Дело двух Феликсов

Аннотация

2021 год. Старший следователь Орест Волин приезжает во Францию к своей девушке, парижанке Ирэн Белью. Ирэн работает в парижской полиции и расследует дело об убийстве русского коллекционера и краже у него вещей, принадлежавших легендарному князю Юсупову, убийце Григория Распутина…

…Очередной мемуар Загорского рассказывает о событиях 1925 года. Бывшая возлюбленная Загорского Светлана Лисицкая, работающая натурщицей в Ленинградском художественно-техническом институте, случайно узнает о преступной схеме, с помощью которой из музеев воруют шедевры изобразительного искусства и переправляют их на Запад.

Чувствуя нависшую над ней опасность, Лисицкая отправляет Загорскому телеграмму, прося его о помощи. Загорский просит ее приехать в Москву.

АНОНИМYС
Дело двух Феликсов

Содержание

Аннотация
Пролог. Старший следователь Волин
Глава первая. Нимфа и рыцарь
Глава вторая. Двойное дно искусства
Глава третья. В гостях у железного Феликса
Глава четвертая. Ноосфера против эпилепсии
Глава пятая. Влюбленный и голубоглазый
Глава шестая. Преимущества спортивной ходьбы
Глава седьмая. Как в детективном романе
Глава восьмая. В компании Рубенса
Глава девятая. Жадная пасть болота
Глава десятая. Красные дипкурьеры
Глава одиннадцатая. Новый чичисбей миллионерши
Глава двенадцатая. Внезапное разоблачение
Глава тринадцатая. Ловушки «Мулен Ружа»
Глава четырнадцатая. Слуга чёрной богини
Глава пятнадцатая. Бульдог и император
Глава шестнадцатая. Украденные шедевры
Глава семнадцатая. Патриот против дипломата
Глава восемнадцатая. Ангел преисподней
Заключение. Москва, Кремль
Эпилог. Парижский ажан и прочая романтика
Примечания

Пролог. Старший следователь Волин

Воздух Парижа был прозрачным, благоуханным и тек над головой, словно огромная река. Время от времени он сгущался до ангельской плотности и норовил поднять заблудшего грешника на белоснежных своих крыльях к сияющим синим небесам. Грешник, разумеется, сопротивлялся, но все-таки потихоньку воспарял духом и спустя какое-то время обнаруживал, что не идет уже, а почти летит над землей.

Примерно так же летел сейчас, а точнее легкой, почти невесомой, стопой шел старший следователь СК Орест Витальевич Волин. По улице Удон спускался он от базилики Сакре-Кёр прямиком к Пляс Пигаль[1]. Моралисты и скептики разглядели бы в этом маршруте что-то возмутительное, греховное, намекающее на падение и разврат, но ничего такого не имел в виду Орест Волин. Путь его был прямым, исполненным благих намерений, а спускался он просто потому, что улица вела под уклон, а не потому, что желал немедленно и бесповоротно пасть, как то проделали до него многие, ошибочно считавшиеся ангелами, а ныне раскрывшие перед лицом богомольной общественности всю свою мерзостную суть.

Отчего Волин спускался именно от Сакре-Кёр, спросите вы? Ответ прост: оттого, что очень любил Монмартрский холм и собор Святого Сердца. Художники, мимы и музыканты, облюбовавшие окрестности собора, ясно свидетельствовали о том, что они – возлюбленные дети Божьи и простится им гораздо больше, чем всем другим, а может быть, и больше, чем они сами бы того хотели.

Единственным местом в Париже, которое нравилось Волину больше Монмартра и Сакре-Кёр, был собор Парижской Богоматери, знаменитый Нотр-Дам-де-Пари. Орест Витальевич был совершенно убежден, что те, кто побывал внутри собора Парижской Богоматери, побывали в четвертом измерении.

Волин хорошо помнил тот первый раз, когда оказался он в невыразимой таинственной полутьме собора, где растворялись предметы и люди, и как среди высоких и темных стен явственно ощутил холодное зияние – воронку между мирами. Тогда он всей кожей почувствовал, что здесь стерта грань между небесами и преисподней, здесь они соприкасаются и грозные, сияющие неземным светом ангелы созерцают печальных насельников адских сфер. Тогда он ясно услышал и трепет ангельских крыльев, и скрежет дьявольских когтей.

Но все это кончилось, пресеклось в один миг от преступной глупости мигранта-строителя, бросившего сигарету там, где и курить-то нельзя. В короткое время Нотр-Дам-де-Пари был охвачен смертельным пламенем и вскоре прекратил свое существование. Нет, конечно, его отстроят заново, его восстановят, но уже никогда-никогда не ощутить в нем легкого дыхания ангелов и не услышать дальнего воя темных духов. Граница между мирами закрылась здесь, и никогда больше не откроется. Но прежде, чем закрыться навсегда, воронка эта, словно из мести, выпустила на волю страшный шипастый шар коронавируса и люди облачились в броню из медицинских масок и одноразовых перчаток.

Впрочем, как сказано в Библии, дневи довлеет злоба его, то есть всякому дню достаточно текущих забот. И природные парижане, как и десять лет назад, спешили по улицам, сидели на открывшихся уже верандах, ехали на машинах и мотоциклах. Хотя нет – на машинах и мотоциклах ездили теперь гораздо меньше, зато на улицах во множестве появились самокаты. По полупустым проспектам семьями и целыми отрядами проезжали велосипедисты. Исчезли куда-то автомобильные пробки и угарный газ, в атмосфере царило благорастворение воздухов.

– Вот что ковид животворящий делает, – говорил Орест Витальевич своей парижской подруге Ирэн, которую на русский лад звал он просто Иришкой.

– Не ковид никакой, а наша мэр Идальгó, – отвечала Иришка с очаровательным французским акцентом. – Она не любит автомобили и не любит, как это по-русски… вонизм?

Волин согласился, что вонизм – это очень по-русски. Хотя, как ни странно, в России его тоже не любят.

– Вы, русские, вообще ничего не любите, – говорила Иришка, укладывая волосы феном, в тот время, как он ходил вокруг нее, как кот вокруг сметаны.

– Ну, почему же ничего, – возражал он, – вот, например, мы очень любим тебя.

И старший следователь ухватывал ее за талию и волок в постель, хотя она отбивалась и кричала, что ей на работу, и что русские – не только варвары, но и маньяки, и чтобы она еще раз подпустила к себе хоть одного русского…

– Да ты сама русская, – говорил он, хохоча и перехватывая ее кулачки, которыми она размахивала у него перед носом. – Ты сама русская на сто процентов.

И это было правдой. Ирэн Белью, она же Ирина Белова, только жила в Париже, родителей же имела вполне русских. В начале лихих девяностых они покинули богоспасаемое отечество наше ради прекрасной Франции и ни разу, кажется, об этом не пожалели. И уж подавно не жалела об этом Ирэн – для старшего следователя просто Иришка.

– Почему я должна скучать по стране, которую даже не видела никогда? – удивлялась она. – Что такое эта ваша ностальжи? Ностальжи придумали русские, чтобы оправдать хандру и дурной характер.

И тут Ирэн начинала говорить противным голосом, передразнивая воображаемых русских.

– Ты почему такой хмурый? У меня ностальжи. А почему не работаешь? У меня ностальжи. Почему ты украл чужой бумажник? Потому что у меня загадочный русский характер и меня замучила ностальжи!

Волин, смеясь, отвечал, что она язва, и что она неправа. Что вот он, например, русский, но на ностальгию не жалуется, бумажников ни у кого не ворует и вообще к криминалу не склонен. Больше того, он следователь и даже сам ищет бандитов.

– Ну и что, – говорила Иришка, – и я следователь и тоже ищу бандитов.

И это также было правдой. А теперь сами посудите, стоило ли старшему следователю ехать во Францию, чтобы найти там девушку, во-первых, русскую, во-вторых, тоже служащую в местной полиции? Но так уж оно вышло и с этим, хочешь не хочешь, приходилось мириться.

– Не могу же я тебя бросить только потому, что ты ажан[2], – объяснял ей Волин.

– Неизвестно еще, кто кого бросит, – сердилась Иришка. – Я могу тебя вообще арестовать. Как ты оказался во Франции в разгар коронавируса? Между нашими странами сообщение закрыто.

Сообщение, действительно, было закрыто, поэтому лететь пришлось через Афины. Но, что бы там ни было, он сейчас находился во Франции, в Париже, а она и вовсе тут жила, так что ничего более естественного, чем их союз и представить было нельзя. Впрочем, из союза этого вышла и неожиданная польза. Во всяком случае, для мадемуазель Белью.

Как-то вечером она явилась домой хмурая, и даже говорить с Волиным не желала. Ему, однако, все-таки удалось ее расшевелить. Ирэн сердито посмотрела на него и топнула ножкой.

– Ненавижу этих русских! – закричала она. – Все как один – преступники и мафиози!

– Ты папе с мамой об этом говорила? – осведомился Орест. – Они, между прочим, тоже русские.

– Я серьезно, – отвечала Иришка, вытаскивая из микроволновки лазанью и раскладывая ее по тарелкам.

После недолгих расспросов выяснилась причина ее плохого настроения. За несколько дней до того был убит немолодой коллекционер русского происхождения – некий Арсений Завадский. Дом его ограбили, однако что именно вынесли, установить не удалось. Скорее всего, пропали вещи из коллекции Завадского. Следов на месте преступления никаких не осталось, видеокамеры в доме не работали. Не совсем ясно было, с какого именно боку браться за это дело.

В двух словах пересказав всю историю Волину, Иришка, даже не поужинав, начала переодеваться. На этот раз ее боевым облачением стало маленькое черное платье и серьги от Валентино.

– Ты куда? – с подозрением спросил старший следователь.

– В бордель, – сухо отвечала мадемуазель Белью.

Он несколько опешил.

– Я серьезно.

– И я серьезно. Убили русского, значит, придется идти к русским бандитам, запугивать их и пытаться что-то выяснить, – мрачно проговорила Иришка.

Волин изумился: у нее что, есть знакомые русские бандиты? Конечно есть, подозрительные русские у полиции все наперечет. А почему именно она? Потому что она знает язык.

Так, наконец, прояснилось дурное настроение Иришки: грядущий разговор с бандитами был ей неприятен.

– Они грязные скоты, чувствуют себя во Франции, как дома, хамят и ничего не боятся, – объяснила она Волину. – Придется их запугивать.

– У тебя есть еще одно маленькое черное платье? – спросил Орест немного подумав.

Ирэн удивилась: зачем ему? Затем, что он тоже пойдет запугивать бандитов – вместе с ней. Ей не до шуток, черт побери! А он и не шутит. Или мадемуазель ажан думает, что он ее отпустит одну к бандитам, да еще в таком виде?

– Пожалуй, – сказала она, немного поразмыслив. – Моральная поддержка не повредит…

Искомый русский бордель находился в получасе езды от Иришкиного дома. Это оказался весьма презентабельный ресторан, полный чинных обывателей, мирно вкушающих традиционную русскую кухню по немыслимым даже для Франции ценам. Атмосфера в ресторане была спокойная и располагающая, почти домашняя.

– А где же падшие женщины? – осведомился Волин, с любопытством оглядывая зал.

– А тебе зачем? Ты сюда работать пришел, – хмуро отвечала мадемуазель Белью.

– У меня чисто научный интерес…

– Я тебе покажу интерес, – пообещала Ирэн и впилась ему в руку ногтями. – Как это у вас говорят: всю жизнь на лекарства будешь работать!

Волин поморщился от боли и почел за лучшее больше не шутить. К ним подошел метрдотель, отдаленно похожий на пингвина: черный фрак, белая сорочка, тугие щеки и маленькие печальные глазки.

– Мадемуазель Белью, – сказал пингвин, кланяясь.

– И мой спутник, – добавила она.

Метрдотель посмотрел на Волина, как на пустое место, и снова обратился к Ирине.

– У вас заказано?

– Я хочу встретиться с Николаем.

Пингвин заколебался: Николай Николаевич, кажется, занят, и он не уполномочен…

– Пойди и доложи, – прервала его Ирэн. – И чтоб без этих ваших русских завтра и потом. Скажи: встретиться со мной прямо сейчас – в его интересах.

Метрдотель поклонился и исчез. Волин продолжал с любопытством озирать зал, освещенный интимным красноватым светом.

– Может, пока то да се, выпьем шампанского? – спросил он у Ирэн.

Та лишь насмешливо ухмыльнулась: здешнее шампанское выйдет ему в целую зарплату. А он думал, что ее тут угощают бесплатно. Если бы ее тут угощали бесплатно, у нее уже давно был бы домик на Лазурном берегу, а сама она сидела в самой крепкой французской тюрьме. Нет, ее знакомства с русскими бандитами так далеко не заходят. Она сама по себе, а шампанское можно и в супермаркете купить.

– Понимаю, честь ажана, – хмыкнув, сказал Волин.

Как из-под земли снова выскочил метрдотель. Казалось, держался он теперь в два раза предупредительнее, чем раньше. С легкими, исполненными достоинства поклонами он повел Волина и его барышню на второй этаж.

– Ты хорошо стреляешь? – спросила она его шепотом.

– Да, но только при наличии пистолета, – отвечал он так же тихо.

Кажется, провожатый все-таки услышал их, потому что чуть заметно улыбнулся.

Ирэн и Волина ввели в зал еще более просторный, и освещенный еще меньше, чем нижний, так что углы его терялись в загадочной полутьме и в них при желании вполне могла спрятаться парочка-другая домовых. Однако Ирэн, обладавшая кошачьим зрением, сразу разглядела, что кто-то сидит в дальнем конце зала на огромном кожаном диване. И немедленно двинулась туда, опередив метрдотеля.

Тот печально посмотрел на Ореста и горестно развел руками, как бы говоря: вот такой нынче пошел клиент, лишает профессионалов работы. Если так дальше пойдет, посетители скоро сами себе начнут бифштексы жарить. Волин в ответ возвел очи к потолку, как бы желая сказать: очень вас понимаю и совершенно с вами согласен. После чего тоже направился к дальнему дивану.

Диван был круглый и как бы обтекал собой небольшой обеденный стол. Сидя на таком диване, можно было отлично видеть собеседников перед собой и даже по бокам. Единственное, чего нельзя было видеть, так это кто встал за твоей спиной и хочет без лишних экивоков тебя прикончить. Это слегка нервировало Волина, поэтому он сел несколько боком – так, чтобы видеть, что происходит за спиной у Иришки, а она чтобы контролировала его тыл. Конечно, толку от этого было мало, да и не ждал он, что их начнут расстреливать прямо во время разговора – но все же, все же.

Николай Николаевич Серегин оказался импозантным мужчиной лет пятидесяти, одетым в настолько дорогой серый костюм, что тот казался уже почти дешевым. Внимательные серые, в цвет пиджака, глаза, крупный рот, жесткие складки на лице, выдающие бывшего единоборца – все это показывало, что человек перед ними очень серьезный.

Серегин кивнул Волину и попытался поцеловать руку Иришке, но не на таковскую напал. Та выдернула руку и заявила, что уже сто раз говорила: она не терпит домогательств.

– Это не домогательства, а обычная старомодная учтивость, – укоризненно сказал Николай Николаевич.

– Знаю я вашу учтивость – до первой кровати, – отвечала мадемуазель Белью.

Серегин поднял руки, как бы говоря: сдаюсь, и поглядел на Волина.

– Интересное имя – Орест, – заметил он. – Вы ведь, кажется, тоже полицейский, только из России?

Волин удивился: это что, так заметно?

– Мне заметно, – отвечал Николай Николаевич, улыбаясь. – Много я вашего брата мента перевидал когда-то. Но, впрочем, мы отвлеклись. Итак, какое у нас дело?

Ирэн в двух словах пересказала ему историю коллекционера Завадского.

– И ты думаешь, что это я его убил? – удивился Серегин.

– А кто еще? У вас, русских, такая же этническая преступность, как у итальянцев и китайцев. Как это у вас там говорится: своих не бросаем, чужих не убиваем?

Николай Николаевич только головой покачал на это. Странно, что мадемуазель до сих пор не уволили из полиции – за расизм и отсутствие толерантности.

– Поверь, милая, – сказал он задушевно, – русские – такие же люди, как и все остальные. И если какой-то русский погиб, это вовсе не значит, что убил его тоже русский. И тем более это не значит, что убил его я. Мне приятно, что ты так высоко меня ценишь, но я не Господь Бог и не могу убивать всех налево и направо.

Иришка с ним не согласилась: это не аргумент.

– Хорошо, – кивнул Серегин. – На сколько там обворовали этого вашего покойника?

Иришка заколебалась. Точно сказать трудно. Может, миллион, может, больше.

– Миллион, – задумчиво повторил Серегин. – Это как раз та сумма, которую я зарабатываю за день. Вот и скажи, стал бы я марать руки и рисковать всем ради какого-то миллиона?

– Жадность города берет, – отвечала Иришка.

– Не тот случай, – вздохнул Серегин.

Некоторое время они препирались, причем выглядело это, как разговор давно и хорошо знакомых людей, которых объединяют отношения любви-ненависти. Наконец Николай Николаевич не выдержал.

– Хорошо, – сказал он, хмурясь, – твоя взяла. Я попробую навести справки. И если к этому причастен кто-то из наших, непременно сообщу.

– Слово бандита? – строго спросила Иришка.

Серегин поморщился: ну, какой он бандит, но все-таки кивнул – слово.

Она поднялась, встал со своего места и Волин.

– Если позволишь, на два слова твоего кавалера, – сказал Николай Николаевич.

Иришка глянула на Серегина, потом на Волина, как бы сопоставляя весовые категории, затем кивнула Оресту: жду тебя внизу. И, не попрощавшись, пошла прочь. Николай Николаевич проводил ее взглядом, вздохнул:

– Дикая кошка… Но красота, ум, характер! Такую надо очень беречь.

– Я вижу, вы к ней неровно дышите, – сказал Волин.

Серегин нахмурился: у него к Ирине исключительно отеческие чувства.

– Серьезно? Ну, тогда у меня тоже, – кивнул Волин.

Николай Николаевич неожиданно развеселился.

– Вы остроумный человек, – сказал он, – и хороший к тому же. Вы мне нравитесь.

Орест Витальевич поднял брови, а какой господину Серегину интерес в хороших людях? С хорошим каши не сваришь: ни украсть, ни убить толком он не способен.

– Скажу странную вещь: все хотят, чтобы их окружали хорошие люди, – неожиданно серьезно отвечал Серегин. – Никто не хочет сына-бандита или жену-мошенницу. Правда, с хорошими нельзя делать тот бизнес, которым занимаюсь я, но жить всегда лучше с хорошими людьми. У меня, знаете, сын…

– Тоже бизнесмен?

Нет, сын Серегина не был бизнесменом. Он был скрипачом в маленьком безымянном оркестре. Конечно, отец мог бы купить ему «Виртуозов Москвы», но он не хочет. Он ездит на работу на велосипеде, хотя мог бы на «бугатти» рассекать в сопровождении полицейского эскорта. И знаете, именно такой сын – простой, добрый и честный мальчик – греет Серегину душу.

– Больше того скажу: ради него я теперь не прибегаю к насилию, – заключил Николай Николаевич. – Мне неприятно, если он будет думать, что отец у него – негодяй.

– А раньше прибегали? – полюбопытствовал Орест.

Серегин развел руками.

– Куда деваться: лихие девяностые, мы все оттуда…

Когда Волин спустился на первый этаж, Ирэн посмотрела на него внимательно: что, очаровывал его старый бандит? Небось, про сына-скрипача рассказывал?

– Было дело, – кивнул Орест.

– Не верь, все вранье.

– Что, нет сына? – удивился Волин. – Или, он, может, не скрипач никакой?

Оказалось, что сын-скрипач все-таки есть и вообще, все, что говорил Серегин, правда. Но при этом, как ни удивительно, все было враньем. Просто есть такие люди, которые любую правду превращают во вранье.

– Если Серегин скажет, что дважды два – четыре, или что Земля вращается вокруг Солнца, не верь, – толковала Ирэн.

– Но сын-то…

– Сын есть, – с досадой сказала она, – зовут Базиль. Он даже хотел меня с ним свести. Но мне не интересно, Базиль не человек, а канифоль. Тюфяк и маменькин сынок.

– Зато папаша у него обаятельный, – с некоторой ревностью заметил Волин.

– Зло и должно быть обаятельным, иначе кто попадет на его крючок, – объяснила Иришка…

Волин вздохнул: похоже, в этот раз они промахнулись и убийцу придется искать в другом месте. Он тут вот о чем подумал: хорошо бы узнать, с какими аукционными домами имел дело Завадский, и что он в последнее время продавал или покупал.

Так они и сделали. Метод, как ни странно, оказался вполне действенным. Очень скоро выяснилось, что незадолго до смерти покойный Завадский выразил желание продать кое-что на торгах аукционного дома «Лё Маре[3]».

– Лё Маре? – удивился Волин. – По-французски это, кажется, болото.

– Сам ты болото рязанское, – отвечала Ирэн. – Лё Маре – исторический центр Парижа, богемный квартал, самое, как говорят у вас, понтовое место.

– Понял, – кивнул старший следователь. – И что же именно хотел продать покойник в этом твоем «Лё Маре»?

И он вопросительно поглядел на мадемуазель Белью. Та слегка нахмурила свои соболиные, как сказали бы в старину, брови. К сожалению, конкретных предметов в аукционном доме назвать не смогли.

– Как же так, ажан, не разочаровывайте меня! – взмолился Орест.

И Иришка не разочаровала. Да, предметы не были названы, но стало известно, что речь идет о вещах, принадлежавших старинному роду Юсуповых, а точнее, последнему князю из этого рода – Феликсу Феликсовичу Юсупову.

При этих словах глаза Волина блеснули странным огнем.

– Что? – спросила Иришк…