Архивы Дрездена. Ведьмин час

Глава 1

Пробежка была идеальной, пока брат не сказал, что Жюстина беременна.

Эта новость вытряхнула меня из зоны душевного комфорта, и я вдруг почувствовал жжение в ногах и понял, что дышится все труднее. Выбившись из ритма, я поне­многу сбавил темп до прогулочной ходьбы. В предрассветной июльской синеве Монтроуз-Бич выглядел заброшенным и одичалым. Дневная жара еще не навалилась на город. Ради этого я и встал ни свет ни заря.

Томас тоже замедлил бег, и вскоре мы шагали бок о бок. Подобно мне, сегодня он надел старую футболку, тренировочные штаны и кеды, а темные волосы собрал в конский хвост. Брат у меня из тех красавчиков, при виде кото­рых люди начинают озираться в поисках скрытой камеры.

А еще он вампир.

— Так, — сказал я. — Позволь-ка прояснить ситуацию. Утром ты заехал за мной, мы примчались к озеру, пробежали шесть миль по песку, и никто не произнес ни слова. Во всем городе царит тишина. По-моему, мы даже машин по дороге не встретили.

— И что?

— Зачем ты взял и все испортил? — хмуро спросил я.

Томас дернул уголком рта:

— Ну прости, старик Хемингуэй, что я вклинился ме­ж­ду тобой и морем.

Впечатленный такой поэтикой, я промычал что-то нечле­нораздельное. В любом случае мы уже закончили последний круг и почти вернулись к парковке. Я встал, повернулся к воде, сделал глубокий вдох и сердито поправил давивший на плечо жилет-утяжелитель.

Темно-синее небо вдали над озером понемногу светлело. Скоро встанет солнце.

— Уверен? — спросил я.

— Абсолютно.

Я покосился на него. Образцово-симметричное лицо Томаса выглядело донельзя напряженным. Его глаза, иной раз голубые, но обычно серые, приобрели задумчиво-серебристый оттенок. Знакомая картина. Это давал о себе знать Голод.

— Как это получилось? — спросил я.

Он взглянул на меня, не поворачивая головы, и приподнял брови.

— Тебе что, не рассказывали, как это получается?

Я поморщился.

— Я имею в виду, разве ты не предохранялся?

— Предохранялся, — ответил Томас. — Кроме того, мы, вампиры, почти бесплодны. Но, как бы то ни было, Жюстина забеременела.

— И что теперь?

— Что и всегда. Вот только следующие семь с половиной месяцев Голод ребенка будет непрерывно высасывать из нее жизненную энергию.

— Это опасно? — Я внимательно посмотрел на Томаса.

Тот нервно сглотнул:

— Если верить семейной статистике, чуть больше половины беременных умирают родами или вскоре после них.

— Адские погремушки... — пробормотал я и уставился на воду.

Синева постепенно сменилась голубизной, а затем первыми проблесками золота. Вокруг пробуждался Чикаго. Гул на автострадах помаленьку усиливался, а птицы в заповеднике за пляжем затянули утреннюю распевку.

— Даже не знаю, что делать, — признался Томас. — Если потеряю ее...

Он умолк, поскольку продолжать не было необходимо­сти. В этой недосказанности заключалась вселенская боль.

— Справишься, — пообещал я. — К тому же я помогу.

— Ты? — На мгновение его профиль озарила легкая улыбка.

— Смею напомнить, что я уже почти два месяца работаю папой на полную ставку. И Мэгги жива-здорова. Отсюда следует, что у меня невероятно развиты родительские навыки.

— Точно. Но... — Улыбка померкла. — Гарри...

— Не загоняйся. — Я положил руку ему на плечо. — Незачем выдумывать себе неприятности. Кругом великое множество реальных проблем, и они сами тебя найдут. Без нашей заботы Жюстине не обойтись. Поэтому сделаем все, что придется.

Пару секунд он молча смотрел на меня, а затем ответил единственным кивком.

— Ты, главное, про себя не забывай, — продолжил я. — На тот случай, если понадобится твоя помощь.

— Я в норме, — отмахнулся он.

— По виду не скажешь.

Он судорожно дернул головой и прожег меня свирепым взглядом. Его лицо изменилось, да и сам он стал похож не на человека, а на памятник, высеченный из мрамора. Мрамора, пропитанного лютой злобой. У меня непроизвольно напряглись плечи — ведь я знал, что рядом стоит весьма опасное существо.

Взгляд у него, повторюсь, был свирепый, но направленный снизу вверх. Томас старше меня, но росту в нем примерно шесть футов, а у меня без дюйма семь. Обычно я, глядя на него, чувствую превосходство, но сегодня оно оказалось не таким доминирующим, поскольку мы находились на песчаном берегу и меня угораздило остановиться в ямке.

— Перестань, Гарри, — сказал он с прохладным спокойствием.

— А если не перестану? По уху мне заедешь?

Он сдвинул брови.

— Только не забудь, что теперь я Зимний Рыцарь, само воплощение капитана Уинтерса [1], — напомнил я, — поэтому, возможно, все закончится не так, как ты планируешь.

— Хватит уже, — презрительно усмехнулся он. — Я могу связать тебя по рукам и ногам. Твоими же кишками.

Я покосился на него и осторожно предупредил:

— Если не придешь в себя и не станешь похож на нормального человека, скоро выясним, кто прав.

Он нахмурился пуще прежнего, вконец помрачнел и хотел было ответить, но я незамедлительно продолжил:

— Нет. Только не начинай. Не вздумай уходить в штопор эмо-вампира с его подростковыми терзаниями. Это эгоистично, а отныне эгоизм тебе не к лицу.

Какое-то время он смотрел на меня — поначалу взбешенно, затем задумчиво и, наконец, с тревогой.

На берег накатывали волны.

— Теперь мне надо думать о семье, — сказал Томас.

— Как и всякому приличному человеку, — подтвердил я.

— И все изменится. — Его серые глаза смотрели куда-то вдаль, за озеро.

— Угу.

— Мне страшно, — признался он.

— Еще бы.

По языку тела я понял, что он расслабился и вдруг снова превратился в моего брата.

— Прости, что я на взводе. Не люблю обсуждать с тобой... вампирские дела.

— Предпочитаешь делать вид, что мы обычные братья, — покивал я. — С обычными проблемами.

— А ты? Не предпочитаешь? — спросил он.

— Может быть. — Какое-то время я рассматривал свои кеды. — Но нельзя игнорировать реальность только по­тому, что она тебя не устраивает. Если надо, я силой ­приведу тебя в чувство. Хотя правильнее будет, если ты сам образумишься. Так честнее по отношению к окру­жающим.

— Пожалуй, — согласился он. — Есть у меня на уме один вариант... Короче, разберусь. Ну что, доволен?

— Я не твой отец, — примирительно заметил я, приняв защитную стойку: руки подняты, ладони повернуты к собеседнику. Затем пришла моя очередь хмуриться. — Кстати, не будет ли проблем с твоими родственниками по отцовской линии?

— А когда с ними не было проблем?

— Хех, — понимающе отозвался я.

Молчание затянулось. Над озером проступил первый темно-оранжевый обод, уже коснувшийся небоскребов у нас за спиной. По стенам из стекла и бетона неуклонно взбирался свет.

— Бывает, я сам себя ненавижу, — сказал Томас. — В смысле ненавижу, что я вампир.

— Может, настало время проработать этот вопрос? — спросил я. — Малыш будет брать с тебя пример, а ненависть — не совсем то, что ему нужно.

Брат сердито взглянул на меня:

— Какого черта? Когда ты успел стать психологом?

— Опыта посредством мудрость обрел я, — проскрипел я голосом Йоды [2], отчего в горле запершило так, что я согнулся пополам и долго кашлял, а когда распрямился, Томас натянуто произнес:

— Гарри.

Я поднял глаза и увидел, что к нам приближается Карлос Рамирес, молодой человек среднего роста, но покрепче, чем средний парень его возраста. Он набрал вес и стал похож на солидного взрослого мужчину, хотя почему-то я, встречаясь с ним, всегда ожидаю увидеть нескладного мальчишку слегка за двадцать. Его темные волосы стали еще длиннее, а смуглая от рождения кожа забронзовела от загара. Одетый в джинсы и майку под легкой ветровкой, он шел с трудом, хромая и опираясь на толстую трость, изрезанную знаками и символами. То был его чародейский посох. Рамирес — проверенный боец и надежный ­парень, которому не страшно доверить тыл; кроме то­го, я считаю его своим другом, а в Белом Совете таких людей раз-два и обчелся.

— Гарри, — сказал он, после чего настороженно кивнул Томасу. — Рейт.

— Давненько не виделись, — кивнул брат ему в ответ.

— Со времен Провала, — согласился Рамирес.

— Как спина, Карлос? — осведомился я.

— Теперь могу дождь предсказывать, — коротко усмехнулся он. — Какое-то время мне будет не до танцев. Но по треклятой каталке тосковать не стану.

Он поднял руку, и я стукнул кулаком о его кулак.

— Ты вроде был на побережье. А здесь какими судь­бами?

— По делам Совета, — ответил он.

— Пойду, пожалуй, — взглянул на меня Томас.

— Можешь остаться, — разрешил Рамирес. — Поутру эта информация станет общеизвестной. Но Маккой решил, что правильнее будет, если тебя, Гарри, введет в курс дела кто-то из знакомых.

Я хмыкнул и расстегнул этот чертов жилет-утяжелитель. Обычно от дел Белого Совета у меня голова кругом идет.

— Что на этот раз?

— Мирные переговоры, — сказал Рамирес.

Я изогнул бровь:

— Что, серьезно? С фоморами? [3]

С недавних пор в сверхъестественном мире сам черт ногу сломит. Некий псих умудрился стереть с лица земли всю Красную Коллегию вампиров, и образовавшийся вакуум нарушил многовековое равновесие власти. Что важнее всего, фоморы — подводный народ, о котором я за всю жизнь почти ничего не слышал, — решили, что пора мстить за свое давнее поражение и возвыситься, после чего стали отжимать территорию у других наций и сеять несчастья среди обычных людей, по большей части бедняков и мигрантов, до которых мало кому есть дело.

— Грядет собрание подписантов Неписаного договора, — подтвердил Рамирес, — где будут представлены основные силы. Встречи, разумеется, потребовали фоморы. Хотят урегулировать разногласия. Так что все пришлют своих делегатов.

Я присвистнул. Это будет нечто. Собрание влиятельных членов самых могущественных фракций сверхъестественного мира во времена высокой напряженности и вспыльчивых настроений? Жаль тот бедный городок, где состоится сей званый ужин. Вообще-то...

И тут у меня отвисла челюсть.

— Погоди-ка. Встреча пройдет здесь? В Чикаго?

— Ну да, — пожал плечами Рамирес. — Потому-то Маккой и прислал меня.

— В чьей же голове родилась такая дурацкая мысль? — спросил я.

— Это уже вторая причина, по которой меня прислал Маккой, — ухмыльнулся Рамирес. — Ваш местный барон — само гостеприимство.

— Марконе? — осведомился я.

Джентльмен Джонни Марконе, в прошлом барон-разбойник чикагской мафии, теперь именовался бароном Мар­коне и был единственным подписантом договора, имевшим чисто человеческую родословную. Такого положения он добился несколько лет назад и с тех пор заметно упрочил фундамент своей власти.

— Тот фокус, что он по весне провернул с Мэб... — поморщился я, но Рамирес только руками развел.

— Марконе загнал Никодимуса Архлеона в угол и забрал у него все, что было, не нарушив при этом ни одного из положений Неписаного договора. Кто бы что ни говорил, многие впечатлены его компетентностью.

— Угу, — мрачно сказал я. — Это Джонни умеет. Только не говори, что Совет выбрал меня эмиссаром.

— Что? Погоди, — оторопел Рамирес. — Господи! Конечно нет, Гарри. То есть... Нет. Просто «нет».

Томас прикрыл рот рукой и кашлянул. Я решил проигнорировать морщинки в углах его глаз. Рамирес тоже прочистил горло, а затем продолжил:

— Но ожидается, что при необходимости ты выступишь в роли посредника между Советом и Зимой, а также обеспечишь безопасность представителей Совета Старейшин. Все будут под защитой гостевых прав, но приведут собственных бойцов.

— Доверяй, но проверяй, — подытожил я.

Наконец-то я снял жилет и с отвращением бросил его на песок. При падении утяжелитель издал чрезвычайно гулкий стук.

— Господи Иисусе, Гарри! — поднял брови Рамирес. — Сколько весит эта штуковина?

— Двести двадцать, — ответил я.

Рамирес покачал головой, пристально взглянул на меня и на мгновение задумался. Я научился распознавать это выражение на лицах: «Интересно, Гарри Дрезден — все тот же Гарри Дрезден или Королева Воздуха и Тьмы сделала его своим персональным монстром?»

В последнее время я часто вижу подобные гримасы. Иногда в зеркале.

Я снова уставился на кеды. Потом стал рассматривать песок; теперь, когда солнце подобралось к горизонту, было видно каждую песчинку. Наконец я спросил:

— Ты уверен, что Совет Старейшин планирует включить меня в список охранников?

— Информация из первых уст, — твердо кивнул Рамирес. — Я возглавляю охрану всего мероприятия, и мне разрешили собрать собственную команду. Так вот, я выбираю тебя. Хочу, чтобы ты присутствовал на встрече.

— Где ты сможешь за ним присмотреть, — пробурчал Томас.

Рамирес улыбнулся и склонил голову к плечу:

— Как вариант. Или я просто хочу полюбоваться очередным пожаром. — Он кивнул в мою сторону. — Гарри, будем на связи.

— Рад встрече, Лос, — кивнул я в ответ.

— Рейт, — повернулся к брату Карлос.

— Страж Рамирес, — отозвался тот.

Смуглый чародей, опираясь на трость, ухромал прочь — довольно-таки прытко, хотя и без особой грации.

— Ну-ну. — Томас задумчиво щурился ему вслед. — Похоже, мне и впрямь пора. Пока ситуация не усложнилась. А она непременно усложнится.

— Откуда такая уверенность? — спросил я. — Может, все премило отужинают, а по завершении трапезы обнимутся и споют «Кумбайя» [4].

Он молча посмотрел на меня, и я в очередной раз опус­тил взгляд на кеды.

— Ну или не споют.

Он хмыкнул, хлопнул меня по плечу и, не сказав больше ни слова, отправился к машине. Я знал, что он меня дождется.

Когда Томас скрылся из вида, я поднял жилет-утяжелитель и выбрался из ямки в песке, после чего стал рассматривать, что это за ямка, а солнце, взошедшее теперь по-настоящему, любезно помогало мне в этом деле.

Я наконец-то понял, что довольно долго простоял в отпечатке ступни, похожей на человеческую.

Разве что след был больше трех футов длиной.

А еще я увидел перед собой целый ряд этих следов. Каждый последующий располагался в нескольких ярдах от предыдущего. Следы вели к воде, и прибрежный бриз уже начал ворошить песок, стирая их очертания.

Может, эти следы появились здесь по случайности.

Или не по случайности.

Я закинул жилет на плечо и побрел к машине, изводясь от предчувствия, что моя жизнь вот-вот пойдет кувырком. Снова.

Глава 2

Вдвоем с братом мы отправились ко мне на квартиру, чтобы позавтракать после пробежки.

Хорошо. Строго говоря, квартира не моя. Она принадлежит Молли. Но Молли тут почти не бывает, и поэтому в квартире живу я.

Посольство Свартальвхейма [5] в Чикаго — миленькое здание в деловом районе, а если взглянуть на размеры прилегающего к нему газона и вспомнить, сколько стоит земля в черте города, то непременно разинешь рот от изумления. Дом выглядит так, словно в нем полно людей в стро­гих деловых костюмах и все эти люди заняты манипуляциями с деньгами и цифрами, невероятно сложными и не менее скучными, а оттого малопонятными широкой пуб­лике.

Что, кстати говоря, недалеко от истины.

В сторожке у подъезда — ее поставили в относительно недалеком прошлом — читал книгу самый обычный мужчина в самом обычном, но дорогом костюме и темных очках. Завидев нас, он оторвался от чтения. Мы остановились у оконца, и я сказал:

— Ночью вылетает пурпурный мустанг.

Охранник продолжал смотреть на меня.

— Э-э... Погоди-ка. — Я порылся в закоулках памяти. — Грустный вторник [6] — не проблема для местных влас­тей?

— Представьтесь, пожалуйста. — Человек в костюме не сводил с меня глаз.

— Ну хватит уже, Аустри! — взмолился я. — Неужели обязательно каждое утро заводить эту шарманку? Ты же знаешь, кто я такой. Черт возьми, вчера вечером мы целый час смотрели, как играют наши дети!

— Вчера вечером я не был на дежурстве. — Тон бе­зучастный, взгляд совершенно пустой. — Представьтесь, пожалуйста.

— Хотя бы разок, — попросил я. — Ты же не умрешь, если мы хотя бы разок забудем о правилах безопасности?

Он еще немного побуравил меня пустым взглядом, а затем медленно опустил и поднял веки:

— Нельзя исключать, что умру. Эти правила написаны кровью.

Я бросил на него один из своих самых гневно-чародейских взглядов. Бесполезно. Поэтому я забурчал себе под нос нечто неопределенное — по большей части а-ля Йозе­мит Сэм [7] — и стал рыться в спортивной сумке.

— Разрешите представиться: Гарри Дрезден, Рыцарь Зимы, вассал Молли Карпентер, Леди Зимы при дворе сид­хе, под чьей защитой нахожусь здесь по праву гостя. А это Томас Рейт, тоже гость Молли и друг леди Эванны.

— Один из ее любовников, — педантично поправил меня Аустри и кивнул Томасу.

— Как житуха, Аустри? — спросил тот.

— Я на дежурстве, — мрачно ответил Аустри, раскрыл папку и стал перелистывать страницы с фотогра­фиями в верхнем углу. На одной задержался, тщательно сверил изображение с моей физиономией, затем долистал до другой, изучил Томаса и кивнул. — Теперь пароль, пожалуйста.

— Угу, секундочку. — Я наконец-то выудил из недр спортивной сумки сложенный листок с паролями на эту неделю. Развернул, стряхнул с него песок и прочитал: — «Все моя база принадлежать мне» [8]. Что это вообще значит?

Какое-то время Аустри разочарованно смотрел на меня, а затем со вздохом перевел взгляд на Томаса:

— А ваш?

— «Наш малютка-паучок вверх ползет на водосток» [9], — мигом отчеканил Томас, не прибегая к помощи листка с подсказками. Потому что ему время некуда девать. Вот и зубрит всякие бессмысленные парольные фразочки.

Аустри одобрительно склонил голову, захлопнул папку и, положив ее на место, сказал «ожидайте, пожалуйста». Затем нажал на кнопку и еле-еле слышно прошептал какое-то слово. Насколько мне известно, это слово обезвреживает что-то около двух тысяч смертоносных магических­ ловушек между нами и входной дверью. Затем Аустри кивнул мне:

— Проезжайте.

— Благодарю вас, — ответил я.

Свартальв откинулся на спинку стула, слегка расслабил­ся, и личина неприметного человека раскололась, поплыла­ и сделалась полупрозрачной. У Аустри была серая кожа, обтягивающая мускулы тренированного гимнаста, крупноватая — если сравнивать с телом — голова и невероятно большие черные глаза, как в ролике про вскрытие пришельца. Лицо, совсем недавно спрятанное за поверхностной иллюзией, лучилось спокойным дружелюбием.

— Моей Ингри хотелось бы снова поиграть с Мэгги и сэром Мышем.

— Мэгги тоже этого хотелось бы. Значит, переговорю с миссис Аустри?

— Эта сфера ответственности закреплена за ней, — под­твердил Аустри. — Вечером, как обычно, играем в карты?

— Я бы с радостью, но обещать не могу, — ответил я.

Он слегка помрачнел:

— Я предпочитаю заранее планировать вечерний досуг.

— Мне надо исполнить долг, — объяснил я.

Недовольство как ветром сдуло, и Аустри снова взял книгу:

— Это, разумеется, меняет дело. Прошу, дайте знать, ко­гда у вас появится окно, свободное от исполнения долга.

Я торжественно кивнул и поехал к дому.

Аустри — свартальв до мозга костей. Мелочно-дотошный, неукоснительно соблюдающий всевозможные правила, нечеловечески дисциплинированный и безгранично преданный своим представлениям о долге и чести. Но в целом свартальвы — отличные ребята, если познакомиться с ними поближе. Как говорится, в мире всякому есть место — верно?

Мы прошли еще через два контрольно-пропускных пункта: один в вестибюле здания и другой у лифта, ведущего в обширный подземный комплекс посольства. Очередной свартальв-охранник внимательно изучил мои водительские права, а затем меня, после чего настоял на измерении моего роста и снятии отпечатков пальцев: мало ли, вдруг я — это не я, а самозванец под маской Гарри Дрездена.

Наверное, зря мне все это так не нравилось. Как ни крути, дополнительные КПП и впрямь добавляют безопас­ности, даже если время от времени ими злоупотребляют парни вроде этого Гедвига. Присущая свартальвам комбинация щепетильности и паранойи означала, что под этой крышей моя дочь будет в целости и сохранности. Но это был один из дней, когда система довела меня до белого каления.

Не привлекая лишнего внимания, мы просочились ко мне в квартиру, где по-прежнему царили темнота и прохлада. Пару секунд я повосхищался чудом под названием «кондиционер в летнюю жару». Технология плохо ужи­вается с магией, и энергетическая аура такого чародея, как я, играет злые шутки с подавляющим большинством устройств, разработанных после Второй мировой войны. Где бы я ни жил, кондиционер отказывал через два-три дня, но эту квартиру сконструировали специально для Молли. Здесь работало все — кондиционер, свет, радио, горячая вода, — и я понятия не имел, каким образом свартальвам это удалось. Неглупый народец и мастеровитый при этом. Говорят, если надо создать что-то заковыристое, свартальвы в лепешку расшибутся, но доведут дело до конца.

Наверное, стоит переговорить с Молли, чтобы она попросила телевизор. Или интернет... штуковину. Приспособление. Одну из этих интернет-вещиц. Раз уж все так любят интернет, в нем обязательно найдется что-нибудь интересное.

Ну да ладно. Когда мы наконец добрались до гостиной,­ подбежал Мистер — мой громадный серый кот — и, по обык­новению, ткнулся мне в ноги: дескать, добро пожаловать домой. Я нагнулся и почесал ему за ушами — так, как он любит, — и он воспринял эти почесывания с исключительным благородством, после чего позволил мне и дальше жить своей жизнью, а сам переключился на Томаса: прошел мимо него и разок коснулся щекой его лодыжки, обозначив, что этот человек является собственностью Мистера, а затем удалился, напустив на себя царственно-равнодушный вид. Мистер уже немолод, но прекрасно помнит, кто в доме хозяин.

Дочь еще спала на диване, накрытая тяжелым одеялом, а рядом с ней развалилось косматое серое чудище раз­мером с будвайзеровскую лошадь [10] — мой храмовый пес по кличке Мыш. Когда мы вошли, он ни головы не поднял, ни даже глаз не открыл. Только зевнул и поерзал в по­исках чуть более удобной позы, а затем шумно выдохнул и опять погрузился в сон. Дыхание Мэгги едва заметно сбилось с ритма; она выпростала руку из-под одеяла и запустила ее в собачью шерсть. Они оба вздохнули во сне и опять перестали шевелиться.

Какое-то время я стоял и любовался этой идиллической картиной.

В такие моменты Томас обычно уходил на кухню варить кофе. Но сегодня встал рядом со мной и тоже уставился на девочку и пса.

— Проклятье, — наконец сказал он.

— Большая ответственность, — подтвердил я.

— Угу.

— Ты справишься.

Я взглянул на брата и прочел у него на лице нечто среднее между беззлобной завистью, вселенской тоской и гримасой, которая бывает при острой боли. В общем, мину он скроил неописуемую.

— Сомневаюсь, Гарри.

— Не дури, — сказал я. — Ты любишь ее. И ребенка полюбишь. Ясное дело, справишься.

К неописуемой мине добавилась легкая печальная улыбка, и наши взгляды снова устремились к спящей девочке.

Бывает покой, о котором я и знать не знал, пока не взял Мэгги под свою опеку. Неведомое мне прежде чувство... полного удовлетворения. Вот она, спит, счастливая, здоровая — и в полной безопасности.

Я глубоко подышал, чтобы унять эмоции, и усталость улетучилась — не из моего тела, а из каких-то неизмеримо более важных глубин моего существа. Брат тоже выдохнул,­ легонько стукнул меня кулаком по плечу и ушел на кухню, а я направился в душ.

Я варился под горячей водой, пока не надоело, а когда одевался, с кухни донеслись голоса.

— Молоко ничего не чувствует, — говорила Мэгги.

— Почему? — пропищал кто-то еще более юным го­лосом.

— Потому что оно неодушевленное, — бодро объяснила Мэгги.

— А... — Пауза. — Но оно шевелится!

— Это я его пошевелила, — сказала Мэгги. — А потом оно какое-то время плещется.

— Почему?

— Думаю, из-за силы тяжести, — предположила Мэгги. — Или энирции.

— Ты имеешь в виду инерцию? — спросил тоненький голос.

— Не исключено, — самым серьезным тоном подтвердила Мэгги.

— Откуда ты знаешь?

— Когда тебе исполнится десять лет, ты тоже много чего узнаешь, — сообщила Мэгги.

— Почему?

В этот момент я вошел в нашу кухоньку, где облаченная в пижаму Мэгги наводила беспорядок — в этом ей заботливо помогали Мыш и резная деревянная черепушка, в чьих глазницах тусклыми угольями неземного пожара светились крошечные зеленые огни. На столешнице громоздилась примерно половина наших продуктовых запасов, извлеченных из кладовки.

Я посмотрел на Томаса. Он сидел за столом с кружкой кофе, а вторую кружку налил для меня. Забирая ее, я шепнул:

— Тебе не пришло в голову, что пора бы вмешаться в процесс готовки?

— Не припомню всего, что приходило мне в голову за сто лет, проведенных тобою в ванной, — не задержался он с ответом.

— Как она? — спросил я тише прежнего.

— Вроде бы неплохо, — ответил он таким же тоном. — Мы обменялись пожеланиями доброго утра, пересеклись взглядами, и мне показалось, что она вполне довольна. А еще она спросила, буду ли я оладьи.

— И ты ответил, что будешь?

— Гарри, будь реалистом. Кто откажется от тарелки оладий, если кто-нибудь приготовит их специально для нас? Просто мы уже взрослые, вот и не хотим этого признавать.

С такой логикой не поспоришь, поэтому я отхлебнул кофе. Брат сделал то же самое.

— Планируешь ее остановить?

Прежде чем ответить, я насладился первым глотком кофе. В моем понимании этот напиток — само совершенство.

— Пожалуй, правильнее будет посмотреть, что у нее получится.

С этими словами я забрал кружку, переместился к столешнице и услышал, что Томас следует за мной. Как только я оказался в поле зрения деревянной черепушки, она стрельнула на меня глазами и с гордостью объявила:

— Оладьи неодушевленные!

— Совершенно верно, — подтвердил я.

Она... Скажем так: пусть лучше Бонни обитает в деревянной черепушке, а не в моей. Возникнув у меня в сознании, этот дух интеллекта так разросся, причем в самые кратчайшие сроки, что ему — а точнее, ей — стало тесно. Мы сумели успешно пересадить ее из моей головы в специально подготовленный резной деревянный череп. С тех пор мы учим эту малютку уму-разуму, отвечая на бесконечный поток вопросов.

— Доброе утро, Бонеа, — поздоровался я.

— Утро начинается, когда восходит солнце! — сообщила черепушка. — А заканчивается в полдень!

Наша Бонни — просто кладезь бессвязной информации.­ Готова рассказать о подробностях любых аспектов мироздания, но понятия не имеет, как они соотносятся с реальным миром. Коли уж связался с ней, будь добр соблюдать осторожность, а поэтому я сказал:

— И снова совершенно верно. — После чего добавил: — Доброе утро, Мэгги.

— Привет, пап. Я тут оладьи на завтрак готовлю.

— И это будет объедение, — подхватил Томас.

Братец ткнул меня в поясницу, а Мэгги бросила на него быстрый взгляд и застенчиво улыбнулась.

Оборачиваться не было нужды: и без того ясно, что ­Томас подмигнул ей в ответ.

— О да. — Я поднял брови. — Оладьи. Это что-то новенькое.

— Если хочешь повзрослеть, не бойся экспериментировать, — назидательно продолжила Мэгги. — Так Молли говорит. А Томас говорит, что всем нравятся оладьи.

— Всем без исключения, — подтвердил Томас.

Я хмуро глянул за плечо — мол, без тебя разберемся, — и брат ответил невинной улыбкой.

— Ну что ж... Оладьи — не самый плохой вариант, — заключил я. — Тебе помочь?

— Сама справлюсь, — ответила Мэгги. — Плиту я включать умею, а Бонни знает рецепт.

— Мне известны двести двадцать семь совершенно разных способов приготовить оладьи! — провозгласила черепушка. — Для шестнадцати из них сгодится наш кухонный инвентарь!

— Остановимся на седьмом рецепте, — решила Мэгги. — Правильнее готовить c нуля, из простейших ингредиентов.

Тут я понял, что вскоре на кухне устроят страшный кавардак. Мыш бросил в мою сторону самодовольный взгляд и облизнулся. В общем, за готовкой последует нешуточная уборка... но, пожалуй, это пойдет Мэгги на пользу. Поэтому я наклонился и чмокнул ее в макушку:

— Ты поосторожнее с плитой, хозяюшка. Понадобится помощь — зови.

— Видишь, мисс Мэгги? — добавил Томас. — Я же говорил!

Я обмер и уставился на него:

— Так это ты все подстроил? Потому что тебе оладий захотелось?

Томас сделал серьезное лицо и предостерегающе глянул на Мэгги:

— Я мог бы сказать, что это не так. Но не стану.

Я закатил глаза, а дочка хихикнула:

— Не сердись на дядю Томаса, пап. Он хороший!

— А ты еще маленькая. Знаешь что? Я сам с ним разберусь. А ты сосредоточься на оладьях. И давай-ка поаккуратнее.

— Лады, — согласилась она.

Хотя глаза ее оставались припухшими от сна, Мэгги вернулась к готовке с той утренней энергией, что свойственна людям, еще не заработавшим зависимость от кофеина, а я устроился на стоявшем неподалеку диванчике.

Наша квартира, по сути, представляла собой одну большую комнату — кухню, столовую и гостиную без разделительных стен — с двумя дверьми в наши с Молли спальни. Хотя, строго говоря, вторая спальня тоже принадлежала Молли. Насколько я знал, после моего переезда она тут не жила, хотя забегала пару раз, чесала Мыша, обнимала Мэгги, весело щебетала со мной о каких-то пустяках и снова убегала.

Давненько мы с ней не разговаривали по-настоящему.

Эта квартира напоминала мое старое жилище на цокольном этаже пансиона миссис Спанкелкриф. Разве что здесь не пахло старым подвалом с его пылью и плесенью и было попросторнее. И посветлее. И почище. И это казалось неправильным.

Мое прежнее мрачноватое жилище, может, и выгля­дело убого, но в нем я чувствовал себя как дома. Будь ­прокляты вампиры, спалившие этот дом дотла, и будь про­клят Марконе, выкупивший этот участок под свою штаб-квартиру.

Я скучал по своему подвалу.

Ну да ладно. Какой смысл горевать о прошлом? Жизнь постоянно меняется, и к тебе из раза в раз летит крученая подача. Делать нечего, надо отбивать.

Томас выбрал место, откуда было видно кухню, прислонился к стене и стал потягивать кофе, не отводя напряженно-задумчивых глаз от Мэгги.

— Риск — благородное дело, да?

— Если возникнут проблемы, Мыш даст мне знать, — ответил я.

— Хороший у тебя пес.

— Только попроси, и я напишу брату Вану. Скажу, что ты хочешь взять щенка.

— Одного щенка ты у него уже украл, — усмехнулся Томас.

— Непреднамеренно. К тому же я думаю, что этот пушистик прибился ко мне нарочно. И даже если брату Вану это не по нраву, в собаке он тебе не откажет.

— Что ж, — задумался Томас, — пес у тебя и впрямь ­замечательный.

— Не то слово, — поддакнул я.

— Надо обмозговать это дело. Слишком круто жизнь меняется. — Он по-прежнему не отводил глаз от Мэгги.

— Эй, братишка, — сказал я. — С тобой все в порядке?

Он бросил на меня косой взгляд и скупо улыбнулся:

— Просто... ушел в мысли о будущем.

— Оно и понятно.

Я закрыл глаза, прислушался к тупой боли, пульси­рующей в руках и ногах в такт с ударами сердца, и вдруг оглушительно чихнул.

— Будь здоров! — тут же отозвалась из кухни Мэгги.

— Обязательно! — крикнул я. — Спасибо!

Из-за чиханья боль прихлынула в тело и не унималась несколько секунд. Я открыл один глаз. Что-то бы…