Мечи Ланкмара. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Книга 2

Содержание

МЕЧИ ЛАНКМАРА. Роман. Перевод И. Русецкого

МЕЧИ И ЛЕДОВАЯ МАГИЯ

Краткое содержание

Печаль палача. Рассказ. Перевод Т. Голубевой

Красавица и чудовища. Рассказ. Перевод Т. Голубевой

Ловушка Царства Теней. Рассказ. Перевод Т. Голубевой

Приманка. Рассказ. Перевод Т. Голубевой

Под пятой богов. Рассказ. Перевод Т. Голубевой

Ловушка Моря Звезд. Рассказ. Перевод Т. Голубевой

Ледяные монстры. Рассказ. Перевод Т. Голубевой

Льдистый остров. Повесть. Перевод И. Шаргородской

ВАЛЕТ МЕЧЕЙ. перевод Н. Масловой

Краткое содержание

Морская магия

Морской оборотень

Звездная болезнь и тихое помешательство

Мышелов уходит вниз

Fritz Leiber

THE SWORDS OF LANKHMAR

SWORDS AND ICE MAGIC

THE KNIGHT AND KNAVE OF SWORDS

Перевод с английского
Татьяны Голубевой, Натальи Масловой,
Ивана Русецкого, Инны Шаргородской

Оформление обложки Егора Саламашенко

Иллюстрация на обложке Сергея Шикина

Лейбер Ф.

Мечи Ланкмара. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Кн. 2 : роман, повести, рассказы / Фриц Лейбер ; пер. с англ. Т. Голубевой, Н. Масловой, И. Русецкого, И. Шаргородской. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2022. — (Фантастика и фэнтези. Большие книги).

ISBN 978-5-389-22441-4

16+

За многие десятилетия до «Ведьмака» и Джорджа Мартина вселенной меча и магии правил Фриц Лейбер. В эту книгу вошли роман и заключительные два сборника произведений о приключениях любимых антигероев гранд-мастера — варвара-рубаки, умеющего недурно петь, и пронырливого воришки, владеющего приемами магии. Фэнтезийный дуэт, изначально задуманный автором в качестве тонкой пародии на говардовского Конана, быстро обрел собственную уникальную судьбу и столь же быстро прославился. В мрачном мире под названием Невон Фафхрд и Серый Мышелов без колебаний ввязываются в самые невероятные переделки, совершают чудеса выживания и никогда не теряют человечности и чувства юмора.

— Насколько я понимаю, нас ждут, — сказал коротышка, продолжая идти вдоль очень древней и высокой стены к широким распахнутым воротам. Словно ненароком рука его скользнула по рукоятке тонкого меча.

— Как ты ухитрился на расстоянии полета стрелы... — начал было гигант, но осекся. — А, понял. Оранжевый головной платок Башабека. Режет глаз, как шлюха в храме. А где Башабек, там и его молодчики. Не надо тебе было прекращать платить взносы Цеху Воров.

— Да тут дело не только во взносах, — отозвался коротышка. — У меня начисто вылетело из головы, что нужно поделиться с ними добычей, когда я стянул те восемь бриллиантов из храма Паучьего Бога.

Гигант неодобрительно прищелкнул языком:

— Никак не могу понять, почему я связался с таким бесчестным мазуриком, как ты.

Коротышка пожал плечами:

— Я торопился. За мной гнался Паучий Бог.

— Ага, я помню: он высосал кровь из твоего напарника, который стоял на стреме. Но теперь-то у тебя есть бриллианты, чтобы расплатиться?

— Мой кошель не толще твоего, — заявил коротышка. — А у тебя он не толще бурдюка в похмельное утро. Если, конечно, ты кой-чего не зажал, о чем я подозреваю уже давно. Да, кстати: вон тот безобразно жирный тип, стоящий между двумя мордоворотами, — не хозяин ли это таверны «Серебряный угорь»?

Верзила прищурился, кивнул, потом укоризненно покачал головой:

— Поднимать такой шорох из-за какого-то паршивого счета за бренди!

— Да уж, тем более что счет этот всего в ярд длиной, — согласился коротышка. — Что из того, что ты вдобавок расколотил и сжег два бочонка бренди, когда скандалил вчера вечером в «Угре»?

— Когда в кабацкой драке на тебя лезут вдесятером, приходится прибегать к любым подручным средствам, — возразил гигант. — И согласись, они порой бывают нетрадиционными.

Он снова, прищурившись, взглянул на кучку людей, стоявших в открытых воротах, и, немного помолчав, добавил:

— Там, кажется, и кузнец Ривис Райтби... и вообще почти все, кому могли задолжать в Ланкмаре два приличных человека. И с каждым наемный мордоворот, а то и не один. — Гигант, словно бы невзначай, попробовал, легко ли выходит из ножен его громадный клинок — тонкий, но тяжелый, словно двуручный меч. — Скажи, когда мы в прошлый раз уходили из Ланкмара, ты-то хоть уплатил по каким-нибудь счетам? У меня тогда не было ни гроша, но у тебя должны были оставаться деньги после работы на Цех Воров.

— Я сполна расплатился с Джохом Ловкие Пальцы за починку плаща и за новую куртку из серого шелка, — быстро отозвался коротышка и тут же нахмурился. — Может, я заплатил еще кому-то, то есть точно, что заплатил, но вот не припомню кому... А скажи: та мосластая рыжая девица — ну вот та, что прячется за элегантным человеком в черном, — это не с ней ли у тебя были тогда неприятности? Ее рыжие лохмы бросаются в глаза как... как черт знает что. А вон еще три — тоже выглядывают из-за своих вооруженных спутников, — разве не было у тебя неприятностей и с ними, когда мы покидали Ланкмар?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду под неприятностями, — пожаловался гигант. — Я спас девушек от их покровителей, которые обращались с бедняжками просто по-хамски. Уверяю тебя, когда я наказывал их сутенеров, девушки очень весело смеялись. А потом я обращался с ними просто как с принцессами.

— Это уж точно, и потратил на них все деньги и драгоценности, что у тебя были, потому и остался без гроша. Но ты не сделал для них одного — не стал сам их покровителем. Поэтому им пришлось вернуться к своим прежним сутенерам, и теперь им остается лишь держать на тебя зуб.

— Чтобы я стал сутенером? — возмутился верзила. — О женщины!.. Но я вижу в толпе и твоих девушек. Забыл с ними расплатиться?

— Нет, взял у них в долг и позабыл вернуть, — пояснил коротышка. — Ну-ну, делегация по встрече, похоже, в полном составе.

— Говорил я тебе, нужно было войти в город через Главную заставу, там мы сразу затерялись бы в толпе, — проворчал верзила. — Так ведь нет: я сдуру послушал тебя и пошел через эту забытую богом Крайнюю заставу.

— А вот и нет, — отозвался собеседник. — У Главной заставы мы не смогли бы отличить наших недругов от простых прохожих. А здесь мы по крайней мере знаем, что все против нас, если не считать стражи сюзерена, на которую, впрочем, я тоже не очень бы полагался: ее могли подкупить, чтобы она закрыла глаза, когда нас будут убивать.

— Ну почему ты решил, что им так уж хочется нас убить? — возразил гигант. — Они должны считать, что мы возвращаемся домой с богатейшими сокровищами, добытыми в самых разных концах света во всяких заварухах. Конечно, кое-кто может иметь против нас что-то личное, однако...

— Они же видят, что за нами не движется вереница носильщиков или тяжело нагруженных мулов, — рассудительно перебил коротышка. — Как бы то ни было, они полагают, что, убив нас, смогут поделить между собой ценности, если таковые у нас окажутся. Обычное дело, так поступают все цивилизованные люди.

— Цивилизация! — презрительно хрюкнул верзила. — Я порой удивляюсь...

— ...зачем тебе потребовалось пересечь горы Пляшущих Троллей, отправиться на юг, подстричь бороду и узнать, что бывают девушки с безволосой грудью? — докончил коротышка. — Послушай, мне кажется, что наши кредиторы и прочие недоброжелатели взяли себе в подмогу и третье «м», кроме мечей и мускулов.

— Ты имеешь в виду магию?

Достав из мешка моток тонкой желтоватой проволоки, коротышка ответил:

— Не будь эти два седобородых типа в окнах второго этажа чародеями, они ни за что не стали бы так злобно пялиться на нас. И потом, на хламиде у одного из них я заметил астрологические знаки, а в руке у другого — волшебную палочку.

Путники приблизились к заставе уже достаточно, чтобы острый глаз мог разглядеть такие подробности. Стражники в вороненых доспехах торчали, как столбы, бесстрастно опершись на копья. Лица людей, стоявших за воротами, были тоже бесстрастны, и только девицы улыбались язвительно и злорадно.

Верзила сварливо проговорил:

— Значит, они попытаются разделаться с нами с помощью чар и заклятий. А если не получится, в ход пойдут дубинки и всяческое режущее и колющее оружие. — Он покачал головой. — Столько ненависти из-за жалкой кучки монет. Ланкмарцы неблагодарны. Они не ценят той атмосферы, какую создаем мы в городе, не понимают, как мы щекочем им нервы.

Коротышка пожал плечами:

— На сей раз они решили пощекотать нас. Такое вот своеобразное гостеприимство. — Своими ловкими пальцами он скрутил на конце проволоки затяжную петлю и замедлил шаг. — Разумеется, — заметил он, — мы не обязаны возвращаться в Ланкмар.

Верзила разозлился:

— Нет, обязаны! Повернуть сейчас назад было бы трусостью. К тому же нам больше нечего делать.

— Ну, не исключено, что какие-нибудь приключения остались и за пределами Ланкмара, — мягко возразил коротышка, — правда лишь несерьезные, для людей трусоватых.

— Не исключено, — согласился верзила, — однако и крупные и мелкие всегда начинаются в Ланкмаре. Что ты собираешься делать с этим проводом?

Коротышка затянул петлю вокруг навершия рукоятки своего меча и, оставив гибкую проволоку волочиться по земле, пояснил:

— Я заземлил меч. Теперь любое смертельное заклятие, ударив в мой обнаженный клинок, уйдет в землю.

— И матушка-земля чуть поежится? Смотри не наступи на проволоку.

Предупреждение было весьма к месту: проволока тянулась за мечом ярдов на десять.

— Сам не наступи. Это меня Шильба научил.

— Ох уж эта твоя болотная крыса, вообразившая себя чародеем! — язвительно воскликнул гигант. — Почему он сейчас не с нами — мог бы сделать несколько контрзаклятий.

— А почему не с нами твой Нингобль? — спросил в ответ коротышка.

— Он слишком толст, ему трудно путешествовать. — В этот миг путники уже проходили мимо невозмутимых стражников. Зловещая атмосфера за воротами уже сгущалась буквально на глазах. Внезапно верзила широко ухмыльнулся приятелю. — Давай не станем наносить им слишком уж серьезных ран, — предложил он зычным голосом. — Я не хочу, чтобы наше возвращение в Ланкмар было хоть чем-то омрачено.

Едва путники ступили в пространство, окруженное недоброжелательными лицами, как незамедлительно разразилась буря. Чародей в балахоне со звездами завыл, как волк, и, воздев руки, выбросил их в сторону коротышки с такой силой, что, казалось, его кисти неминуемо должны были оторваться и улететь. Однако они не улетели, а из его растопыренных пальцев вырвался столб голубоватого огня, призрачного в ярком солнечном свете. Выхватив меч, коротышка направил его кончик на чародея. Голубое пламя протрещало вдоль клинка и явно ушло в землю, потому что коротышка ощутил в руке лишь мгновенную дрожь.

Чародей, по-видимому лишенный воображения, повторил маневр с тем же результатом и воздел руки в третий раз. Но теперь коротышка уловил ритм его движений и, когда руки чародея опустились, взмахнул длинной проволокой, так что она хлестнула по лицам и телам головорезов, окружавших оранжевотюрбанного Башабека. Голубое пламя, или что там это было, с треском разрядилось в молодчиков, и те, заверещав, рухнули в корчах на землю.

Между тем второй чародей метнул в гиганта свою волшебную палочку, за ней последовали еще две, которые он, казалось, извлек прямо из воздуха. Верзила, с неимоверной быстротой выхватив свой чудовищный меч, стал ждать приближения первой палочки. К его удивлению, в полете она превратилась в серебристого ястреба, выставившего вперед для атаки серебристые же когти. При еще более внимательном рассмотрении она превратилась в длинный серебристый нож с крылышками по бокам.

Нимало не смущенный этими чудесами, верзила, действуя громадным мечом с такой легкостью, словно это была фехтовальная рапира, ловко отразил его концом летящий кинжал, и тот вонзился в плечо одного из головорезов, сопровождавших хозяина «Серебряного угря». Со вторым и третьим кинжалами он обошелся тем же манером, и в результате еще два его недруга получили болезненные, однако несмертельные раны.

Они взвыли и тоже рухнули, причем не столько от боли, сколько от ужаса перед таким сверхъестественным оружием. Но не успели они долететь до земли, как верзила, выхватив из-за пояса нож, метнул его левой рукой в своего противника — чародея. Седобородый то ли был убит наповал, то ли успел уклониться, но, во всяком случае, тут же пропал из виду.

Тем временем первый чародей, скорее всего из упрямства, направил в коротышку четвертый разряд, но тот, взмахнув проводом заземления, хлестнул им по окну, откуда вылетела голубоватая молния. Неизвестно, попал он прямо в седобородого или только в раму; во всяком случае, послышался громкий треск, оглушительное блеяние, и первый чародей тоже исчез.

Надо отдать должное собравшимся у ворот телохранителям и наемным убийцам: буквально через два удара сердца после столь блистательного отражения чародейских атак они, понукаемые своими нанимателями (а сводники — своими девками), бросились вперед, топча раненых и неистово размахивая своим колющим, режущим и оглушающим оружием. Разумеется, их было не менее пятидесяти против двоих, но и тут от них потребовалась известная отвага.

Коротышка и верзила, молниеносно встав спина к спине, проворно заработали оружием, отражая первый натиск и стараясь скорее нанести как можно больше легких ран, нежели поражать противника наверняка. У верзилы появился в левой ладони топор с короткой ручкой, обухом которого он для разнообразия легонько прохаживался по черепам, а коротышка, в дополнение к своему дьявольски колючему мечу, вооружился длинным ножом, которым действовал так же ловко.

Поначалу численный перевес нападавших только мешал им, поскольку они путались друг у друга под ногами, тогда как оборонявшейся парочке более всего угрожало быть заваленной массой своих раненых недругов, которых толкали в спину товарищи по оружию. Через какое-то время бой принял осмысленный характер, и начало казаться, что верзиле и коротышке придется перейти к более опасным ударам и что даже это, вероятно, им не поможет. Звон закаленной стали, топот тяжелых башмаков, яростные рыки, вырывавшиеся из плотно сжатых ртов, и возбужденное верещание девиц слились в такой невообразимый шум, что стража у ворот стала беспокойно озираться по сторонам.

Но тут надменному Башабеку, который соизволил наконец лично принять участие в схватке, верзила неуловимым движением топора снес ухо и несколько повредил ключицу, и к тому же девицы прониклись романтичностью всего происходящего и принялись подбадривать отбивающуюся парочку, что надломило боевой дух как сводников, так и головорезов.

Атакующие уже готовы были удариться в паническое бегство, когда внезапно на улице, ведшей к площади перед заставой, зазвенели шесть труб. Их пронзительные звуки ударили по изрядно потрепанным нервам нападавших, и те вместе со своими нанимателями бросились врассыпную, причем сводники не забыли утянуть за собой предательниц-шлюх, а поверженные наземь молниями и летучими кинжалами мордовороты кое-как заковыляли следом.

В скором времени площадь опустела, если не считать двух победителей, шеренги трубачей у начала улицы и стражников за воротами, смотревших в противоположную сторону, словно ничего и не случилось, а также сотни, если не больше, пар крошечных и искрасна-черных, как дикая вишня, глазок, которые внимательно наблюдали за происходящим из-под решеток сточных люков, из дыр в стенах и даже с крыш. Но кто же берет во внимание или даже просто замечает крыс — тем более в таком древнем и населенном таким количеством паразитов городе, как Ланкмар?

Гигант и коротышка еще несколько ударов сердца свирепо оглядывались, потом, переведя дух, оглушительно расхохотались, спрятали в ножны оружие и уставились на трубачей спокойно, но не без любопытства.

Трубачи расступились по обе стороны улицы, ряд копейщиков за ними повторил тот же маневр, и вперед вышел почтенный, чисто выбритый, строгого вида человек в черной тоге, окаймленной узкой серебристой лентой.

Полным достоинства движением он поднял руку и серьезно проговорил:

— Я — гофмейстер Глипкерио Кистомерсеса, ланкмарского сюзерена, и вот эмблема моей власти.

С этими словами он продемонстрировал небольшой серебряный жезл с пятиконечной бронзовой морской звездой на конце.

Приятели чуть кивнули, словно желая сказать: «Ладно, верим тебе на слово».

Повернувшись к верзиле, гофмейстер достал откуда-то из тоги свиток, развернул его, быстро пробежал текст и осведомился:

— Это ты — Фафхрд, варвар с севера и скандалист?

Немного подумав, гигант ответил:

— А если и так, то что же?

Гофмейстер снова справился о чем-то в своем пергаменте и повернулся к коротышке:

— А ты — прошу меня извинить, но тут так написано — тот самый ублюдок, которого давно подозревают в грабежах, воровстве, мошенничествах и убийствах и прозывают Серым Мышеловом?

Коротышка сдвинул на затылок капюшон и сказал:

— Может, это и не ваше дело, но мы с ним известным образом связаны.

Как будто столь уклончивых ответов оказалось достаточно, гофмейстер, дав пергаменту со щелчком свернуться в трубочку, засунул его назад в тогу и проговорил:

— В таком случае мой владыка желает вас видеть. Вы можете оказать ему услугу, весьма выгодную и для вас тоже.

Серый Мышелов поинтересовался:

— Ежели всемогущий Глипкерио Кистомерсес имеет в нас нужду, то как же он допустил, чтобы на нас напали и чуть не убили хулиганы, только что сбежавшие отсюда?

Гофмейстер ответил:

— Если бы вы позволили убить себя подобной шпане, то уж наверняка не справились бы с заданием, вернее, с поручением, которое имеет в виду мой повелитель. Однако время не ждет. Следуйте за мной.

Фафхрд и Серый Мышелов переглянулись, дружно пожали плечами, а затем кивнули. Чуть важничая, они двинулись за гофмейстером, копейщики и трубачи зашагали рядом, и вскоре вся процессия ушла тем же путем, которым и пришла. Площадь опустела.

Если не считать, разумеется, крыс.

По-матерински ласковый западный ветерок задувал в коричневые треугольные паруса, и стройная боевая галера вместе с пятью пузатыми судами-зерновозами, находясь в двух сутках пути от Ланкмара, плавно двигались в кильватерном строю по Внутреннему морю древней страны Невон.

Клонился к вечеру один из тех погожих голубых дней, когда море и небо, окрашенные одним цветом, неоспоримо доказывают справедливость гипотезы, взятой недавно на вооружение ланкмарскими философами: дескать, Невон — это гигантский пузырь, поднявшийся из вод вечности вместе с континентами, островами и огромными самоцветами, которые ночью превращаются в звезды и плавают по внутренней поверхности этого пузыря.

Сидевший на юте последнего и самого большого из зерновозов Серый Мышелов выплюнул за подветренный борт шкурку от сливы и расхвастался:

— В Ланкмаре нынче не жизнь, а малина! Не успели мы после многомесячных скитаний вернуться в Город Черной Тоги, как тут же получили непыльную работенку от самого сюзерена, причем с оплатой вперед.

— Мне уже давно не внушают доверия всякие непыльные работенки, — зевнув, отозвался Фафхрд и пошире распахнул свою подбитую мехом куртку, чтобы мягкий ветерок поглубже проник в заросли у него на груди. — Вдобавок нас выставили из Ланкмара столь поспешно, что мы не успели даже засвидетельствовать свое почтение дамам. Однако должен признать, что могло быть и хуже. Тугой кошель — лучший балласт для любого двуногого корабля, особенно если у него есть каперское свидетельство, дающее ему право действовать против дам.

Шкипер Слинур со скрытым одобрением посмотрел на гибкого человечка в сером и его франтоватого высокого приятеля-варвара. Шкипер «Каракатицы» был холеный человек средних лет, одетый во все черное. Он стоял подле двух мускулистых босых матросов в черных куртках, которые крепко держали громадное рулевое весло «Каракатицы».

— И что вам, мошенники, известно об этой непыльной работенке? — мягко поинтересовался Слинур. — Вернее, что сообщил вам благороднейший Глипкерио относительно цели и темной предыстории этого путешествия?

После двух суток спокойного плавания неразговорчивому шкиперу захотелось наконец обменяться если не мнениями, то хотя бы сомнениями и полуправдами.

Из висевшей у гакаборта сетки Мышелов с помощью кинжала, который он называл Кошачьим Когтем, выудил еще одну фиолетово-черную сливу и, не раздумывая, ответил:

— Этот флот сюзерена Глипкерио везет зерно в подарок Моварлу из Восьми Городов за то, что тот выгнал мингольских пиратов из Внутреннего моря и, возможно, отвратил нападение степных минголов на Ланкмар через Зыбучие земли. Моварлу нужно зерно для своих фермеров и охотников, превратившихся в горожан и солдат, и особенно для армии, которая как раз сейчас освобождает пограничный город Клелг-Нар от мингольской осады. А мы с Фафхрдом, если можно так выразиться, небольшой, но сильный арьергард, которому поручено проследить за зерном и другими более деликатными частями дара Глипкерио.

— Ты имеешь в виду этих? — Слинур указал большим пальцем на левый борт.

Под словом «эти» он имел в виду дюжину больших белых крыс, сидевших в четырех серебряных клетках. Благодаря шелковистым шубкам, белым кругам вокруг глаз и в особенности короткой и вздернутой верхней губе, из-под которой у каждой торчали два длиннющих резца, крысы напоминали компанию высокомерных и скучающих потомственных аристократов; с поистине аристократической скукой в глазах следили они за тощим черным котенком, который сидел, вцепившись когтями в поручень правого борта, словно желая держаться от крыс подальше, и изучал их издали с весьма обеспокоенным видом.

Фафхрд протянул руку и почесал котенку загривок. Тот выгнул спину, на миг забывшись в этом чувственном наслаждении, но тут же отодвинулся в сторону и снова стал озабоченно пялиться на крыс, как и оба рулевых в черных куртках, которые, казалось, были возмущены и вместе с тем напуганы необычными пассажирами с юта.

Мышелов облизал с пальцев сливовый сок и ловко подхватил языком капельку, грозившую сбежать вниз по подбородку.

— Нет, я имею в виду, главным образом, не этих породистых подарочных крыс, — ответил он шкиперу и, неожиданно присев, значительно прикоснулся пальцами к надраенной дубовой палубе, после чего пояснил: — Я, главным образом, имею в виду ту особу, что находится сейчас внизу, ту, что выгнала тебя из шкиперской каюты, а теперь настаивает на том, что этим крысам нужно солнце и свежий воздух, — по-моему, странный способ ублажать хищников, живущих в темных норах.

Кустистые брови Слинура поползли кверху. Он подошел поближе и зашептал:

— Ты полагаешь, что барышня Хисвет не просто сопровождает крыс, а сама является частью дара Глипкерио Моварлу? Но она же дочь самого крупного ланкмарского зерноторговца, который разбогател, продавая Глипкерио хлеб.

Мышелов загадочно усмехнулся, но ничего не ответил.

Слинур нахмурился и зашептал еще тише:

— А ведь верно, я слышал, поговаривали, будто ее отец Хисвин уже подарил свою дочь Глипкерио, чтобы заручиться его покровительством.

Фафхрд, который попытался снова погладить котенка, но лишь загнал его за бизань-мачту, услышав последние слова, обернулся.

— Да ведь Хисвет еще ребенок, — укоризненно проговорил он. — Девица весьма чопорная. Не знаю, как там насчет Глипкерио, он показался мне большим развратником (в Ланкмаре это не было оскорблением), но ведь Моварл — северянин, хотя и житель лесов, и, я уверен, любит лишь статных и дородных женщин.

— То есть женщин в твоем вкусе, да? — заметил Мышелов, глядя на Фафхрда из-под полуприкрытых век. — Желательно поупитаннее?

Фафхрд сморгнул, словно Мышелов ткнул его пальцем под ребро. Потом пожал плечами и громко спросил:

— А что в них особенного, в этих крысах? Они умеют делать всякие штуки?

— Ага, — с омерзением подтвердил Слинур. — Они играют в людей. Хисвет научила их танцевать под музыку, пить из кубков, держать крошечные копья и мечи, даже фехтовать. Сам я этого не видел и видеть не хочу.

Нарисованная шкипером картина поразила воображение Мышелова. Он представил, что стал ростом с крысу, дерется на поединках с крысами, которые носят кружевные жабо и манжеты, крадется по лабиринтам их подземных городов, становится большим любителем сыров и копченостей, начинает обхаживать какую-нибудь стройную крысиную королеву и, когда муж, крысиный король, застает их врасплох, дерется с ним в темноте на кинжалах. Но тут Мышелов заметил, что одна из крыс пристально смотрит на него через серебряные прутья ледяными, нечеловеческими голубыми глазами, и мысль эта ему тут же разонравилась. Несмотря на теплое солнышко, он вздрогнул.

Слинур между тем сказал:

— Не должны животные изображать людей.

И шкипер «Каракатицы» устремил мрачный взгляд на безмолвных белых аристократов.

— А вы слыхали легенду о... — начал было он, но умолк и покачал головой, как будто решив, что это будет уже слишком.

— Парус! — раздался крик из «вороньего гнезда». — Черный парус с наветренного борта!

— Что за судно? — крикнул в ответ Слинур.

— Не знаю, шкипер. Видна только верхушка паруса.

— Не спускай с нее глаз, парень, — скомандовал Слинур.

— Слушаюсь, шкипер.

Слинур принялся расхаживать взад и вперед по палубе.

— У Моварла паруса зеленые, — задумчиво проговорил Фафхрд.

Слинур кивнул.

— У илтхмарцев белые. У пиратов в основном красные. Когда-то черные паруса были у ланкмарцев, но теперь их поднимают лишь на погребальных барках, которые далеко от берега не отходят. По крайней мере, я никогда не слыхал...

Мышелов перебил:

— Ты говорил тут что-то о темной предыстории этого плавания. Почему темной?

Слинур подвел друзей к гакаборту, подальше от крепышей-рулевых. Проходя под румпелем, Фафхрд вынужден был пригнуться. Склонив друг к другу головы, все трое уставились на бурун за кормой.

Наконец Слинур проговорил:

— Вас долго не было в Ланкмаре. А вам известно, что это не первый караван с зерном, отправленный к Моварлу?

Мышелов кивнул:

— Нам говорили, что был еще один. Но он исчез, попал в шторм, я думаю. Тут Глипкерио что-то натемнил.

— Их было два, — лаконично отозвался Слинур. — Пропали оба. Бесследно. И шторм тут ни при чем.

— А что же тогда? — спросил Фафхрд и оглянулся на распищавшихся крыс. — Пираты?

— Моварл к тому времени уже отогнал их далеко на восток. Оба каравана, как и наш, шли под конвоем галеры. И оба вышли в хорошую погоду с попутным западным ветром. — Слинур тонко улыбнулся. — Глипкерио, понятное дело, не сказал вам об этом — боялся, что вы откажетесь. Мы, как моряки и ланкмарцы, должны выполнять свой долг и стоять за честь города, но в последнее время у Глипкерио были трудности с подбором специальных агентов, которых он любит посылать на задания как запасную силу. У него, конечно, варят мозги, у этого нашего сюзерена, хотя он использует их, в основном чтобы мечтать о посещении иных вселенских пузырей в водолазном колоколе или водонепроницаемом корабле, а сам между тем развлекается с дрессированными девицами, наблюдает за дрессированными крысами, откупается от врагов Ланкмара золотом и расплачивается с алчными союзниками Ланкмара зерном, а не солдатами. — Слинур крякнул. — А Моварл уже выходит из терпения. Угрожает, что, если не будет зерна, он отзовет патруль, сдерживающий пиратов, объединится с кочевниками-минголами и напустит их на Ланкмар.

— Чтобы северяне, пусть даже не живущие в снегах, объединились с минголами? — возмутился Фафхрд. — Да быть того не может!

Слинур посмотрел на него и ответил:

— Вот что я скажу тебе, северный ты ледосос. Ежели б я не считал такой союз возможным, и даже весьма, и ежели б Ланкмар не находился поэтому в страшной опасности, то ни за что я не пошел бы с этим караваном — долг там не долг, честь не честь. То же самое и Льюкин, командор галеры. Кроме того, я не думаю, что в противном случае Глипкерио послал бы Моварлу в Кварч-Нар своих благороднейших дрессированных крыс и лакомую Хисвет.

Что-то проворчав, Фафхрд недоверчиво спросил:

— Так ты говоришь, что оба каравана пропали бесследно?

Шкипер отрицательно покачал головой:

— Первый — да. А обломок второго нашел один илтхмарец, шедший на торговом судне в Ланкмар. Это была палуба одного из зерновозов. Она была буквально оторвана от бортов — кто и как это сделал, илтхмарец даже боялся предположить. К чудом сохранившемуся куску поручней был привязан шкипер зерновоза, который погиб явно всего несколько часов назад. Лицо у него было обглодано, а тело буквально изжевано.

— Рыбы? — предположил Мышелов.

— Морские птицы? — выдвинул свою версию Фафхрд.

— А может, драконы? — раздался третий голос — высокий, звонкий и веселый, словно у школьницы.

Собеседники обернулись, и Слинур, чувствуя за собой вину, быстрее всех.

Барышня Хисвет была ростом с Мышелова, но, судя по ее лицу, запястьям и лодыжкам, много тоньше. На ее нежном лице с чуть удлиненным подбородком алел маленький рот с припухлой верхней губкой, вздернутой как раз достаточно для того, чтобы были видны два ряда жемчужных зубов. Цвет ее кожи был кремовато-белый, с двумя пятнами румянца на высоких скулах. Прекрасные прямые волосы, совершенно белые и лишь кое-где тронутые серебром, спускались челкой на лоб, а на затылке были схвачены серебряным кольцом и болтались, словно хвост единорога. Белки глаз казались фарфоровыми, радужная оболочка была темно-розовой, а большие зрачки — черные. Тело скрывалось под свободным платьем из фиолетового шелка, и лишь время от времени ветер обрисовывал какой-либо фрагмент девичьей фигуры. Фиолетовый капюшон платья лежал на спине, рукава с буфами туго облегали запястья. Кожа на босых ногах была того же цвета, что и на лице, лишь чуть розовели кончики пальцев.

Девушка быстро посмотрела в глаза по очереди всем троим:

— Вы шептались о гибели караванов. — В ее голосе слышалось обвинение. — Фи, шкипер Слинур. Мы все должны быть смелыми.

— Вот-вот, — согласился Фафхрд, с радостью подхватив новую тему. — Отважного человека не испугает и дракон. Мне не раз доводилось видеть, как морские чудовища — с гребнями на спине, рогатые, иногда даже двуглавые — резвятся в морских волнах возле скал, которые моряки называют Когтями. Я их не пугался — важно было лишь смотреть на них повелительным взглядом. Как здорово они играли: драконы догоняли драконих, а потом... — Тут Фафхрд набрал в грудь побольше воздуха и рявкнул так, что рулевые подскочили: — Хрюпс! Хрюпс!

— Фи, воин Фафхрд, — с чопорным видом отозвалась зардевшаяся Хисвет. — Как вы нескромны! Сексуальные игры драконов...

Но Слинур повернулся к Фафхрду и, схватив его за руку, закричал:

— Тише ты, идиот! Разве не знаешь, что сегодня ночью мы будем проходить мимо Драконьих скал? Накличешь ты нам беду!

— Во Внутреннем море нет никаких драконов, — смеясь, заверил его Фафхрд.

— Но кто-то же раздирает корабли на части, — упирался Слинур.

Воспользовавшись этой перепалкой, Мышелов отвесил три поклона и подошел к Хисвет.

— Мы были лишены удовольствия лицезреть вас на палубе, барышня, — учтиво проговорил он.

— Увы, сударь, солнце меня не любит, — очаровательно просто ответила та. — Но теперь оно уже скоро зайдет, и лучи его не столь жгучи. К тому же, — передернувшись не менее очаровательно, продолжала она, — эти грубияны-матросы... — Девушка осеклась, увидев, что Фафхрд и шкипер «Каракатицы» перестали спорить и приближаются к ним. — О, я не имела в виду вас, милый шкипер Слинур, — заверила она, протягивая руку и почти касаясь его черной куртки.

— А не угостить ли вас, барышня, налитой солнцем и освеженной ветерком черной сархеенмарской сливой? — изящно взмахнув в воздухе Кошачьим Когтем, осведомился Мышелов.

— Думаю, нет, — ответила Хисвет, не сводя глаз с тонкого острия. — Нужно бы отправить Белых Теней в каюту, пока не наступила вечерняя прохлада.

— Верно, — с льстивым смешком поддакнул Фафхрд, догадавшись, что девушка имеет в виду белых крыс. — Как мудро, маленькая госпожа, вы поступили, позволив провести им день на палубе, чтобы они не стремились к Черным Теням; я имею в виду их свободных черных собратьев и очаровательных стройных сестер, которые, уверен, есть у нас в трюме.

— На моем судне нет крыс — ни дрессированных, ни каких-то других, — громко и сердито сказал Слинур. — Думаешь, у меня здесь крысиный бордель? Прощу прощения, барышня, — быстро добавил он. — Я хотел сказать, что обычных крыс на борту «Каракатицы» нет.

— Впервые в жизни вижу столь благословенный зерновоз, — решив проявить терпимость, заметил Фафхрд.

На западе пунцовый солнечный диск коснулся моря и сплющился, как мандарин. Хисвет оперлась спиной о гакаборт прямо под высоким рулевым веслом. Справа от нее стоял Фафхрд, слева Мышелов, который оказался рядом с сеткой со сливами, висевшей подле серебряных клеток. Заносчивый Слинур отошел к рулевым и принялся о чем-то с ними беседовать, а может, только делал вид, что беседует.

— Вот теперь я съела бы сливу, воин Мышелов, — мягко попросила Хисвет.

Как только услужливый Мышелов отвернулся и стал изящнейшими движениями ощупывать сетку в поисках самого зрелого плода, Хисвет вытянула правую руку и, даже не взглянув на Фафхрда, медленно провела растопыренными пальцами по его мохнатой груди, собрала в горсть пучок волос, больно ущипнула, после чего нежно пригладила ладошкой взъерошенную растительность.

Когда Мышелов повернулся назад, ее рука уже была опущена. Девушка томно поцеловала свою ладонь и той же рукой сняла сливу с кончика кинжала. Чуть-чуть пососав плод в том месте, где его проколол Кошачий Коготь, она передернулась.

— Фи, сударь, — надула губки девушка. — Вы обещали, что она будет налита солнцем, а она совсем холодная. И вообще к вечеру все охлаждается. — Хисвет задумчиво огляделась. — Вот воин Фафхрд весь пошел гусиной кожей, — сообщила она, потом вдруг вспыхнула и укоризненно зажала рот ладошкой. — Запахните куртку, сударь. Это спасет от простуды вас и от замешательства девушку, которая привыкла видеть обнаженными лишь рабов.

— А вот эта будет, пожалуй, вкуснее, — окликнул стоявший подле сетки Мышелов.

Хисвет улыбнулась и бросила ему сливу, которую уже попробовала. Он швырнул ее за борт и кинул ей вторую. Она ловко поймала ее, поднесла, чуть сдавив, к губам, печально, однако с улыбкой покачала головой и бросила сливу назад. Мышелов, тоже ласково улыбаясь, поймал ее, кинул за борт и бросил девушке третью. Эта игра продолжалась довольно долго. У плывшей за «Каракатицей» акулы разболелся живот.

Осторожно переступая лапками и не сводя глаз с левого борта, к молодым людям приблизился черный котенок. Фафхрд мгновенно схватил его, как хороший генерал в пылу битвы хватается за любую благоприятную возможность.

— А вы видели корабельного котенка, маленькая госпожа? — спросил он, подходя к Хисвет и держа зверька в своих громадных ладонях. — Мы должны считать «Каракатицу» его кораблем, потому что он сам прыгнул на борт, когда мы отплывали. Смотрите, маленькая госпожа. Его нагрело солнышко, он теперь теплее любой сливы.

С этими словами он протянул ладонь, на которой сидел котенок. Но Фафхрд не учел, что у котенка есть на все своя точка зрения. Увидев, что его подносят к клеткам с крысами, котенок вздыбил шерстку и, когда Хисвет протянула руку, чтобы взять его, обнажив при этом в улыбке верхние зубы и пролепетав: «Бедненький бродяжка», яростно зашипел и стал отбиваться передними лапками с выпущенными когтями.

Охнув, Хисвет отдернула руку. Не успел Фафхрд отшвырнуть котенка прочь, как тот вскочил ему на голову, а оттуда — на самый верх рулевого весла.

Мышелов бросился к Хисвет, одновременно кляня Фафхрда на чем свет стоит:

— Олух! Деревенщина! Ты же знал, что эта тварь совсем дикая! — Затем, повернувшись к Хисвет, он тревожно спросил: — Вам больно, барышня?

Фафхрд сердито замахнулся на котенка; один из рулевых тоже подскочил, видимо полагая, что котятам расхаживать по рулевому веслу не положено. Длинным прыжком котенок перемахнул на поручень правого борта, поскользнулся и, вцепившись когтями в дерево, закачался над водой.

Между тем Хисвет отнимала у Мышелова руку, а тот все твердил:

— Дайте я осмотрю ее, барышня. Даже крошечная царапина, сделанная грязным корабельным котом, может быть крайне опасна!

Девушка же игриво отвечала:

— Да нет, милый воин, говорю вам, все в порядке.

Фафхрд подошел к правому борту, исполненный решимости швырнуть котенка в воду, но как-то уж так случилось, что вместо этого он подставил болтающемуся зверьку ладонь и поднял его на поручень. Зверек незамедлительно укусил его за большой палец и взлетел на мачту. Фафхрд едва удержался, чтобы не взвыть от боли. Слинур расхохотался.

— Нет, я все же осмотрю, — властно проговорил Мышелов и силой завладел рукой Хисвет.

Девушка дала ему немного подержать ее, потом вырвала ладонь, выпрямилась и ледяным тоном заявила:

— Вы забываетесь, воин. К ланкмарской барышне не имеет права прикасаться даже ее собственный врач, он трогает лишь тело ее служанки, на котором барышня показывает, где у нее болит. Оставьте меня, воин.

Разобиженный Мышелов отступил к гакаборту. Фафхрд принялся сосать укушенный палец. Хисвет подошла и встала рядом с Мышеловом. Не глядя на него, она ласково проговорила:

— Вам следовало попросить меня позвать служанку. Она очень хорошенькая.

На горизонте виднелся лишь кусочек солнца величиной с край ногтя. Слинур окликнул наблюдателя в «вороньем гнезде»:

— Как там черный парус?

— Держится на расстоянии, — донеслось в ответ. — Идет параллельным курсом.

Чуть вспыхнув зеленоватым светом, солнце скрылось за горизонтом. Хисвет повернула голову и поцеловала Мышелова в шею, прямо под ухом. Ее язык щекотал кожу.

— Теряю парус из виду, шкипер! — прокричал наблюдатель. — На северо-западе туман. А на северо-востоке... маленькое черное облачко... словно черный корабль с яркими точками... который движется по воздуху. А теперь и он пропал. Все исчезло, шкипер.

Хисвет выпрямилась. К ним подошел Слинур, бормоча:

— Что-то из этого «вороньего гнезда» слишком много видно...

Хисвет вздрогнула и сказала:

— Белые Тени простудятся. Они очень нежные, воин.

Мышелов выдохнул ей в ухо:

— Вы сами — Белая Тень Восторга, барышня! — Затем двинулся к клеткам и громко, чтобы услышал Слинур, сказал: — Быть может, завтра, барышня, вы удостоите нас чести и устроите представление — вот тут, на юте? Будет очень интересно посмотреть, как вы с ними управляетесь. — Он погладил воздух над клетками и, сильно кривя душой, проговорил: — До чего же они симпатичные!

На самом деле Мышелов опасливо высматривал крошечные копья и мечи, о которых упоминал Слинур. Двенадцать крыс разглядывали его без тени любопытства. Одна даже вроде бы зевнула.

— Я бы не советовал, — резко воспротивился Слинур. — Понимаете, барышня, матросы дико боятся и ненавидят любых крыс. Лучше бы их не нервировать.

— Но это ж аристократы, — не унимался Мышелов, но Хисвет лишь повторила:

— Они простудятся.

Услышав эти слова, Фафхрд извлек палец изо рта, быстро подошел к девушке и предложил:

— Маленькая госпожа, можно я отнесу их на место? Я буду осторожен, как клешская сиделка.

Он двумя пальцами поднял клетку, в которой сидели две крысы. Наградив его улыбкой, Хисвет сказала:

— Было бы очень любезно с вашей стороны, благородный воин. Простые матросы обращаются с ними слишком грубо. Но вы можете унести только две клетки. Вам понадобится помощь.

И с этими словами девушка взглянула на Мышелова и Слинура. Деваться было некуда. Слинур и Мышелов, последний не без опаски и отвращения, бережно подхватили по клетке, Фафхрд взял вторую, и все они двинулись вслед за Хисвет в каюту, располагавшуюся под приподнятой палубой юта. Не удержавшись, Мышелов шепнул Фафхрду:

— Тьфу! Сделал из нас крысиных слуг! Котенок тебя уже укусил, пусть теперь искусают и крысы!

У дверей каюты темнокожая служанка Фрикс забрала клетки, Хисвет поблагодарила своих рыцарей весьма отчужденно и сухо, после чего Фрикс затворила дверь. Послышался стук задвигаемого засова и бряканье цепочки.

Тьма над морем сгущалась. В «воронье гнездо» подняли желтый фонарь. Черная боевая галера «Акула», на время спустив парус, подошла на веслах к «Устрице», шедшей впереди «Каракатицы», чтобы выговорить за то, что на ней так поздно подняли топовый огонь, после чего поравнялась с «Каракатицей», и Льюкин со Слинуром принялись орать во всю глотку, обмениваясь мнениями относительно черного паруса, тумана, облачков, похожих на корабли, и Драконьих скал. В конце концов галера с отделением ланкмарской пехоты в вороненых кольчугах на борту снова заняла место во главе каравана. Замерцали первые звезды, доказывая, что солнце не ушло сквозь воды вечности в какой-нибудь иной вселенский пузырь, а плывет, как ему и должно, назад на восток под небесным океаном, бросая случайные лучи, в которых поблескивают звезды-самоцветы.

К тому времени, как взошла луна, Фафхрд и Мышелов улучили (разумеется, по отдельности) момент, чтобы постучаться в двери Хисвет, однако практически ничего этим не добились. Когда постучался Фафхрд, Хисвет сама открыла небольшое оконце, прорезанное в двери, и быстро проговорила: «Фи, воин Фафхрд, как не стыдно! Разве вы не видите, что я переодеваюсь?» — после чего оконце захлопнулось. Когда же в дверь поскребся Мышелов и стал умолять Белую Тень Восторга выглянуть хоть на миг, в окошке появилась веселая мордашка Фрикс и прозвучали слова: «Хозяйка велела мне пожелать вам спокойной ночи и послать воздушный поцелуй». Когда воля хозяйки была выполнена, оконце затворилось.

Фафхрд, который подглядывал за другом, приветствовал Мышелова довольно язвительно:

— О Белая Тень Восторга!

— Маленькая госпожа! — огрызнулся Мышелов.

— Черная сархеенмарская слива!

— Клешская сиделка!

Оба героя почти всю ночь не сомкнули глаз: вскоре после того, как они улеглись, через равные промежутки времени стали ра…