Глава II

След лассо

Не оставалось никаких сомнений, что фургоны Вудли Пойндекстера шли по следам своих же колес.

– Наши следы! – пробормотал Колхаун: сделав это открытие, он натянул поводья и разразился проклятиями.

– Наши следы? Что ты этим хочешь сказать, Кассий? Неужели мы едем…

– …по нашим собственным следам. Да, именно это я и хочу сказать. Мы описали полный круг. Смотрите: вот заднее копыто моей лошади – отпечаток половины подковы, а вот следы негров. Теперь я узнаю и место. Это тот самый холм, откуда мы спускались после нашей последней остановки. Вот уж чертовски не повезло – напрасно проехали около двух миль!

Теперь на лице Колхауна заметна не только растерянность – на нем появились горькая досада и стыд. Это он виноват, что в караване нет настоящего проводника. Тот, которого наняли в Индианоле, сопровождал их до последней стоянки; там, поспорив с заносчивым капитаном, он попросил расчет и отправился назад.

Все это, а также чрезмерная самоуверенность, с которой он вызвался вести караван, заставляют теперь племянника плантатора испытывать мучительный стыд. Его настроение становится совсем мрачным, когда приближается карета и прекрасные глаза видят его замешательство.

Пойндекстер больше не задает вопросов. Для всех теперь ясно, что они сбились с пути. Даже босоногие пешеходы узнали отпечатки своих ног и поняли, что идут по этим местам уже во второй раз.

Караван опять остановился; всадники возбужденно совещаются. Положение серьезное: так думает и сам плантатор. Он потерял надежду до наступления темноты закончить путешествие, как предполагал раньше.

Но это еще не самая большая беда. Кто знает, что ждет их впереди? Выжженная прерия полна опасностей. Быть может, им предстоит провести здесь ночь, и негде будет достать воды, чтобы напоить мулов. А может быть, и не одну ночь?

Но как же найти дорогу? Солнце начинает клониться к западу, хотя все еще стоит слишком высоко, чтобы уловить, в какую сторону оно движется; однако через некоторое время можно было бы определить, где находятся страны света.

Но что толку? Даже если они узнают, где находятся восток, запад, север и юг, ничего не изменится – они потеряли направление!

Колхаун стал осторожнее. Он уже больше не претендует на роль проводника. После такой позорной неудачи у него не хватает на это смелости.

Минут десять они совещаются, но никто не может предложить разумный план действий. Никто не знает, как вырваться из этой черной прерии, которая заволакивает черной пеленой не только солнце и небо, но и лица тех, кто попал в ее пределы.

Высоко в небе показалась стая черных грифов. Они всё приближаются. Некоторые из них опускаются на землю, другие кружат над головами заблудившихся путников. В поведении хищников есть что-то зловещее.

Прошло еще десять гнетущих минут. И вдруг к людям вернулась бодрость: они увидели всадника, скачущего прямо к обозу.

Какая неожиданная радость! Кто бы мог подумать, что в таком месте можно встретить человека! Снова надежда засветилась в глазах путников – в приближающемся всаднике они видят своего спасителя.

– Ведь он едет к нам, не правда ли? – спросил плантатор, не веря своим глазам.

– Да, отец, он едет прямо к нам, – ответил Генри и стал кричать и размахивать шляпой высоко над головой, чтобы привлечь внимание всадника.

Но это было излишне – всадник и без того заметил остановившийся караван. Он скакал галопом и скоро приблизился настолько, что можно было окликнуть его.

Он натянул поводья, только когда миновал обоз и подъехал к плантатору и его спутникам.

– Мексиканец, – прошептал Генри, взглянув на одежду незнакомца.

– Тем лучше, – так же тихо ответил ему отец. – Тогда он наверняка знает дорогу.

– Ничего мексиканского в нем нет, кроме костюма, – пробормотал Колхаун. – Я сейчас это узнаю… Buenos dias, cavallero! Esta Vuestra Mexicano? (Добрый день, кабальеро! Вы мексиканец?)

– О нет, – ответил тот, улыбнувшись. – Я совсем не мексиканец. Я могу объясняться с вами и по-испански, если хотите, но, мне кажется, вы лучше поймете меня, если мы будем говорить по-английски – ведь это ваш родной язык? Не так ли?

Колхаун подумал, что допустил какую-то ошибку в своей фразе или же не справился с произношением, и поэтому воздержался от ответа.

– Мы американцы, сэр, – ответил Пойндекстер с чувством уязвленной национальной гордости. Затем, как бы боясь обидеть человека, от которого ждал помощи, добавил: – Да, сэр, мы все американцы, из Южных штатов.

– Это легко определить по вашим спутникам, – сказал всадник с едва уловимой презрительной усмешкой, взглянув в сторону негров-невольников. – Нетрудно заметить также, что вы впервые путешествуете по прерии. Вы сбились с дороги?

– Да, сэр, и у нас нет никакой надежды найти ее, если только вы не будете так добры и не поможете нам.

– Стоит ли говорить о таких пустяках! Совершенно случайно я заметил ваши следы, когда ехал по прерии. Поняв, что вы заблудились, я прискакал сюда, чтобы помочь вам.

– Это очень любезно с вашей стороны. Мы вам признательны, сэр. Меня зовут Пойндекстер – Вудли Пойндекстер из Луизианы. Я купил усадьбу на берегу Леоны, вблизи форта Индж. Мы надеялись добраться туда засветло. Как вы думаете, мы успеем?

– Разумеется. Если только будете следовать моим указаниям.

Сказав это, незнакомец отъехал на некоторое расстояние. Казалось, он изучает местность, стараясь определить, в каком направлении должны двигаться путешественники.

Застывшие на вершине холма лошадь и всадник представляли собой картину, достойную описания.

Породистый гнедой конь – даже арабскому шейху не стыдно было бы сесть на такого коня! – широкогрудый, на стройных, как тростник, ногах, с могучим крупом и великолепным густым хвостом. А на спине у него всадник – молодой человек лет двадцати пяти, прекрасно сложенный, с правильными чертами лица, одетый в живописный костюм мексиканского ранчеро^[6]: на нем бархатная куртка, брюки со шнуровкой по бокам, сапоги из шкуры бизона с тяжелыми шпорами; ярко-красный шелковый шарф опоясывает талию; на голове черная глянцевая шляпа, отделанная золотым позументом. Вообразите такого всадника, сидящего в глубоком седле мавританского стиля и мексиканской работы, с кожаным, украшенным тиснеными узорами чепраком, похожим на те, которыми покрывали своих коней конквистадоры. Представьте себе такого кабальеро – и пред вашим взором будет тот, на кого смотрели плантатор и его спутники.

А из-за занавесок кареты на всадника смотрели глаза, выдававшие совсем особое чувство. Первый раз в жизни Луиза Пойндекстер увидела человека, который, казалось, был реальным воплощением героя ее девичьих грез. Незнакомец был бы польщен, если бы узнал, какое волнение он вызвал в груди молодой креолки.

Но как мог он это знать? Он даже не подозревал о ее существовании. Его взгляд лишь скользнул по запыленной карете, – так смотришь на невзрачную раковину, не подозревая, что внутри нее скрывается драгоценная жемчужина.

– Клянусь честью! – сказал всадник, обернувшись к владельцу фургонов. – Я не могу найти никаких примет, которые помогли бы вам добраться до места. Но дорогу туда я знаю. Вам придется переправиться через Леону в пяти милях ниже форта, а так как я и сам направляюсь к этому броду, то вы можете ехать по следам моей лошади. До свиданья, господа!

Распрощавшись так внезапно, незнакомец пришпорил коня и поскакал галопом.

Этот неожиданный отъезд показался плантатору и его спутникам весьма невежливым. Но они не успели ничего сказать, как увидели, что незнакомец возвращается. Не прошло и десяти секунд, как всадник снова был с ними. Все недоумевали, что заставило его вернуться.

– Боюсь, что следы моей лошади вам мало помогут. После пожара здесь успели побывать мустанги. Они оставили тысячи отпечатков своих копыт. Правда, моя лошадь подкована, но ведь вы не привыкли различать следы, и вам будет трудно разобраться, тем более что на сухой золе все лошадиные следы почти одинаковы.

– Что же нам делать? – спросил плантатор с отчаянием в голосе.

– Мне очень жаль, мистер Пойндекстер, но я не могу сопровождать вас. Я должен срочно доставить в форт важное донесение. Если вы потеряете мой след, держитесь так, чтобы солнце было у вас справа, а ваши тени падали налево, под углом около пятнадцати градусов к линии движения. Миль пять двигайтесь прямо вперед. Затем вы увидите верхушку высокого дерева – кипариса. Вы узнаете его по красному цвету. Направляйтесь прямо к этому дереву. Оно стоит на самом берегу реки, недалеко от брода.

Молодой всадник уже натянул поводья и готов был снова ускакать, но что-то заставило его сдержать коня. Он увидел темные блестящие глаза, глядевшие из-за занавесок кареты, – в первый раз он увидел эти глаза.

Обладательница их скрылась в тени, но было еще достаточно светло, чтобы разглядеть лицо необычайной красоты. Кроме того, он заметил, что прекрасные глаза устремлены в его сторону и что они смотрят на него взволнованно, почти нежно.

Невольно он ответил восхищенным взглядом, но, испугавшись, как бы это не сочли дерзостью, круто повернул коня и снова обратился к плантатору, который только что поблагодарил его за любезность.

– Я не заслуживаю благодарности, – сказал незнакомец, – так как оставляю вас на произвол судьбы, но, к несчастью, я не располагаю свободным временем.

Он посмотрел на часы, как будто сожалея, что ему придется ехать одному.

– Вы очень добры, сэр, – сказал Пойндекстер. – Я надеюсь, что, следуя вашим советам, мы не собьемся с пути. Солнце нам поможет.

– Боюсь, как бы не изменилась погода. На севере собираются тучи. Через час они могут заслонить солнце… во всяком случае, это произойдет раньше, чем вы достигнете места, откуда виден кипарис… Я не могу вас так оставить… Впрочем, – сказал он после минуты размышления, – я придумал: держитесь следа моего лассо!

Незнакомец снял с седельной луки свернутую веревку и, прикрепив один конец к кольцу на седле, бросил другой на землю. Затем, изящным движением приподняв шляпу, он вежливо поклонился – почти в сторону кареты, – пришпорил лошадь и снова поскакал по прерии.

Лассо, вытянувшись позади лошади ярдов на двенадцать, оставило на испепеленной поверхности прерии полосу, похожую на след проползшей змеи.

– Удивительно странный молодой человек! – сказал плантатор, глядя вслед всаднику, скрывшемуся в облаке черной пыли. – Мне следовало бы спросить его имя.

– Удивительно самодовольный молодой человек, я бы сказал, – пробормотал Колхаун, от которого не ускользнул взгляд, брошенный незнакомцем в сторону кареты, так же как и ответный взгляд кузины. – Что касается его имени, то о нем, пожалуй, и не стоило спрашивать. Наверняка он назвал бы вымышленное. Техас переполнен такими франтами, которые, попав сюда, обзаводятся новыми именами, более благозвучными, или же меняют их по каким-нибудь другим причинам.

– Послушай, Кассий, – возразил молодой Пойндекстер, – ты к нему несправедлив. Он, по-моему, человек образованный, джентльмен, вполне достойный носить самое знатное имя.

– «Джентльмен»! Черт возьми, вряд ли! Я никогда не встречал джентльмена, который рядился бы в мексиканские тряпки. Бьюсь об заклад, что это просто какой-нибудь проходимец.

Во время этого разговора прекрасная креолка выглянула из кареты и с нескрываемым интересом провожала глазами удалявшегося всадника. Не этим ли следует объяснить язвительный тон Колхауна?

– В чем дело, Лу? – спросил он почти шепотом, подъезжая вплотную к карете. – Ты, кажется, очень торопишься? Может быть, ты хочешь догнать этого наглеца? Еще не поздно – я дам тебе свою лошадь.

Девушка откинулась назад, очевидно недовольная не только словами, но и тоном кузена. Но она не показала виду, что рассердилась, и не стала спорить – она выразила свое недовольство гораздо более обидным образом. Звонкий смех был единственным ответом, которым она удостоила кузена.

– Ах так… Глядя на тебя, я так и подумал, что тут что-то нечисто. У тебя был такой вид, словно ты очарована этим щеголеватым курьером. Он пленил тебя, вероятно, своим пышным нарядом? Но знай, что это всего лишь ворона в павлиньих перьях, и мне, верно, еще придется содрать их с него и, быть может, с куском его собственной кожи.

– Как тебе не стыдно, Кассий! Подумай, что ты говоришь!

– Это тебе надо подумать о том, как ты себя ведешь, Лу. Удостоить своим вниманием какого-то бродягу, ряженого шута! Я не сомневаюсь, что он простой почтальон, нанятый офицерами форта.

– Почтальон, ты думаешь? О, как бы я хотела получать любовные письма из рук такого письмоносца!

– Тогда поспеши и скажи ему об этом. Моя лошадь к твоим услугам.

– Ха-ха-ха! Как же ты несообразителен! Если бы я даже и захотела, шутки ради, догнать этого почтальона прерии, то на твоей ленивой кляче мне это вряд ли удалось бы. Он так быстро мчится на своем гнедом, что, конечно, они оба исчезнут из виду, прежде чем ты успеешь переменить для меня седло. О нет! Мне его не догнать, как бы мне этого ни хотелось.

– Смотри, чтобы отец не услышал тебя!

– Смотри, чтобы он тебя не услышал, – ответила девушка, заговорив теперь уже серьезным тоном. – Хотя ты мой двоюродный брат и отец считает тебя верхом совершенства, я этого не считаю, о нет! Я никогда не скрывала этого от тебя – не так ли?

Колхаун только нахмурился в ответ на это горькое для него признание.

– Ты мой двоюродный брат – и только, – продолжала девушка строгим голосом, резко отличавшимся от того шутливого тона, которым она начала беседу. – Для меня ты больше никто, капитан Кассий Колхаун! И не пытайся, пожалуйста, быть моим советчиком. Только с одним человеком я считаю своим долгом советоваться, и только ему я позволю упрекать себя. А поэтому прошу тебя, мастер^[7] Каш, воздержаться от подобных нравоучений. Я никому не стану давать отчет в своих мыслях, так же как и в поступках, до тех пор, пока не встречу достойного человека. Но не тебе быть моим избранником!

Закончив свою отповедь, девушка снова откинулась на подушки, смерив капитана взглядом, полным негодования и презрения. Потом она задернула занавески кареты, давая этим понять, что больше не желает с ним разговаривать.

Крики возниц вывели капитана из оцепенения. Фургоны снова двинулись в путь по мрачной прерии, которая едва ли была мрачнее мыслей Кассия Колхауна.

Глава III

Путеводная стрелка

Путешественники больше не беспокоились о дороге: след лассо тянулся непрерывной змейкой и был так отчетливо виден, что даже ребенок не сбился бы с пути.

Он не шел по прямой, а извивался между зарослями кустарников. Порой, когда путь лежал по местности, где не было деревьев, он отклонялся в сторону. Делалось это не случайно: в таких местах были глубокие овраги и другие препятствия – змейка следа огибала их, показывая дорогу фургонам.

– Как это предусмотрительно со стороны молодого человека! – сказал Пойндекстер. – Право, я очень жалею, что мы не узнали его имени. Если он служит в форту, мы еще встретимся с ним.

– Без сомнения! – воскликнул Генри. – И я буду этому очень рад.

Луиза сидела, откинувшись на спинку сиденья, – она слышала разговор между отцом и братом, но ничего не сказала, только в ее взгляде можно было прочесть, что она всем сердцем разделяет надежду брата.

Радуясь скорому окончанию трудного путешествия, а также возможности до захода солнца увидеть свои новые владения, плантатор был в прекрасном настроении. Этот гордый аристократ вдруг удостоил своим снисходительным вниманием всех окружающих: непринужденно болтал с надсмотрщиком, остановился пошутить с дядюшкой Сципионом, едва ковылявшим на покрытых волдырями ногах, подбодрил тетушку Хлою, которая ехала с младенцем на руках.

«Чудесно! – может воскликнуть посторонний наблюдатель, введенный в заблуждение такой необычайной сценой, столь старательно изображаемой писаками, подкупленными самим Сатаной. – В конце концов, как прекрасны патриархальные нравы рабовладельцев! И это после всего, что мы говорили и делали для уничтожения рабства! Попытка разрушить это древнее здание – достойный краеугольный камень рыцарственной нации – лишь филантропическая блажь, излишняя чувствительность. О вы, фанатики, стремящиеся к уничтожению рабства! Почему вы восстаете против него? Разве вы не знаете, что одни должны страдать, должны работать и голодать, чтобы другие наслаждались роскошью и бездельем? Разве вы не знаете, что одни должны быть рабами, чтобы другие были свободными?»

Эти речи, несущие страдания миллионам, за последнее время раздаются слишком часто. Горе человеку, который произносит их, и нации, которая их слушает!

* * *

Хорошее настроение плантатора, казалось, разделяли все его спутники, за исключением Колхауна. Оно отражалось на лицах невольников, которые считали Пойндекстера источником своего счастья или несчастья – всемогущим, почти как бог.

Они любили его меньше, чем бога, но боялись больше, хотя его нельзя было назвать плохим хозяином – по сравнению с другими рабовладельцами. Он не находил особого удовольствия в истязании своих рабов и был доволен, когда видел, что они сыты и одеты, что кожа их лоснится от жира. Ведь по этим признакам судили о благосостоянии его самого – их господина. Он иногда учил их плетью – уверяя, что это оказывает на них благотворное действие, – однако на коже его невольников не было ни одного рубца от жестоких истязаний, а этим мог похвастаться далеко не всякий рабовладелец штата Миссисипи.

Стоит ли удивляться, что в обществе такого «примерного» хозяина все были в хорошем настроении и даже невольники, заразившись общей радостью, принялись весело болтать!

Однако благодушное настроение длилось недолго. Оно было прервано не внезапно и не по вине тех, кто его разделял: причиной были обстоятельства, которые от них не зависели.

Как и предсказал незнакомец, солнце скрылось раньше, чем показался кипарис.

Но это не должно было бы вызвать беспокойства: след лассо был по-прежнему хорошо виден, и ориентироваться по солнцу не было необходимости. Однако тучи, затянувшие небо, угнетающе подействовали на путников.

– Можно подумать, что уже наступили вечерние сумерки, – сказал плантатор, вынимая свои золотые часы, – а между тем всего лишь три часа. Наше счастье, что этот молодой человек помог нам. Если бы не он, мы до заката проплутали бы по этой выжженной прерии. Пожалуй, пришлось бы заночевать прямо на пепле…

– Ну и черная была бы постель! – шутливо отозвался Генри, чтобы придать разговору более веселый характер. – Ух и страшные бы я видел сны, если бы пришлось так спать!

– И я тоже, – добавила сестра, выглядывая из-за занавесок и всматриваясь в даль. – Я уверена, что мне приснились бы Плутон^[8] и Прозерпина^[9] в аду.

– Хи-хи-хи! – осклабился черный кучер, числившийся в книгах плантаций как Плутон Пойндекстер. – Мисса Луи увидит меня во сне на этой черной прерии! Вот чуднó так чудно! Хи-хи-хи!

– Слишком рано вы начали смеяться, – раздался мрачный голос капитана, подъехавшего во время этого разговора. – Смотрите, как бы вам и в самом деле не пришлось ночевать в этой черной прерии! Хорошо, если не случится еще чего-нибудь похуже.

– Что ты хочешь этим сказать, Каш? – спросил плантатор.

– Я хочу сказать, дядя, что этот молодчик обманул нас. Я не могу еще этого утверждать, но похоже, что дело скверно. Мы проехали уже больше пяти миль… около шести, должно быть, а где же кипарис, о котором он говорил? Кажется, у меня зрение не хуже, чем у других, но, как я ни всматривался в даль, я не обнаружил никакого дерева.

– Но зачем же ему обманывать нас?

– Ах, «зачем»! В том-то и дело, что у него может быть для этого немало причин.

– Назови нам хотя бы одну из них, – раздался серебристый голос из кареты, – мы с интересом послушаем.

– Еще бы: ты будешь слушать с особым интересом все, что касается этого субъекта, – иронически ответил Колхаун, – а если я выскажу свои соображения, ты со свойственной тебе снисходительностью назовешь это ложной тревогой!

– Это будет зависеть от того, что ты скажешь, мастер Кассий. Мне кажется, что тебе следует испытать нас. Не можем же мы думать, что ты, военный и такой опытный путешественник, поддался ложной тревоге!

Колхаун понял злую насмешку и, вероятно, воздержался бы от дальнейших объяснений, если бы на этом не настоял Пойндекстер.

– Послушай, Кассий, объясни же, в чем дело? – серьезно спросил плантатор. – То, что ты нам сказал, вызывает больше чем простое любопытство. Какую цель мог преследовать этот молодой человек, давая нам ложные указания?

– Ну что же, дядя… – сказал Колхаун не столь заносчиво, как раньше, – я ведь не утверждаю этого, я только высказываю свое предположение.

– Какое же?

– Ну, мало ли что может случиться! В этих прериях нередко нападают на караваны – и не только на такие, как наш, но и на караваны посильнее нашего, – грабят и убивают.

– Упаси боже! – с притворным испугом воскликнула Луиза.

– Индейцы? – сказал Пойндекстер.

– Иногда бывает, что и индейцы, но часто за индейцев выдают себя белые, и не только мексиканцы. Для этого нужно лишь немного коричневой краски, парик из лошадиного хвоста, несколько перьев для головного убора и побольше наглости. Если нас ограбит банда «белых индейцев» – а это не раз случалось, – то винить нам будет некого, кроме самих себя: мы будем лишь наказаны за наивную доверчивость к первому встречному.

– Боже мой, Кассий! Ведь это серьезное обвинение. Неужели ты хочешь сказать, что этот курьер – если он действительно курьер – заманивает нас в западню?

– Нет, дядя, я этого не говорю. Я только говорю, что такие вещи бывали; возможно, он нас и заманивает…

– Возможно, но маловероятно, – раздался из кареты голос, полный язвительной насмешки.

– Нет, – воскликнул Генри, который хотя и ехал немного впереди, но слышал весь разговор, – твои подозрения несправедливы, Кассий! Это клевета. И я могу это тебе доказать. Посмотри-ка сюда.

Юноша сдержал лошадь, указывая на предмет у края тропы, который он перед этим внимательно рассматривал. Это был колоннообразный кактус; его зеленый сочный ствол уцелел от огня.

Но Генри Пойндекстер обращал внимание своих спутников не на само растение, а на небольшую белую карточку, наколотую на один из его шипов. Тот, кто знакóм с обычаями цивилизованного общества, сразу узнал бы, что это визитная карточка.

– Посмотрим, что там написано, – сказал юноша, подъезжая ближе; он прочитал вслух: – «Кипарис виден».

– Где? – спросил Пойндекстер.

– Здесь нарисована рука, – ответил Генри. – Нет сомнения, что палец указывает на кипарис.

Все стали смотреть в направлении, обозначенном на карточке.

Если бы светило солнце, кипарис можно было бы увидеть с первого же взгляда. Но еще недавно синее, небо теперь стало свинцово-серым, и, сколько путешественники ни напрягали зрение, на горизонте нельзя было разглядеть ничего, напоминающего верхушку дерева.

– Ничего там нет, – уверенным тоном заявил Колхаун. – Я убежден, что это лишь новая хитрость этого бродяги.

– Ты ошибаешься, – ответил голос, который так часто противоречил Кассию. – Посмотри в бинокль. Если тебе не изменило твое превосходное зрение, ты увидишь на горизонте что-то очень похожее на дерево, на высокое дерево – наверно, это кипарис. Ведь я никогда не видела кипариса на болотах Луизианы.

Колхаун не захотел взять бинокль из рук кузины – он знал, что Луиза говорит правду, и ему не надо было лишних доказательств.

Тогда Пойндекстер взял бинокль, наладил его по своим близоруким глазам и отчетливо увидел кипарис, возвышавшийся над прерией.

– Правильно, – сказал он, – кипарис виден. Незнакомец оказался честным человеком. Ты был к нему несправедлив, Каш. Мне не верилось, чтобы он мог сыграть над нами такую злую шутку… Слушайте, мистер Сансом! Отдайте распоряжение возницам – надо двигаться дальше.

Колхаун злобно пришпорил лошадь и поскакал по прерии; ему больше не хотелось ни разговаривать, ни оставаться в обществе своих спутников.

– Дай мне посмотреть на эту карточку, Генри, – тихо сказала Луиза. – Мне хочется увидеть стрелку, которая так помогла нам. Сними ее оттуда – незачем оставлять ее на кактусе, раз мы увидели дерево.

Генри исполнил просьбу сестры, ни на минуту не задумавшись над ее тайным смыслом.

Он снял карточку с кактуса и бросил ее на колени Луизе.

– Морис Джеральд! – прошептала креолка, увидя на обратной стороне имя. – Морис Джеральд! – повторила она взволнованно, пряча карточку на груди. – Кто бы ты ни был, откуда бы ты ни пришел, куда бы ни лежал твой путь и кем бы ты ни стал, с этих пор у нас одна судьба! Я чувствую это – я знаю это так же ясно, как вижу небо над собой! О, какое грозное небо! Не будет ли такой же моя неизвестная судьба?

Глава IV

Черный норд

Сло…