его близости. Страх, что за пару дней мы исчерпаем все темы для разговоров, не оправдался. Иногда наши беседы затягивались глубоко за полночь.

Арктур был умен, чуток, внимателен, умел слушать и метко шутить, хотя его юмор скорее относился к категории спонтанного. Я рассказывала ему о самом сокровенном: о детстве, проведенном с бабушкой и дедушкой на молочной ферме в Ирландии, о «Семи печатях». Мы обсуждали пластинки, выкопанные мною из горы хлама на черном рынке, книги, добытые Стражем в колонии. Арктур поведал мне о событиях, вымаранных Сайеном из учебников.

Он в деталях живописал загробный мир, мне отчетливо представились его величественные здания, вытесанные из радужного камня, города, сверкающие наподобие битого стекла. Представилась река Скорбей, вымощенная жемчужной галькой.

— Река Скорбей? Ну и название. Не загробный мир, а бунтарский оплот.

— Издержки перевода.

Помимо музыки мы оба питали страсть к языкам. Как-то вечером Арктур попросил научить его гэльскому.

— Зачем? — Мы сидели за шахматной доской, и я ждала, пока рефаит сделает ход. — На нем практически не говорят. По крайней мере, на людях.

— Тем более повод выучить.

Партия близилась к завершению. На доске преобладали черные — верный признак, что я вот-вот выиграю.

— После Мэллоуновских восстаний Сайен постарался искоренить ирландский. Исчезли книги, а носителей языка можно по пальцам сосчитать.

Арктур передвинул белую пешку:

— Мне достаточно тебя. И потом, мне давно хотелось овладеть еще одним языком смертных.

— Сколькими ты владеешь?

— Шестью. Английским, французским, шведским, греческим, румынским и сайенским языком жестов.

— Всего лишь? — Я переставила черного ферзя на поле соперника. — Маловато за два столетия. Я прожила в десять раз меньше, а три языка выучила.

— Твое умственное превосходство неоспоримо, Пейдж...

— Ну не утрируй...

— ...жаль, на шахматы оно не распространяется. — Белый слон потеснил черного ферзя. — Шах и мат.

Я уставилась на доску:

— Ах ты... засранец!

— Ты следишь только за королем и ферзем. Урок на будущее — нельзя пренебрегать второстепенными фигурами.

Крыть было нечем.

— Твоя взяла. Снова. — Вздохнув, я пожала победителю руку. — Ладно, научу тебя гэльскому, а ты меня — глоссу. Согласен?

— Глосс не предназначен для смертных. Это язык дýхов.

— А полиглоты? — возразила я.

— Полиглоты владеют им от природы, а не постигают в процессе учения.

— Ты меня недооцениваешь. Скажи любое слово на глоссе, а я повторю.

Устав препираться, Арктур издал мягкий, переливчатый звук. Я попыталась повторить.

— Неверно, — оценил он чуть погодя мои потуги.

— Почему?

— Речевой аппарат смертных не приспособлен для глосса. Даже при идеальной имитации звука вы задействуете только голосовые связки, а не фантом.

Я постаралась скрыть разочарование. Глосс — совершенно чарующий язык, да и потом, мне так хотелось назвать Арктура его подлинным именем.

Однако вспомнить родную речь заманчиво, как ни крути. Моя бабушка выросла на острове — родине гэльского — и передала мне этот бесценный, единящий нас дар, который я предала забвению на многие годы.

Из-за Мэллоуновских восстаний Сайен обрек все кельтские языки на вымирание, подвергнув их остракизму, даже за закрытыми дверями родную речь больше не передавали из поколения в поколение. Пожалуй, обучить рефаита гэльскому — не самая плохая мысль. Через него глас моих предков обретет бессмертие.

— Ладно, будут тебе занятия, — объявила я. — Но предупреждаю: в ирландском произношение не имеет ничего общего с написанием.

— Никогда не боялся трудностей.

— Только потом не жалуйся. — Я придвинула к себе листок и нацарапала самое длинное слово, какое смогла вспомнить — grianghrafadóireacht, «фотография». — Напряги извилины и попробуй прочесть.

Арктур повертел листок и снова потянулся к бутылке:

— Определенно, ирландский голыми руками не возьмешь.

По вечерам мы смотрели фильмы из обширной подборки. Я с нетерпением ждала наступления темноты, когда мы уютно устраивались на диване. Случалось, я засыпала прямо перед телевизором, а утром, за завтраком, Арктур рассказывал, чем кончилось кино.

Вскоре после моего дня рождения мы, по обыкновению, устроились в гостиной. Арктур, затаив дыхание, следил за событиями на экране. Недели нервных потрясений, разлуки, вот мы снова вместе. Суровые черты рефаита разгладились, рука расслабленно покоилась на подлокотнике.

Месяц назад я бы придвинулась ближе. А он привлек бы меня к себе и поцеловал в макушку.

Иногда мне хотелось вывести его на откровенность. Хотя о чем говорить! Наш роман был обречен, ведь для темной владычицы все подчинялось революции, а кроме того, мы боялись навлечь на себя гнев Рантанов.

Теперь от темной владычицы остался лишь титул, а от Рантанов нас отделяли моря.

Арктур словно прочел мои мысли. Наши взгляды встретились. Замешкавшись, я не сразу отвела глаза.

— Ты как? — забеспокоился он.

— Нормально. — Я отодвинула тарелку. — Просто иногда не верится, что ты здесь. Точнее, мы оба. Вместе.

— Да уж. Немало воды утекло с тех пор, как ты мечтала перерезать мне горло.

— Это точно.

Я машинально водила пальцем по серебристым отметинам у себя на ладони. Фантом, питавший «Экстрасенс», вырезал на моей коже буквы — сливаясь с хитросплетением шрамов, они образовывали слово «семья». До сих пор не представляю, о какой семье речь и как мне удалось изгнать фантом, не зная его имени.

На экране мелькали женщины с иссиня-алыми губ…