Дзен и велосипед. Одно дыхание. Жизнь есть экстаз

УДК 159.9

ББК 88.4

К79

Juan Carlos Kreimer

Bici zen

Ciclismo urbano como meditacion

Перевод с английского Натальи Буравовой

Оформление обложки Юлии Давыдовой

Креймер Х. К.

Дзен и велосипед: велопрогулка как вид медитации. — СПб.: ИГ «Весь», 2018. — 176 с.

ISBN 978-5-9573-3310-4

Велосипед — это не просто транспорт, благодаря которому вы доберетесь в нужное место, а заодно потренируете ноги. Это полезный гаджет, который поможет вам достичь осознанности и помедитировать. Ведь когда вы едете на велосипеде, то испытываете чувство, близкое к медитации. Не замечали?

Ритмичное движение ног, плавное дыхание, энергия, исходящая от всего вашего тела, сосредоточенность — все это напоминает то состояние, которого вы достигаете, когда сидите со скрещенными ногами и позволяете мыслям свободно течь. В дзен это называется осознанностью.

В своей книге Хуан Карлос рассказывает, как велосипед помог ему войти в это состояние и как круто изменилась его жизнь с тех пор.

Тематика: Психология / Практическая психология

Перевод на русский язык осуществлен с помощью агентства «Montse Cortazar Literary Agency» (www.montsecortazar.com).

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Оглавление

Предисловие

Когда я еду на велосипеде, я просто еду на велосипеде

Введение

Это прекрасное ощущение ничто

Часть I

Долгий путь к велосипеду. Феномен, перспектива

Глава 1

Велосипедист и город

Часть II

Слава духовному велосипеду! Делая, радуемся

Глава 2

Поехали!

Глава 3

Пробудись, энергия!

Глава 4

Человек — велосипед — путь

Часть III

Правила познания. Уход, цель

Глава 5

Ездим по правилам

Глава 6

Будь начеку

Глава 7

Оставайся безупречен

Эпилог 1

Мои семь велосипедов

Эпилог 2

Мирской дзен

Библиография

Благодарности

Об авторе

У меня уже сложился своеобразный ритуал: каждый год в ноябре, оказываясь проездом в Буэнос-Айресе, я непременно встречаюсь с Хуаном Карлосом Креймером в баре на Плаза Серрано в оживленном районе Палермо. Он обычно приезжает на велосипеде, на голове у него синяя шапочка, а низ правой брючины зажат прищепкой, чтобы не пачкался смазкой цепи.

Отношения с велосипедом у Хуана Карлоса, несомненно, давние и особые. Он прикасается к нему с непринужденной лаской и заботливостью, наводящими на мысль о тех супружеских парах, которые, несмотря на годы, все еще интересны и желанны друг для друга, все еще питают друг к другу уважение и так восхитительно, так естественно едины, словно они близнецы. Было бы преувеличением утверждать, что Хуан Карлос и его велосипед — близнецы, но они и не просто существуют отдельно. Есть между ними нечто особенное.

Я знаю Хуана Карлоса уже почти 25 лет и вижу, с какой страстью и энергией он отдается всему, что любит и чем интересуется. Поэтому меня нисколько не удивило его решение написать книгу о езде на велосипеде и о дзен, поскольку он, бесспорно, из тех, кто, пребывая в поиске сознания и изучая все аспекты и тонкости множества целительских и духовных методик, умело сочетает и то, и другое, ибо обладает очевидным талантом объединения знаний из разных источников.

Познакомились мы, когда он работал редактором в журнале Uno Mismo. Именно там он опубликовал одну из моих первых статей, что весьма обнадеживало, поскольку уже в заголовке психолог у меня сопоставлялся и со «священником», и с «проституткой», — понятиями, которыми в сфере психотерапии оперировать не принято. Я до сих пор благодарен за это, потому что, к моему удивлению и недоверию, заметил, что после выхода статьи коллеги стали обращать на меня больше внимания, и это было для меня внове, учитывая, что с большинством написанных мною текстов я себя не слишком-то и отождествлял.

Потом он приехал в Барселону в Гештальт-институт вести семинары по теме «Снова стать человеком» (так же называлась и одна из его книг). Эта тема — «быть человеком» — вот уже несколько лет волновала его всерьез. Я всегда считал, что он руководствуется чутким внутренним радаром. Этот радар словно наводит его интересы на множество вопросов, связанных с мыслями и действиями, которые помогают и преображают нас.

За долгие годы между нами возникли доверительные отношения. Это та разновидность дружбы, которая на расстоянии становится лишь прочнее и прекраснее и оттого, вероятно, и задушевней, и ценней; та разновидность почти братской привязанности, которой мы, обретя ее на жизненном пути, так дорожим, и за которую я по-настоящему благодарен. До чего же прав был Монтень, говоря: «Жить без друзей — все равно что жить на необитаемом острове. Истинная дружба приумножает добро и умаляет зло жизни. Она — единственное средство от невзгод и утешение для души».

Мы здороваемся, садимся за столик и какое-то время говорим о жизненно важном для нас обоих, о своих планах, интересах, возлюбленных, приездах и отъездах, о проблемах и различных этапах жизненного пути. Мы слушаем друг друга и рассуждаем о том, как практически сделать жизнь легче, главным образом, чтобы понимать, что там кто-то есть. Затем мы прощаемся до следующей встречи, не имея представления, как и когда она случится. И я смотрю, как он уходит в своей синей шапочке, с улыбкой и выражением счастья на лице, ведя рядом велосипед. Или провожаю его несколько кварталов в том направлении, куда нужно ему: в последний раз он повел меня в центр рядом с Плаза Серрано, где помогает другим писать и через письмо познавать себя — еще одна из его фишек.

Роясь в своей дырявой памяти, я не могу припомнить, когда именно — за одним из этих разговоров в кафе или в электронном письме — он попросил меня написать предисловие к его книге, в которой я мог бы высказать все, что хотел. Я с восторгом согласился — из дружеских, из братских чувств, но прежде всего, потому, что верил. Вера для меня значит очень много. Я верю в то, что, как бы человек ни поступал, он делает это с добрыми намерениями. Точно так же я отношусь и к врачам. Мне не нужно видеть или понимать, как именно работает врач; мне просто нужно знать, верю я в него или нет. От чего это зависит? От вещей, кажущихся совершенно ненаучными, например, от того, ощущаю ли я идущую от него доброжелательность или же импульсивное желание заставить собеседника (пациента) быть довольным собой. Все остальное — вся работа, которую он выполняет в дальнейшем, — продолжение или дополнение к этому.

Ниже следуют некоторые размышления о воздействии, которое оказала на меня эта книга, и о ее сути, которая навсегда пребудет со мной.

Дочитав «Обаяние...» до конца, я остался в недоумении: советует ли книга нам искать в мире или в литературе то, что можно было бы назвать «трансцендентным я»? Касаются ли эти советы побуждений, связанных с повседневными делами, или же с духовными вопросами? В ответе нет противоречия: и то, и другое верно. Книга приглашает наслаждаться жизнью на двух колесах — этим таинственным умением просто жить, просто быть живым, которое, если посчастливится, нам дастся как «безвозмездный» шанс. Но это свое приглашение книга изящно сочетает с множеством практических советов по искусству езды на велосипеде, а еще она исполнена поэзии и призывает на пир духа всех тех, кто стремится напитаться бесконечной мудростью дзен. Предполагается, что мы оставим свои пристрастия, а вместо этого постигнем внимательность, пустоту, недеяние, самоосознанность, полное присутствие и гигиену ума, причем все перечисленное способно вызвать большее сострадание, что, в свою очередь, приведет к большему счастью, пусть это даже будет и спонтанным благом, коего мы вовсе не искали.

Решающее значение имеет, несомненно, сострадание. Следует помнить, что буддизм «малого пути» («малой колесницы»), или хинаяны, развился до «большого пути» («большой колесницы»)1, или махаяны, от которой, собственно, дзен и ответвился, неуклонно двигаясь к идеалу бодхисаттвы — действовать на благо всех живых существ. Для практикующего дзен недостаточно только самому освободиться и достичь состояния Будды; пробужденный дух становится любящим, сострадательным, щедрым, альтруистическим и стремится дать всем существам возможность достичь понимания своей истинной природы и освободиться от оков личного «я», которые и есть истинная причина страдания.

Но на ином уровне ответ, возможно, заключен в понимании, что нет противопоставления неба и земли, материи и духа, души и тела, обыденного и трансцендентного сознания, созидания и разрушения, а все едино, и мы развиваемся от двойственности к единству. Если верно, что в своем логическом, дизъюнктивном способе мышления рациональный ум может стать высокомерно-доминантным, то столь же верно и то, что людьми также движет желание, интуитивное знание об ином источнике, иной реальности и иной объединяющей логике. Нильс Бор однажды заметил: «Есть два вида истины — тривиальная, которую отрицать нелепо, и глубокая, для которой обратное утверждение — тоже глубокая истина». Эта книга содержит указатели и подсказки, которые укажут велосипедисту нужное направление в соответствии с его внутренними переживаниями, чтобы удовлетворить желание и помочь достичь душевной безмятежности.

Если взглянуть на вещи шире, велосипед служит символом и метафорой. Велосипед — это изобретение (как будет объяснено в книге далее, разработанное и описанное Леонардо да Винчи), которое с каждым днем применяется все шире. Новичков привлекает то, что предлагает этот механизм: мыслить самостоятельно, проще смотреть на вещи, замедлить темп жизни и больше никуда не спешить, видеть, чувствовать, поддерживать связь с собою и с жизнью. Он словно воплощает в себе некий символический принцип, в котором суммирован комплекс ценностей и ощущений, в том числе пребывание в гармонии с природой, здоровье, забота, уважение, простота, человеколюбивый ритм, гуманность, удовольствие, детскость и любопытство, равновесие, уверенность в себе, экологическая осознанность и т. д. Велосипед не загрязняет окружающую среду. Не отупляет вас. Не выделяет токсичные газы. И ухаживать за ним и ремонтировать его вы можете сами, потому что работа этого простого механизма не зависит от крупного бизнеса или высококвалифицированных специалистов. Небольшие мастерские по ремонту велосипедов с магазинчиком при них часто процветают: они отличаются теплой домашней атмосферой, вниманием и расположенностью к каждому клиенту.

Продолжая мысль о том, что велосипед «чистый» транспорт, который не загрязняет природу, хочется отметить, что, разъезжая на велосипеде, вы погружаетесь в поток своих действий или даже ощущаете свое единство и с велосипедом, и с окружающим миром, и со всем происходящим в каждый момент; ум освобождается от тумана и его токсинов и, так сказать, очищается: он становится пустым, как ясное голубое небо, и, следовательно, мирным. Велосипедист улыбается. Все ментальные конструкции, все ваши представления о мире — воззрения, категории, оценки — растворяются или, по крайней мере, «замораживаются». Парадоксально, но от этого нас отделяет нами же и созданная модель, или карта мира. Поэтому важно отпустить ее и очиститься. Евангелист Марк вслед за Иисусом говорит нам, что умереть для мира — значит обрести жизнь вечную: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (Мк. 8:35). Это красивая идея, что через езду на велосипеде, то есть через движение мы можем ощутить, прочувствовать неподвижное и вечное настоящее, сохраняя в себе пустоту, даже когда будущее приближается и поглощает нас своими причудливыми формами.

Как я уже говорил, эта книга пропитана поэзией и приглашает читателей на пир духа. Дойдя до последней страницы, я решил перечитать «Слова доверия сердцу» (по-японски синдзинмей) мастера Сосана2, третьего патриарха дзен. И опять, в который раз, был поражен этой замечательной и загадочной поэмой: «На Великом Пути нет трудного. Только избегай выбора! Лишь когда ты чужд любви и ненависти, он возникает перед тобой в полной ясности. Отступи от него на волосок — и глубокая пропасть разделит Небо и Землю».

Вот что он говорит об очищении. Все особенности, различия и оценки создаются умом, который уводит вас от созерцания и разрубает реальность (чтобы не сказать — расчленяет) своим концептуальным топором. Таким образом, небо и земля, свет и тьма, верх и низ, форма и пустота перестают быть одним и тем же; мы вводим дуализм — дихотомию и диалектику.

«Я» формирует себя и выстраивает свою собственную тюрьму. Дзен — это одновременно и метод, и цель. Это не средство к достижению цели, но и средство и цель одновременно. Дзен предлагает возможность разрушить стены нашей личной тюрьмы.

Попутно замечу, что эта навевающая воспоминания книга вернула меня в мое личное прошлое — в холодные и скучные вечера в Памплоне, когда, вырвавшись в отпуск из беспросветной жизни в казармах, где проходила моя отупляющая военная служба, я читал Судзуки-роси3. Понял-то я не много, но мне было все равно, потому что само по себе чтение позволяло ощутить себя более живым, более в себе или что-то в этом роде; и действовало как противоядие от пустой траты времени и солдатской бессмысленности. Сегодня я думаю, что тогда, сам того не осознавая, получил мощный стимул стремиться к трансцендентности и мудрости, которые, по моему убеждению, живут и пульсируют в каждом из нас.

Но вернемся к велосипедам: в процессе чтения этой книги меня захлестывали воспоминания о деревенском детстве. Я рос в большой семье и ясно помню один на всех, единственный в своем роде детский велосипед (а также связанные с ним эмоции), которым в доме бабушки и дедушки пользовалось огромное количество двоюродных братьев, жаждавших промчаться на нем свои 300 метров славы, прежде чем с сожалением, нежеланием и завистью передать следующему ребенку. Когда вокруг столько родных и двоюродных братьев, поневоле выучишься быть щедрым, уважать ближнего и делиться. Но томление по велосипеду и удовольствие, связанное с катанием на нем, были неописуемы: ты неистово крутишь педали, летя по дороге между миндальными деревьями и тростниками, пока не домчишься до места, откуда видно железную дорогу, проходившую через нашу деревушку. Тут следовало развернуться и ехать обратно из соображений безопасности, чтобы ненароком не выскочить на «железку».

Вспомнился мне и дедов огромный, старый желтовато-оранжевый велосипед. Стоило нам увидеть его припаркованным, когда дед пил кофе и играл в карты в баре рядом с парком, как мы стремглав неслись, чтобы попросить на нем покататься по очереди. При этом, чтобы забраться в седло, приходилось сначала просунуть правую ногу в раму, и только после этого можно было крутить педали. А позже с невероятным, «жеребячьим» удовольствием гонять в компании друзей-подростков по дорогам, пролегавшим в полях.

Так что собственного велосипеда у меня не было, пока я не вырос. Свой первый велосипед я купил в Барселоне, когда мне было 20 лет. Надо признаться, что, немного поездив на нем в городе, я испугался и убедил себя, что моей жизни угрожает неминуемая опасность. К счастью, времена изменились, и сегодня все больше становится велосипедных дорожек, и все больше людей вступает в ряды городских велосипедистов, вдохновляясь возможностями уменьшить стресс и укрепить здоровье.

Я благодарен Хуану Карлосу за слова, которые вернули мне теплые воспоминания, глубоко запрятанные под слоями разных обязательств и ответственности. Он также напомнил мне о мудром изречении Галеано: «...жить, просто чтобы жить, как птица поет, не зная, что поет, и как ребенок играет, не зная, что играет»4. Еще одно признание: прочтя книгу, я сел на велосипед, чтобы снова получать удовольствие.

И в заключение скажу, что это — вдохновенная и увлекательная книга, целомудренная и мятежная, интеллектуальная и эмпирическая, суровая и любящая, высокоумная и доступная, земная и духовная. Но прежде всего это — книга дзен, в самом простом, самом сложном и самом непонятном изречении (как напоминает нам книга) которого говорится: «Когда я ем — я просто ем. Когда я сплю — я просто сплю». К этому я бы добавил: «Когда я еду на велосипеде — я просто еду на велосипеде».

Жоан Гаррига Бакарди,

август 2015 года, Порт-де-ла-Сельва

Гуманист-психолог; основатель и содиректор

Гештальт-института в Барселоне;

ведущий специалист в методе

семейных расстановок;

писатель, автор «Vivir en el Alma

и El buen amor en la pareja»

Вам случалось сесть на велосипед и, начав крутить педали, почувствовать, что ваши действия уже не зависят от вашей воли, а все мысли «поставлены на паузу»?.. Полагаю, нет нужды объяснять, что я имею в виду. Вот это дзен и называет полным присутствием.

Заканчивается 1982 год, и мне 38 лет. Как-то в полдень я замечаю, что мой велосипед едет сам по себе. Позже сижу на берегу залива, где сейчас располагается Мемориальный сад, лицом к Рио-де-ла-Плата. Со мной Даниэль Койфман, друг-психотерапевт, который пару сезонов провел в Институте Эсален на Биг-Сюр1, несколько раз путешествовал в Индию — короче говоря, изучал тайны сознания. Наши велосипеды стоят рядом.

Я говорю ему, что помню все места, где мы бывали: планетарий, железнодорожный переезд, окрестности аэропорта, перекресток рядом с Клубом рыбаков. Ветер в лицо, вода, плещущая на перила, запах пищи из ресторанов, когда мы делали круг, чтобы объехать двух пожилых людей, пьющих мате... А вот своих тогдашних мыслей не помню. Я был рассеян. Не понимал, где я. В тот момент понимал только, что я здесь.

Даниэль подпрыгивает. «Да нет же, вовсе ты не был рассеян, — говорит он. — Витал где-то мыслями, но не отсутствовал. И, хочешь — верь, хочешь — нет, это было нечто диаметрально противоположное».

Тридцать лет прошло с того восхитительного ощущения ничто и того разговора у реки. Пять блокнотов по 160 страниц каждый, потрепанных из-за того, что их часто совали в карман и вынимали оттуда, были заполнены сотнями слов и бессвязными фразами, молитвами и незаконченными статьями, выписанными или подчеркнутыми цитатами. Время от времени я копирую их в большой файл на своем компьютере и открываю его на любой странице:

— «Путешественник — это движущая сила»;

— «Есть риски, а не фантомы»;

— «Участвуй не вовлекаясь».

Отношения между велосипедом и дзен возникают сами собой, независимо от того, с какими сферами жизни они связаны. Я их не ищу, это они следуют за мной.

Медитировать не означает сидеть, скрестив ноги и развернув ладони вверх, пытаясь достичь другого состояния сознания; сесть — уже значит изменить это состояние. Точно так же, садясь с опущенными ногами и двигая ими в ритме вращения педалей, а руки как бы положив на руль, вы уже соединяетесь сознанием с велосипедом.

Эти две практики представляют собой формы «умственного усвоения», потому что очищают нас изнутри. Может показаться, что они подразумевают пребывание в пассивной тишине, но это не так, потому что ум пустеет сам и сам совершенно естественным образом входит в тонкое состояние внимательности.

Обмениваясь информацией с велосипедом, велосипедист вступает с ним в диалог, подобный тому, который мы ведем со своими телами, чьи части в ожидании сообщений от мозга (ума) движутся, похоже, вполне автономно.

Рука проходит по краю стола и сама распознает, где он заканчивается. На футбольном поле нога прямо в воздухе разворачивает стопу так, чтобы поймать летящий на нее мяч и под нужным углом направить его в цель, — и все это менее чем за секунду, словно никто даже не спрашивает у мозга, что делать, а мозг не принимает решения.

Мозг (ум) выполняет двойную функцию: проявляет заботу и оказывает необходимую помощь (посылает информацию). Он делает такие акробатические трюки, названия которым не найти ни в каком словаре.

Подключенный к чувствам, велосипед словно становится продолжением вашего тела, как если бы это была еще одна конечность. Он обретает способность передавать свое состояние — свои потребности в данный момент — и преобразовывать импульсы, получаемые от мозга седока через точки соприкосновения. Мы устанавливаем такой диалог почти сразу, как только начинаем ездить. Он становится инстинктивным, и мы этого не осознаем. В дзен езда на велосипеде и есть такой диалог.

Точно так же, когда тело и ум объединены, — а в дальнейшем мы будем говорить об их согласованности, — поток энергии, или жизненный порыв, сталкивается с меньшим количеством препятствий. Он естественным образом проникает в седока и покидает его, а велосипед и контактные точки между ними действуют как интерфейсы.

Когда мы медитируем, разные тела, из которых мы состоим (физические, эмоциональные, ментальные и другие, менее восприимчивые тонкоэнергетические тела), согласованы. Это упраздняет участие ума и позволяет сознанию установить невербальный контакт с самой глубокой нашей сутью. Иногда мы достигаем пиков, недоступных ни для малейшей мысли, и нам кажется, что мы одновременно присутствуем и не присутствуем. Нет никакой разницы между наблюдаемым, процессом наблюдения и тем, что именно мы являемся наблюдателями. Мы можем остаться или пойти дальше и вернуться, когда захотим.

Хотя желание достичь такого состояния на велосипеде может быть опасным, настроиться на медитацию — значит воспользоваться любой возможностью, чтобы полностью влиться в пространство общности человека с велосипедом.

Эта перспектива приобретает тем больший смысл теперь, когда езда на велосипеде получает все более широкое распространение и для многих стала уже частью повседневной жизни. Все больше людей обнаруживает, что велопрогулки не просто удовлетворяют их физические потребности, но и способствуют внутренней согласованности.

Даже мою машину обслуживает механик-велосипедист, и он говорит: «Когда мне самому нужны сход-развал2 и балансировка, я забираюсь на этот старый драндулет» и указывает на черный велосипед, прислоненный к задней стенке гаража.

Велосипеды прочно вошли в повседневную жизнь. Их теперь используют, скорее, для отдыха, нежели как средство передвижения. Почти во всех городах мира власти изменили планировку дорог, чтобы поощрять и защищать велосипедистов. Но велосипед выходит и за эти, отведенные ему властями пределы; он перерастает популярность и моду, и его использование стало заразительно. То, что кажется формой, на самом деле — содержание. Как бы его ни использовали, он создает привычку.

Предшественники велосипеда

Со времен неолита, когда было обнаружено, что круглое может катиться, движение было уже не остановить. Возможно, уже тогда человек понимал — как мы сейчас знаем, что не понимаем того, что знаем, — что в колесе скрыта еще большая цель, еще один плод Творения, обреченный на испытания.

Теперь человек явно мог бы сильнее разжечь свою жажду идти намного быстрее, чем ноги смогут его нести, и намного дальше.

Знаменитый витрувианский человек Леонардо да Винчи — идеал гармонии и симметрии человеческих пропорций и образ согласованного состояния жизни — частично расположен в квадрате, а частично в круге. Он был развернут в профиль и в 1490 году. Леонардо придумал велосипед, почти в точности похожий на современный по строению и динамическим качествам. На его чертеже, точнее рисунке, мы видим модель, не сильно-то и отличающуюся от классического велосипеда ХХ века: руль крепится к передней вилке, в основании рамы имеются педали, а движение на колеса передается цепным приводом! Велосипед идеально соответствует пропорциям человеческого тела, которое располагается достаточно удобно, чтобы, держась за руль, двинуться вперед и стать с ним одним целым.

Примерно в 1880 году англичанин Джон Кемп Старли начал выпускать свои так называемые «безопасные велосипеды», у которых от педалей на заднее колесо шла шарнирная цепь. Да Винчи, наверняка, вскричал бы: «Ну, наконец-то, ребята!» Свою машину Старли назвал Rover, что означает «Скиталец»1.

У ведущей звездочки «скитальца» зубцов было больше, чем у задней, что привело к усовершенствованию: при каждом повороте педалей звездочка вращалась дольше, а колесо — быстрее.

Следующей модернизацией стало переключение скоростей, но несовершенным было то, что механизм заднего колеса крепился на оси. Такое крепление имело несомненное достоинство: буквально за несколько метров велосипед можно было разогнать до нужной скорости, а затормозить не пятками о землю, а с помощью специальных ложек, которые при торможении терлись прямо о переднее колесо. Недостаток: невозможно было перестать крутить педали. Даже когда седок прекращал на них жать, импульсом заднего колеса педали и цепь продолжали вращаться. Вскоре другой англичанин изобрел механизм свободного хода — своего рода сцепление, позволявшее не вращать педали, когда велосипед катится сам. Сегодня во всех велосипедах — неважно, с шестеренками или без, — используется одна и та же система.

Велосипеды стали производить массово по обе стороны Атлантики, а в колониях их приняли как признак прогресса. Езда на велосипеде перестала быть занятием только для представителей элиты, и велосипед превратился просто в транспортное средство. Весь ХХ век велосипед выполнял библейскую заповедь «плодитесь и размножайтесь» — по крайней мере, теоретически. Но делал он это с минимальным участием дарвинизма, потому что ромбовидная рама к тому времени едва-едва начала применяться. Ее стали делать из большего или меньшего количества разных — прямых или изогнутых — металлических трубок. Дизайн велосипеда также различен, в зависимости от его назначения. Однако в основе конструкции, по сути, лежит все тот же треугольник, который выстраивается вокруг седла, педалей и ручек, чтобы поддерживать все те же три точки контакта: ягодицы, ноги и руки. В общем, во всех вариантах велосипед по-прежнему учитывает профиль человека, взятый за основу еще Леонардо да Винчи.

Предметы культа

Можно сказать, что он обращался с велосипедом, как с младенцем. Неизменно следил за тем, чтобы ни переднее, ни заднее колесо не вихляло. Часто делал для меня какую-нибудь работу бесплатно, потому что, как он выразился, ему никогда еще не встречался человек, так влюбленный в свой велосипед, как я.

Генри Миллер. «Мой велосипед и другие друзья»2

Могут ли некоторые предметы, например велосипеды, быть живыми? В частности, машины без двигателя, которые помогают человеку в его работе, такие как ручные механические газонокосилки или ножные швейные машинки?

Как и музыкальные инструменты, велосипед не обладает видимой для нас энергией, — только той, которая проходит через их механизм, исходя из наших ног или рук (нажим), или при движении под уклон. Он упрощает такие физические законы, как гравитация, баланс, инерция, центробежная сила. Он умножает силы, обрабатывает информацию, объединяет разные силы и адаптируется к разным ситуациям. Велосипеды нас несут и выносят — терпят наш избыточный вес, наши привычки, наши пороки, наши прихоти. Они нас ведут. Они нас понимают...

И на тонких планах они тоже чем-то обладают, чем-то этаким, неким абстрактным свойством, которое в человеческом языке никогда не имело подходящего названия. Я имею в виду то, что находится вне нас.

Стремиться определить, чем порожден их дух — сутью или функцией, — это то же самое, что притвориться, будто наблюдатель может быть независим от того, за чем он наблюдает, или ум может существовать отдельно от «я». Нет, он присущ им от рождения, поскольку был там с самого возникновения.

Каждый велосипед — это личность и является предметом культа этой самой личности. Каждый человек строит отношения со своим велосипедом, каким бы он ни был, точно так же, как с любимой парой обуви или футболкой, хотя таких предметов в мире тысячи. Другая модель того же бренда уже не оказывает такого воздействия. Каждый человек выстраивает собственные отношения.

Эти отношения вполне телесны. Как и во всех телесных взаимодействиях, существуют факторы, которые выходят за рамки ума. Оказавшись на велосипеде, человек ощущает, как тот воспринимает его, как поддерживает его вес, что тому требуется, как тот реагирует на его побуждения. Не все модели вызывают одинаковое чувство завершенности. Как только взаимопонимание установлено, появляется обратная связь, и тогда седок может расслабиться. Это алхимия, в результате которой отдаешься объекту и забываешь о себе. Она дает тебе освобождение, облегчение и другие ощущения, сродни тем, которые испытываешь во время полового акта.

Разъезжая на велосипеде, совершенно не обязательно рационализировать каждое движение; подчиняясь динамике езды, вы делаете то, что делается само. Сначала я еду вперед, а уж потом думаю об этом. Как и при игре на музыкальном инструменте, привычка действует на подсознательном уровне. Когда исполнитель достигает определенной степени взаимопонимания со своим инструментом и исполняемым произведением, он просто погружается в блаженство исполнения и уже не останавливается, чтобы задуматься, как и что он делает. Он отдается музыке, как и велосипедист — езде.

Прочитав последний абзац, Николас Мушкат написал на полях: «Когда мне было 32 года (два года назад), я пошел с отцом в велосипедную мастерскую, которой мы часто пользовались в детстве. Мигелито, хозяин, показал мне висящий на стене велосипед. Почти развалину. „У вас был точно такой же“, — сказал он. Это была 20-дюймовая складная Aurorita.

Все части сделаны в Аргентине, даже тормоза. Конечно, я его купил и восстановил. Теперь я получаю от велосипеда такое же удовольствие, как и раньше, когда впервые научился ездить на нем».

Для тех, кто в детстве любил велосипеды, велосипед никогда не умирает, и ни один не умирает полностью. Он может быть разобран, а части разбросаны, но всегда найдется кто-то, кто «спасет» ржавую раму, прежде чем ее отправят в утиль, и восстановит с помощью разрозненных частей или бракованных деталей, взятых с других велосипедов. Редко бывает, чтобы рамы окончательно отдавали в металлолом; они всегда перевоплощаются и возвращаются, чтобы вновь и вновь переживать связь между велосипедистом и велосипедом.

Антрополог Марк Оже считает такие отношения любовью, в буквальном смысле, наклонностью, которую время не разрушает, а только укрепляет благодаря воспоминаниям и ностальгии, даже если жизнь разобщила велосипед и его владельца.

Это метафора бытия, основанная на утопической гармонии между человеком и природой; на стремлении к золотому веку, не оскверненному духом торгашества; на свободе, которая может быть восстановлена символически. Велосипед вызывает множество ассоциаций...

Невидимость

В конце 80-х годов, когда почти все производители велосипедов и в Америке, и в Европе начали предлагать модели со встроенными переключателями скоростей, мало кто понял, что это нечто большее, чем технологические инновации. «В известном смысле люди все же реагируют: тем, что понимают процесс и применяют навыки езды на велосипеде, в том числе и тем, что осознают даже самые мелкие свои автоматические движения», — объясняет мне Николас Мушкат. Он — человек, который восстановил свой детский велосипед, а теперь возглавляет латиноамериканское отделение японской компании «Симано», одного из крупнейших в мире производителей оборудования для велосипедов и, в частности, именно переключателей скоростей. Николас отмечает, что их ставят на велосипед не столько для того, чтобы седок мог применять большую или меньшую силу, сколько для того, чтобы он мог делать это рефлекторно. Переключатели становятся частью его тела, как воздух, которым он дышит, не осознавая этого.

Невидимость, малозаметность переключателя скоростей прямо свидетельствует о том, что велосипедист не задумывается об их переключении. Решение переключить скорость приходит седоку моментально, совершенно независимо от усилия его воли, стоит только определенным ощущениям дойти до мозга. Седок даже не осознает, что делает, точно так же, как, реагируя на опасность, не думая, нажимает на тормоз. В японских боевых искусствах, когда человек достигает такого тесного единения со своим боевым инструментом, происходит, можно сказать, самозапуск внутренней энергии.

Можно ли считать совпадением, что фабрики, где рождается вся эта впечатляющая инженерия, и штаб-квартира компании находятся в Сакаи, городе в префектуре Осака, где четыре принципа чайной церемонии — гармония, почитание, чистота, покой — образуют контраст с бывшим сталелитейным заводом, на котором изготовляли оружие?

Можно ли считать совпадением, что основатель этой компании Синдзабуро Симано, человек, как свои пять пальцев знавший секреты холоднокатаной стали, чередовал работу с рыбалкой? Ему нравилось часами сидеть в одиночестве, пропустив леску между большим и указательным пальцами и позволяя уму наполняться природой...

Имеет ли что-нибудь из этого какое-то отношение к дзенскому духу езды на велосипеде? Интересно...

Теперь, в ХХI веке, перестав быть средством передвижения для романтиков и фанатиков, а превратившись в разумный транспортный выбор, велосипед гарантирует наилучший вариант экобезопасных разъездов по городу, а также предлагает здоровый образ жизни. Езда на велосипеде — это философия, которую можно применять на практике. Велосипед продолжает оставаться последним великим изобретением века механики, какими бы нововведениями его ни напичкивали: шарнирами для многократного складывания, электромотором с перезаряжаемым аккумулятором, рамой без углов, новыми моделями трансмиссии с передним колесом, расположенным в метре от руля.

Осознание дороги

Нет дорожной системы, нет и велосипедистов.

Велосипедный бум выявил новые проблемы. Велосипедистов становится все больше, и создание для них специальных полос безопасности необходимо сопровождать их просвещением. В голову, защищенную шлемом, должно проникнуть и закрепиться понятие мирного сосуществования с другими участниками дорожного движения. Проводились эксперименты, в которых люди по очереди выступали в роли водителей или пешеходов, чтобы научиться диалогу. Когда понимаешь, почему другие ведут себя именно так, а не иначе, и как они видят велосипедистов (и без суждения выслушиваешь, что они говорят сами, меняясь ролями), становится ясно, что все эти участники дорожного движения не соперничают, а, скорее, дополняют друг друга.

Волею случая эти меры служат примером того, как дзен осмысливает сострадание: как способ понимания друг друга; передвигаемся ли мы пешком, на велосипеде, на автобусе или на полноприводном внедорожнике, мы — часть одного и того же бытия и в равной степени уязвимы. Когда автомобиль наезжает на велосипед, это плохо сказывается на обоих.

Таким образом, конкретная дорожная разметка, пересекающая улицы и проспекты, перестает быть частью политики, которая содействует целесообразности, и начинает обеспечивать безопасность. Она заставляет тех, кто по ней так или иначе движется, чувствовать себя ближе друг к другу, более сплоченными. Ощущать себя частью одной и той же системы — дорожного потока. Сострадание: для будд и бодхисаттв сострадать кому-то вовсе не значит жалеть; они считают это чувство, скорее, близким к пониманию, к сочувствию, которое относится как к друзьям, так и к врагам. Проявляемое без принуждения и приводящее к сопереживанию, пониманию и тому, что энергия начинает циркулировать, оно требует мудрости, которая возникает совершенно естественным образом, когда мы откладываем эго в сторону и выходим за его рамки.

Сострадание действует как сеть. Кто-то его не проявляет, пока другой его не готов воспринимать; оба служат для этой энергии каналами.

Чем усерднее практиковать сострадание, тем больше его становится.

Необъяснимость

Бесстрашие героя и любящего детского сердца.

Соэн Сяку3

Родители городских подростков стараются по возможности обуздать их. Они говорят: «Тело — это твое средство перемещения в пространстве; виноват может быть и другой человек, но основная тяжесть всегда ляжет на тебя. Я знаю, ты-то осторожен... а вот от других можно ждать чего угодно». Это общие фразы, но в них все же заключена какая-то истина. В прошлом и настоящем. Слабенький толчок от автомобиля — и ты падаешь. В молодости всего лишь обдираешь колени; с возрастом же рискуешь сломать какую-нибудь кость. Небрежность может оказаться роковой.

Но... как можно жить без велосипеда? Чем его заменить? Спорт — это же совсем другое дело.

«Я ничего не запрещаю, но не говори, что тебя не предупреждали. Когда ты берешь велосипед, я волнуюсь...» Стоит усесться в седло, и гора предупреждений спрессовывается в понимание риска. И уже не нужно слышать парализующий вас голос: «Поосторожнее с этим, поаккуратнее там», — вы сами начинаете время от времени проявлять бдительность и внимание.

Вы знаете, куда идете, и учитесь видеть, не глядя. Вы понимаете движения машин и уверены, что ваши собственные — предсказуемы.

Несмотря на все, в городском велосипедисте есть героический дух. Он — Давид, который рискует жизнью, бродя среди Голиафов. Машин, которые накатывают сзади и проезжают дальше, ни на кого не обращая внимания; машин, которые обгоняют, игнорируя соседей по ряду; машин, которые, выезжая с парковки, чуточку высовываются, чтобы увидеть, свободна ли дорога.

«Разве это не опасно?» — спрашивает клиент, видя шлем, висящий у меня на рюкзаке. Он произносит это восхищенно и настороженно, думая: «Какого лешего мой редактор разъезжает на велосипеде? Он что, не может перемещаться каким-то иным способом?»

«Да, — отвечаю я, в то время как сценарии автокатастрофы и смерти чередой проходят перед моим мысленным взором, — но я осторожен». И произнося это, понимаю, что вынужден лавировать между легковушками, мотоциклами, автобусами и грузовиками, которые движутся вдвое или втрое быстрее и маневрируют в потоке, как им заблагорассудится, и что самый легонький толчок может сбить меня с ног. Тем не менее, есть причина, по которой я продолжаю крутить педали и которую трудно, а то и невозможно объяснить.

«А вам не кажется, что, продолжая этим заниматься, вы поступаете как-то по-детски?» На двух улицах, видных из его офиса, проложили двухполосную велосипедную дорожку, и по ней уже вовсю ездят несколько мужчин нашего возраста. Однако моему клиенту, как и шестерым из тех семи человек, которые никогда не увлекались велосипедом, такое количество велосипедистов, колесящих по городу, говорит лишь о потребности в независимом средстве передвижения. А тому, кто хочет услышать, оно говорит еще и о том, что каждый — сам кузнец своего счастья, и социальная система, которая противоречит даже собственным парадигмам, не должна быть ему помехой. Больше не осталось времени мечтать об утопии, которая когда-нибудь осуществится... Вы должны воплощать ее сами, незначительными повседневными делами, пусть и совершенно не связанными друг с другом, например, засадить и обихаживать грядку в дальнем конце сада, или собирать пищевые и остальные отходы в разные контейнеры, или время от времени выключать воду, когда моете посуду. Этими поступками мы формируем отношение, которое понемногу пронизывает всю нашу жизнь.

Я мог бы также объяснить, что на велосипеде ездят по меньшей мере два Хуана Карлоса: ребенок, который когда-то любил вообразить себя летящим и ощутить ветер на своей коже, и благоразумный реалист, уже усвоивший кое-какие уроки. Радость жизни трехлетнего ребенка, который сломал два молочных зуба, потому что не знал, как вовремя остановиться, все еще жива, хоть с тех пор этому ребенку и пришлось столкнуться с тысячами разных приспособлений для жизни (в том числе и с фарфоровыми коронками). И радость эта требует выхода.

Моя жена, чтобы выбраться из дому, вынуждена садиться на велосипед. Я же, пока Сарита едет на велосипеде на площадь, всегда далеко — дальше далекого, как выразился Федерико Перальта Рамос, создатель философии gánica. Понятие gánica происходит от выражения tener ganas — «добиться своего». Когда вы делаете то, чего действительно хотите, то можете сказать, что вы gánico.

Это называется «метапотребностями». После удовлетворения базовых потребностей в ед…