Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Он смотрел из окна на улицу, похожую на галлюцинацию. Взгляд его был бессмысленным, но тем не менее целеустремлённым. Хотя никакой цели не существовало. Сами глаза поражали отсутствием всякого выражения и своей равнодушной чернотой.

Большая голова этого человека напоминала тень того, кто стоял за его спиной, скрытый от мира. Вдруг бессмысленный взгляд незнакомца стал пронзительным, словно он узрел свою смерть. Но никакой смерти в прямом смысле не было. Человек пошевелился и, наклонив голову, посмотрел налево.

В глазах его появились слёзы, но выражение лица оставалось холодным и жестоким. Казалось, он видел то, что не могли видеть ни люди, ни демоны…

Долго ещё виднелся силуэт этого существа в одиноком окне…

Глава 1

Лёня Одинцов, молодой, чуть юркий человек лет двадцати семи, стоял в коридоре поезда Москва — Улан-Батор, который следовал через Сибирь в Монголию. Шёл двадцать первый век.

Лёня направлялся из Москвы в Новосибирск к дальним родственникам. Пассажиры здесь были как из западных стран, так и российские.

Лёня, ни о чём не думая, почему-то слегка пританцовывал на месте, глядя в окно. Другие пассажиры в коридоре поезда вели себя смирно, но как-то странно. В чём состояла эта странность, Лёня Одинцов и не пытался понять. Понимание вообще было его слабым местом. Лёня всегда считал, что мир понять невозможно. К нему назойливо подошёл человечек, постоянно спрашивающий у окружающих:

— How are you?

Лёня почувствовал, что, если ему зададут этот безразлично-бессмысленный вопрос о том, как он себя чувствует, он сойдёт с ума — пусть даже на время.

В коридоре то появлялись, то исчезали какие-то люди, озабоченные и, как показалось Лёне, очень разные, несводимые к единому человеческому знаменателю. «Что за чепуха», — бормотал Одинцов, оглядывая их.

Поразила его и малютка, девочка лет семи, с совершенно призрачным, до недоумения, лицом. Она прыгала около ног Лёни и тихонько повторяла:

— Лучше утопиться, чем ехать в таком поезде.

Лёня пожимал плечами: такая маленькая, юркая, как змейка, а уже сумасшедшая.

Довольно увесистая бабёнка лет сорока подошла и вдруг потрогала его, точно проверяла, из чего он состоит.

— Ишь, живой, — хихикнула она после такой проверки.

Лёня тупо молчал, словно вылез из того света.

В дальнем купе истерично залаяла собачка, но её лай быстро оборвался в пустоту.

Поезд тем не менее набирал скорость.

«Куда он так ненормально несётся?» — безучастно подумал Лёня. Где-то он перестал понимать не только мир, но и себя самого.

Внезапно в вагоне, видимо по служебному микрофону, зазвучал с очень убедительными интонациями голос:

— Дорогие леди, джентльмены, товарищи и господа! Рады сообщить вам, что наш поезд изменил направление. Следующая остановка: «Преисподняя».

И сразу же это объявление прозвучало на английском языке.

В ответ воцарилась жутковатая тишина. В полном оцепенении прошло минут пять, а может, и больше, словно время изменилось. Люди, находившиеся в коридоре недалеко от Лёни, не пошевельнулись. Из купе напротив выглянула девочка с толстым, поросячьим личиком и, взвизгнув, спросила:

— А что, разве есть такая станция?

Ей никто не ответил. Наконец люди закопошились, но никто не кричал благим матом, не хохотал, как будто всё шло как надо.

Лёня мучительно соображал. «Сходит за шутку, — подумал он, — но поезд несётся с какой-то сумасшедшей скоростью. Да и пейзаж за окном меняется, я в жизни не видел такого… Пейзаж-то ведь не тот. Ого-го!»

Кто-то постучал в дверь проводницы, но никто не открывал. Дверь была наглухо заперта, и как-то надёжно, будто навсегда.

Мимо Лёни прошли двое мужчин, и он отметил, что и пассажиры стали чуток меняться, причём в дурную сторону. Не то что выражение их лиц стало диким, напротив, оно оставалось деловым, но в каком-то неприятном смысле.

Вдруг из купе напротив выползла пожилая дама с огромным дорогим чемоданом и обратилась к Лёне:

— Вы в Преисподней сходите, молодой человек?

Лёня нервно отскочил в сторону, и дама, пожав плечами, направилась к выходу. В глазах её не было никакого изумления.

Понемногу в коридор стали выходить люди, один бледнее и прозрачней другого. Лёня с ужасом подумал о поездах-призраках, то возникающих, то исчезающих на железных дорогах, поездах, в которых остановилось время и застывшие фигуры людей в вагонах были видны ошарашенным свидетелям. «Но здесь что-то иное, — мелькнуло в его уме. — Почему они так спешат к выходу?.. Правда, и поезд замедляет ход… А я? Где я? Что происходит? Я всё сознаю, но что будет?»

Его ошеломило, что никто ни о чём не спрашивает, не возражает, не бьётся головой о дверь, не визжит больным голосом, не шутит, в конце концов, — всё было как-то тупо серьёзно, само собой разумеющимся, и порой слишком уж обыденно.

Лёня глянул в окно и похолодел: впереди поглощала взор жуткая чёрная пустота, словно бездонная пасть зверя, но за покровом мрака где-то вдали в бесконечной сумасшедшей пляске двигались еле видимые фигуры живых существ. Да, там была жизнь, полная страха, ненависти и невиданной нигде жестокости, холодной и непреодолимой, как высший закон этой чёрной Вселенной. Ни любви, ни Бога — лишь стон заменял молитву, молитву неведомо кому. Но жизнь и здесь копошилась и в некотором смысле била ключом. И всё это под покровом чёрной пустоты, которая сама казалась мгновеньями живым огромным существом, слитой с этой Вселенной ада. Так, во всяком случае, краем своей интуиции и бьющимся сердцем почувствовал Одинцов. Неожиданно ему послышался вой, исходящий откуда-то из чёрной пустоты. Вой продолжался, но никто внутри вагона, казалось, не реагировал на него.

Вдруг в вагоне опять зазвучал голос того самого комментатора, но на этот раз довольно похабный и разудалый, тем более полилась дикая песня:

Наш поезд мчится, словно с вышины,

Здесь остановки нет — а нам пожалуйста!

Раскрылись рты, как чёрные гробы,

Навстречу бесконечной ночи…

И тут же звуки превратились в истеричное подвывание:

В вагонах бюсты, в вагонах — люстры,

В вагонах раки жуют министров,

В вагонах быстрых летают ящеры,

А мне не страшно, я — некурящий…

Комментатор внезапно смолк. Никто из пассажиров не взвизгнул, не заорал в ответ, только один молодой человек смиренно наклонился к Одинцову и произнёс:

— Прежде чем я сойду в ад, погадайте мне, пожалуйста. — И протянул свою ладонь.

Одинцов вскрикнул. Ладонь вдруг стала на его глазах расти, расширяться, и линии судьбы и жизни на ней приобрели кровавый оттенок.

Тайно и смрадно улыбаясь, молодой человек спросил:

— Что, вас смутила рука Преисподней?

Лёне показалось, что ладонь разрослась до чудовищных размеров, заслоняя собой окно. Линии на ладони вдруг исчезли, в её центре зазияла чёрная пропасть.

— Я ничего не вижу, — пробормотал Лёня.

— А надо, надо видеть, — глаза обладателя вещей ладони сверкнули злым огнём. — Что же вы потеряли зрение ада? Не ожидал я такого от вас…

И молодой человек скрылся, ушёл туда — то ли к выходу, то ли в тупик, в угол страха…

Одинцов тупо уставился в окно, и собственная тупость поразила его. За окном пейзаж, если так можно выразиться, окончательно устоялся в своей сверхъестественности. Идиотически и неподвижно смотреть на это было невозможно, но у Лёни возникло ощущение, что всё это он когда-то видел, что на самом деле ничего особенного, что выходило бы за пределы смысла, не происходит. «Где я был до своего рождения? — подумал Одинцов. — Неужели здесь? Не поверю!»

Вскоре поезд стал останавливаться.

Наступила тишина. Поезд остановился резко и, казалось, навсегда. Двери открылись сами собой. Извне дохнуло мраком.

— Преисподняя, — раздался безучастный голос комментатора. — Приехали.

И повинуясь какой-то невидимой силе, люди стали выходить, прямо-таки не спеша вываливаться из всех вагонов поезда. Никто не сопротивлялся, ибо сила, влекущая их, была также и в них самих. И нельзя было не подчиниться своей потаённой сути.

Умилительно и общественно,

Даже чуточку пусть нескромно

Отойду я к своим вещественным

Доказательствам сути тёмной.

Эти стихи внезапно вонзились в память Одинцова, когда вереница людей тянулась в Преисподнюю. Как только возникла толкотня, несколько человек прямо-таки пронеслись мимо Лёни, словно они боялись не попасть в ад. Вываливались иностранцы, туристы, россияне, одни — весьма богатые на вид, бессмысленно важные, другие — поскромнее, а некоторые даже совсем неказистые, потрёпанные жизнью.

Но далеко не все выкатывались туда — в чёрную пасть. Многие, в том числе и Лёня, оставались нетронутыми.

— А вам нельзя, — рявкнул комментатор в микрофон, когда какой-то женоподобный толстячок вознамерился юркнуть в ад.

И толстячок отлетел обратно в вагон, точно футбольный мячик.

Новосёлов ада встречали ночь и молчание, ни тебе женщин с букетами, ни бодрящего марша, ни встречных улыбок — ничего. Издалека только доносился вой, похожий на хохот. Еле виднелись как тени призрачные фигуры вдали. Одна чёрная пустота, похожая на извращённую вечность.

Лёня заметил, что, выходя из поезда, новосёлы подвергаются странному изменению тел, и, видимо, там в глубине тьмы их уже кто-то ждал. Да, да, даже конфигурация тел менялась…

Лёня вздохнул.

Оглядел оставшихся, их было больше, чем ушедших. На их лицах выражалось смутное удовольствие, и ничего больше. Призрачность ситуации становилась просто неприличной.

— Осторожно, двери ада закрываются, — прохрипел голос в динамике.

Но минутой раньше из одного купе выскочил, словно его волочили за волосы, извивающийся человечек и завизжал: «Не хочу в ад!», но уже не человечьим голосом, словно статус человека был для него потерян навсегда. Визг замер, и влекомый потоком судьбы человечек в последние мгновенья вылетел наружу, и двери за ним захлопнулись. На полу в коридоре валялась только его выпавшая из кармана чековая книжка.

Лёне врезался в память взгляд этого так ошеломительно исчезнувшего туриста. В его взгляде мелькнула уверенность в успехе, вдруг мгновенно сменившаяся патологическим ужасом.

Поезд между тем медленно тронулся с места. Оставшиеся чуть-чуть обрадовались.

— Господа! — на этот раз мягким приятным голосом, но несколько настойчиво снова заговорил комментатор. — Следующая остановка: «Ад ничтожных душ». Обращаю ваше внимание на то, что обратных билетов не выдаём. И не спрашивайте: не вашего ума дело. Наш поезд идёт только туда…

Лёня, ошалевший от отсутствия всякой реакции у пассажиров, подумал, что людей подменили, прежде чем они успели умереть. Ведь после смерти всё меняется, а они уже сейчас холодные… Но он остановил этот истеричный поток своих мыслей и с ходу спросил у интеллигентного старичка:

— У вас есть какие-либо вопросы?

Старичок озлился:

— А чего тут спрашивать? Смерть — это не нашего ума дело…

Его, однако, одёрнули:

— Какая тут смерть? Мы все живые. Просто будем сходить на станциях, куда нас доставит поезд.

Лёне до безумия захотелось увидеть того молодого человека, у которого на ладони образовалась чёрная пустота. Но где его искать? В ад Лёня не стремился. Для порядка он решил спросить, сам не зная о чём, у проводницы. Та, заспанная, выглянула из своего купе и лишь хрюкнула:

— Вам чего, гражданин?

Тогда Лёню разобрал хохот. Это был даже не его хохот, а тотальный хохот, как будто хохотала вся Вселенная.

Так и хохотал он долгое время, но на него никто не обращал внимания. «Хохочет, ну и пусть себе хохочет, до ада ничтожных душ ещё далеко», — добродушно заметила сухонькая старушка.

Неизвестно, чем бы кончился этот хохот, если бы Лёню наконец не толкнули в бок. Мимо него проплыл слегка невещественный человек, на взгляд неопределённо-среднего возраста. Его лицо было чем-то ошеломительно запоминающимся и светилось загадочностью.

Человек незаметно шепнул, в одно дыхание: «Лёня» — и подмигнул ему. А потом исчез.

А поезд мчался и мчался. То, что виднелось за окном, напоминало всё что угодно, только не покинутую землю.

…Лёня приходил в себя после того, как его окликнули. Ему показалось, что он узнал этот голос. Да, да, это был его собственный голос! Как же он не признал самого себя! «Возможно ли здесь ошибиться? — с горечью подумал Лёня. — А как же тогда свести концы с концами?» Но мысли гасли, подавленные присутствием иного мира.

Одинцов тупо решил вернуться в своё купе, как будто это что-то меняло. «Может быть, там таится прежняя жизнь?» — тихонько понадеялся он.

Но ничего особенного там не таилось. На нижней койке храпел толстый сосед, Савельев, он чуть было не попал в ад, а потом заснул.

Храп внушал уют, но уюта нигде не было. «Какой уж тут уют», — зевнул Лёня и вполне обезумевшим взглядом осмотрел купе. На столике стоял недопитый им чай и бутыль с водкой, видимо Савельева. Странно, что бутылка стояла нетронутой.

Остальных соседей Лёня видел в коридоре, но кто из них попал в ад, он не разобрался.

Между тем из других купе стали понемногу выходить пассажиры с сумками, чемоданами и даже с бутербродами — в ожидании следующей остановки. Одна худенькая женщина выползла даже с раскладушкой — как будто в аду нет более нужной вещи.

Лёня тоже высунулся из купе и, взглянув, понял, что он как-никак сохранил остатки банального земного разума. А потом решительно стал приставать к вышедшим, чтоб те объяснили.

— Что ждём от перемены места жительства, мамаша? — довольно развязно обратился он к худощавой даме. — Зачем вам раскладушка?

— Да я с ней никогда не расстанусь, — вразумительно ответила та. — В ней вся моя жизнь.

И подмигнула Одинцову.

Это последнее почему-то опять ввело его в ступор. Он снова осознал, что находится всё-таки в ином мире. «У нас не подмигивают первому встречному, — вспомнил он. — Если только в сумасшедшем доме…»

И всё-таки, несмотря на ступор и смутное понимание, что он уже в ином мире, Лёня нервозно подбежал к пожилому человеку, расплывшемуся от жира, и криком спросил у него:

— Что всё это значит?

— Ничего, — шепотком прозвучал равнодушный ответ.

— Как ничего?

— Так ничего. Просто ничего нет. И это приятно.

Лёня безнадёжно махнул рукой. Он решил ни о чём не спрашивать, а главное, не думать вообще. «Далеко зайдёшь, спрашивая», — мелькнула последняя мысль.

И туман заволок его ум. Да и все остальные пассажиры были как в тихом дурмане. Только до самых глубин сознания Одинцова доносились какие-то несвязные обрывки витающих в вагоне слов и мыслей: «Мой бизнес, мой бизнес…», «Где деньги…», «Я не выключил плиту, забыл…», «Я стала здесь чудовищем, чудовищем… домашнего вида…», «Где крысы, где крысы?!! Где деньги?!!», «Улечу в Амстердам».

Наконец Лёня насторожился: «Может быть, я стал телепатом?»

Тут же пронёсся какой-то мысленный взвизг, и Лёне послышалось: «Дайте досмотреть телесериал!.. Хочу домой!..» И потом более явственно: «How are you? How are you?»

Потом поток английских слов, и всё о деле, о фирмах в Нью-Йорке, о ситуации на бирже, и что-то ещё, до бесконечности. Одинцов уже ничего не понимал в этих криках, кроме «How are you?».

«Так можно английский язык выучить, если постараться», — выплыла мысль в душе Лёни. Но она утонула в взвизгах, в решительных «It is my business» и так далее.

«Вот тебе и тишина», — подумал Лёня и разинул рот от удивления.

Тем временем поезд замедлил ход. И внезапно пропали обрывки слов и мыслей. Наступила подлинная тишина. Но скоро разорвалась — возник до ужаса знакомый голос комментатора:

— Господа! Требую внимания! Рад сообщить, что мы приближаемся к «Аду ничтожных душ». Будьте готовы те, кто предназначен к выходу.

На этот раз тон его указаний был довольно миролюбивый.

Лёня увидел в окне некие призрачные очертания, возможно обитателей, напоминающие безысходное сновидение, которому нет конца.

Было ощущение, что всё это пространство наполнено еле видимыми существами, несущимися в вихре полоумной и даже в чём-то сумасшедшей суеты. И всё это тонуло в тумане безбрежной тупости и скуки и возникающего откуда ни возьмись беспощадного и нелепого страдания.

Лёня тихонько взвыл, подумав о том, что обитателям этого мира, как бы они ни суети…