© Капба Евгений

© ИДДК

Часть первая

Глава 1

Ваше превосходительство

Памяти Александра Беляева

Просыпаться не хотелось, но настырный лучик летнего солнца, отражённый от окон соседней высотки, лез в глаза и настаивал, что с меня хватит утренней дремоты. Заслонившись от него рукой, осторожно потянулся всем телом и подивился ощущению необыкновенной бодрости. У меня ничего не болело, я чувствовал себя отдохнувшим впервые за сколько месяцев? Или лет?

И Лиза, Лизонька… Я вдохнул воздух, пахнущий её парфюмом, и снова зажмурился – вот оно, счастье! Мы только вчера обручились в маленькой церквушке на окраине и теперь официально были женихом и невестой. Вечером отправились праздновать в «Прокоп», а потом было арелатское игристое вино и вальс, и скрипки, и мы целовались в экипаже, и… И теперь она лежала рядом, пшеничного цвета локоны были разбросаны по подушке, руки свободно раскинулись в стороны, а одеяло, сбившись, открывало замечательный вид на её изящные ножки.

Я уже протянул руку, чтобы прикоснуться к их бархатной коже, но был самым бесцеремонным образом прерван. Из прихожей раздался решительный, даже агрессивный стук во входную дверь.

Тук! Тук! Тук! Так стучат те, кто абсолютно уверен, что время и внимание других людей полностью в их распоряжении. Претендовать на моё время и моё внимание могло крайне ограниченное число личностей, и увидеть кого-то из них здесь и сейчас было бы настоящей фантастикой. Поэтому я спустил босые ноги на пол, нашарил на тумбочке револьвер и взвёл курок.

Теперь я не чувствовал себя голым, хотя из одежды на мне и были одни полукальсоны. С оружием в руках шагнул к двери, замер у косяка и спросил:

– Кто?

– Его императорского величества канцелярия! Откройте, именем императора!

С таким у нас не шутят даже самые отмороженные душегубы.

Такие визитёры, и я в полукальсонах? Отменно! Только к двери в спальню метнулся закрыть, там ведь Лиза. Двух фельдъегерей с полными руками каких-то вещей я так и встретил – почёсывая утреннюю щетину дулом револьвера и зябко переступая с ноги на ногу.

– Ваше превосходительство? – недоверчиво спросил один из них, совсем юноша, оглядывая мои стати и весьма скромный наряд.

– Какое ещё превосходительство, господа? – удивился я. – Может, квартирой ошиблись? Конфуз вышел?

– Да нет-с, всё чётко написано, вот. – Старший фельдъегерь протянул конверт, где я увидел адрес этой самой съёмной столичной квартиры, и что это именно мне лично в руки. – Это ведь вы-с?

Дождавшись кивка, служивые расслабились:

– Выходит, вы. Никакой ошибки-с. Вот, значит, распишитесь о получении. Парадный мундир-с – одна штука, коробка малоформатная – одна штука, конверт бумажный – две штуки. И приглашение во дворец, сегодня-с, к двенадцати ноль-ноль. Машина за вами заедет, ваше превосходительство.

Мне сунули в руки матерчатый чехол, внутри которого, видимо, находился мундир на вешалке, коробку, конверты и приглашение, козырнули, и дверь захлопнулась. Ещё бы, фельдъегерская служба – она такая, вечно куда-то торопятся!

Паркет холодил босые ступни, поэтому я сгрузил посылки на диванчик и отправился искать тапки.

Лиза вышла из спальни, мило зевая и грациозно потягиваясь. Растрёпанные волосы, шёлковый невесомый пеньюар, который ничего-ничего не скрывал, и удивлённый взгляд этих невероятных васильковых глаз – у меня дыхание перехватило, если честно. А она привстала на цыпочки, сделала несколько балетных движений для разминки, и только потом заметила меня, сидящего в кресле, всё ещё в одних полукальсонах, с револьвером в руке, но зато в тапках.

– Так! – сказала любимая и наморщила носик. – Я что-то пропустила?

Пришлось показать дулом револьвера на белоснежный лейб-гвардейский мундир с полковничьими эполетами, который висел на крючке у двери. На нём было тесно от наград, и если полный бант Серебряных крестов понять ещё можно, то остальной иконостас как-то смущал. Тут имелась медаль Дружбы – ею награждают дипломатов, и орден Миротворца – кажется, для экспедиционных корпусов и дальней разведки, и даже натальский Крест Конгрегации. И сопроводительные документы на каждую награду имелись в наличии – плотная пачка бумаг лежала в одном из конвертов.

– Ты выходишь замуж за лейб-гвардии полковника, – несколько растерянным голосом проговорил я.

Лиза широко открыла глаза и спросила:

– Это разве плохо?

– Просто ужасно, – ответил я и, как выяснилось позже, оказался совершенно прав.

* * *

Я успел умыться, побриться и выпить кофе с вкуснейшими тостами, которые приготовила Лизавета. Ну, знаете, квадратики пшеничного хлеба, сердцевина вынута, на её месте яйцо, и всё это поджарено на деревенском сливочном масле. Настоящее блаженство.

– Мне пора в клинику, – сказала она, вытирая руки о полотенце и снимая передник. – Обещала подменить Веру Павловну после обеда. Если что, звони в ординаторскую, номер ты знаешь.

Голос у неё был тревожным. Всё-таки приглашения во дворец каждый день не приходят. И сюрпризы в виде полковничьих мундиров и десятка орденов – тоже.

– Я тебя заберу, – постарался сказать как можно более уверенно. – Поедем в синематограф, на Преторианский проспект, там сипангскую комедию показывают, Чарли Спенсер в главной роли. Маленький бродяга опять в деле!

Обняв её, я, кажется, через ткань платья чувствовал стройное тело, и мне вовсе не хотелось её отпускать.

– О-о-о-о, Спенсер! Обязательно пойдём! – закатила Лиза глаза и шутливо оттолкнула меня. – Всё, давай тебя одевать. Не терпится посмотреть на настоящего полковника!

И быстро поцеловала меня, едва дотронувшись губами до моих губ, а потом вывернулась и занялась мундиром.

Мне и тридцати-то нет, а тут полковник! Это сколько очередных или внеочередных званий накапало, пока я мотался по Южному континенту и Сипанге? И на всё есть патенты, за подписью императора. А ещё гербовая бумага об удовлетворении ходатайства о зачислении в лейб-гвардию. За меня ручались Артур Николаевич, князь Тревельян, некий Марк Вознесенский, лейб-акустик, и ещё с десяток фамилий, о которых я и понятия не имел. «Быть по сему» – виднелась крупная надпись каллиграфическим почерком императора поперёк листа.

– Аж страшно! – сказала Лизавета, отступив на шаг от меня, оглядела с ног до головы и прижала ладошки к щекам. – Это как меня угораздило такого видного мужчину заполучить? Вот поедешь во дворец, найдёшь себе там фрейлину какую-нибудь, и что я буду делать?

– Ну какую фрейлину, Лизонька? – беспомощно развёл я руками.

Во всём этом белоснежно-золотом великолепии я чувствовал себя полным кретином. Ей-богу, даже смокинг и штиблеты надел бы с меньшими душевными терзаниями. Но стоило признать – сидел мундир великолепно! И ткань была приятная.

– Всё, ты должен пообещать, что в больницу за мной приедешь вот такой вот! – заявила она. – Мы должны выгулять обновку! А я с собой платье возьму, красное. И там переоденусь.

– Ну, раз красное… – Она в нём правда была очень хороша!

Не удержавшись, снова притянул Лизу к себе и поцеловал, а она и не думала отстраняться, обвив мою шею руками.

На улице загудел клаксон. С сожалением оторвавшись от девушки, отдёрнул штору. Глянув в окно, я увидел чёрный автомобиль с императорскими вензелями на дверцах. Пристегнул портупею с шашкой и посмотрел на револьвер – брать или не брать? Лиза только головой покачала:

– Знаешь, кто самый любимый параноик на свете? Угадай с одного раза, – поцеловала меня в щёку. – Колючий! Почему меня не попросил помочь с бритьём?

– Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят. Всё, госпожа Валевская, разрешите откланяться. – Я щёлкнул каблуками, церемонно склонил голову.

Она сделала книксен:

– Ваше превосходительство… – а потом спохватилась: – А почему превосходительство? Это же генералы превосходительство? Да и вообще, нынче же говорят «господин полковник», а не «превосходительство», не старый же режим!

– Не знаю, может, у них там при дворе такое консервативное фрондёрство в моде? И в лейб-гвардии, кажется, чины считаются на ступеньку выше. То есть по пехотным меркам я получаюсь генерал-поручик.

– О Господи! – Лиза нервно хихикнула. – Опять поручик!

Я глянул на неё и хихикнул в ответ. Из поручиков в генерал-поручики. Паноптикум!

* * *

Дверь в машину предупредительно открыл седой усатый унтер-офицер в черной преторианской форме.

– А можно сесть вперёд, рядом с вами? – спросил я.

Он удивлённо посмотрел на мои погоны, а потом кивнул:

– Как вам угодно, ваше…

– Да бросьте. Я вот это всё сегодня в первый раз надел. Засыпал поручиком, проснулся полковником. Два года в империи не был.

– А-а-а-а! – облегчённо выдохнул он. – Так ты из тех, кто защищает рубежи родины на дальних подступах? Садись, братко! То-то я смотрю, ты такой загорелый, не по-нашему, не по-аркаимски. Острова пряностей? Ацтлан?

– Наталь! – откликнулся я.

Преторианец завёл машину и потихоньку вырулил на дорогу. Я успел посмотреть на окна доходного дома, где снимал квартиру: Лиза стояла там, смотрела вслед – провожала.

– Эх, а меня не пустили! А я дважды писал рапорт… – сетовал седой вояка. А потом вдруг запел: – Наталь, Наталь, страна моя, ты вся горишь в огне-е-е… Веришь, нет, я бы этих федералистов зубами рвал. Такие же сволочи, как и наши лоялисты. Как на рожу ихнего Грэя в газете посмотрю, всегда плюнуть хочется. Какой-то он слащавый, аж приторный.

Я-то знал, что Грэй не был ни слащавым, ни приторным. Свирепый, матёрый хищник, вот он кто. Но говорить водителю ничего не стал.

Автомобили, трамваи, экипажи, повозки – движение в столице было сумасшедшим. Стольный град наконец окончательно переименовали, вернув ему исконное имя Аркаим. Первый император триста лет назад первым положил традицию менять названия городов, дав новое имя старой столице в честь своего небесного покровителя, но на тевтонский манер. Это послужило причиной переименования города во время Великой войны – мол, негоже, воюя с тевтонами, иметь столицу, названную по-тевтонски. Потом её переименовывали лоялисты – два раза, в честь своих вожаков, которые в тот момент находились у руля. Один только Новодворский от такой чести отказался, так что Новодворском столица побывать не успела.

Когда мегаполис перешёл под контроль войск, верных регенту, переименовывать её не стали, просто обходя этот тонкий момент в любых официальных документах, прессе и на радио. Столица и столица. И вот, пока я носился по вельду и бороздил океаны, Аркаим снова стал Аркаимом. Ну, пусть так, только бы не звучали больше на улицах выстрелы, не слышался рёв озверевшей толпы и не звенели разбитые стёкла.

– Похорошел город при императоре, а? – комментировал дорогу унтер. – Улицы асфальтом заливать стали, освещение кругом электрическое, в домах отопление, горячая вода! Школ новых сколько! А больница на Синичкиных горах чисто сказочный терем! Деревьев молоденьких сколько посадили – любо-дорого смотреть, глядите, как зеленеют, душа радуется! Памятники старые вон тоже восстановили – ну, те, которым синие бошки откручивали и свои ставили. Теперь Железный всадник на человека стал похож, снова первый император нам путь указывает, а не козлобородый гад!

Привычка лоялистских эмиссаров увековечивать себя при жизни и называть своими именами улицы, города и веси и мне всегда казалась довольно странной. Чёрт его знает, может, потому у них ни черта и не получилось – из-за раздутого самомнения? Ну, и потому, что мы хорошо воевали, конечно, тоже.

На дворцовую площадь автомобиль въехал, шелестя шинами по брусчатке. Водитель опустил окно и кивнул дворцовой охране. Бравые усачи-преторианцы наскоро проверили днище, заглянули в салон, с удивлением обнаружив меня на переднем сиденье. Нам пришлось выйти – всё-таки они должны были проверить наши личности и провести осмотр вещей.

– Кузьма? – неверяще спросил я одного из караульных, вглядываясь в его лицо.

– Ва-а-аше… благо… превосходительство? Ну, поздравляю! – Удалой вояка сверкал белыми зубами и щурил глаза.

Я не выдержал, шагнул ему навстречу, и мы обнялись. Чёрт знает, сколько не виделись, добирались из Наталя разными путями-дорожками. Приятно было видеть его живым и здоровым, да ещё и в дворцовой охране.

– Да и ты, я смотрю, на месте не стоишь. Вольноопределяющийся?

– А то! – Геройский преторианец явно гордился нашивками. – Через десять дней подпоручика присвоят!

– Теперь уже я тебя буду благомордием называть, так и знай! – ухмыльнулся я, вспоминая, как он изгалялся надо мной в Сан-Риоле.

– Ну, вы-то сковордие очень удачно проскочили, не дали мне потешиться! Цельный полковник, ну надо же! Большая шишка!

– Хо-хо.

– Ха-ха!

Вот за это меня начальство родной бригады терпеть не могло – за фамильярность с подчинёнными. Подрывал, понимаете ли, многовековые устои, нарушал субординацию, позорил честь мундира. В башибузуки мне прямая дорога, а не в лейб-гвардию. Интересно, какого размера стали бы глаза у полковника Бероева, если бы он сейчас увидел меня в полном облачении?

Мы тепло расстались с Кузьмой, договорившись ещё увидеться, и я оставил их трепаться с водителем, рассказывать о наших совместных подвигах, реальных и выдуманных.

По мраморным ступеням дворца я шёл уже в приподнятом настроении – всё-таки преторианцы в массе своей были мужиками хорошими, правильными. На их штыках и установил свою власть регент, незабвенный Артур наш Николаевич, и с их помощью стал потихоньку собирать осколки, а потом и мы, хаки, подтянулись. Каждый раз, общаясь с этими неуёмными пассионариями в чёрных мундирах, я как будто заряжался их безграничной, плещущей через край энергией, настраивался на нужный лад. Воевать или работать – и то, и другое преторианцы делали с полной самоотдачей! Они были настоящими имперцами и настоящими воинами, а я… А я вот теперь настоящий полковник.

– Ваше превосходительство? – козырнул мне лейб-гвардеец в таком же, как у меня, мундире, но с капитанскими погонами. – Его величество ожидает. Прошу за мной.

Сердце застучало чаще – всё-таки к императору! Я его не видел с тех пор, как мы расстались тогда, у тех самых мраморных ступеней, по которым толпа солдат внесла его во дворец. Мы шли, минуя рабочие кабинеты и роскошные залы, посты придворной охраны и галереи, полные изысканных произведений искусства, скульптур, картин, гобеленов. И общество, те самые придворные. Они были повсюду. Общались, куда-то торопились, о чём-то спорили – генералы, высокие чины в вицмундирах, какие-то дамы в шикарных платьях. Я мог только завидовать отличной выправке лейб-гвардейца, его идеальной осанке и безупречным манерам. Для него вся эта помпезная обстановка и высокое общество были делом привычным.

С неожиданной для себя злостью я подумал о том, что вроде как всю эту великосветскую камарилью вывели ещё лоялисты. Откуда она снова повылезала? Но анфилада роскошных комнат внезапно закончилась, и капитан в белом мундире остановился.

– Вам туда, – указал он в сторону от огромной белой двери с позолотой, куда-то за бархатную зелёную портьеру.

В голову пришла дурацкая мысль: на фоне этой самой белизны и позолоты мундир лейб-гвардейца представлял собой отличный камуфляж! Но Бог с ней, с позолотой. Там, за зелёной тканью, виднелась небольшая дверца – деревянная, скромная. Взявшись за простую медную ручку, я толкнул дверь вперёд. Она подалась, и спустя секунду я оказался в странной комнатке, полной какой-то аппаратуры, книг и справочников, приборов, проводов и деталей. Контраст с роскошью и богатством остального дворца был просто разительным!

За заваленным бумагами, винтиками и какими-то металлическими штучками столом в наушниках сидел император и увлечённо отстукивал что-то радиоключом. Его каштановая шевелюра была растрёпана, взгляд смотрел в одну точку – его величество был полностью сосредоточен. Наконец он закончил и откинулся на спинке стула, сняв наушники и бросив их на стол, а потом увидел меня:

– Господи Боже! Вы! Ну наконец-то!