ГЛАВА ПЕРВАЯ
Понедельник
ВИСКИ ПРИДАЕТ ТРЕЗВОСТИ

I

Беллами соскользнул с высокого табурета, нетвердой походкой подошел к окну и остановился, раскачиваясь на каблуках и глядя вниз, на Кондуит-стрит. Бармен приготовил виски с содовой и стал до блеска натирать хромированную крышку стойки. Беллами обернулся и привалился спиной к окну, наблюдая за барменом.

Он был высокого роста, стройный и смуглый. Одет безукоризненно, хотя строгий серый костюм его и не был нов. Под глазами у Беллами виднелись темные круги. Он выглядел очень усталым, и было в нем что-то порочное. Большие карие глаза смотрели хмуро.

Низким, довольно хриплым, волнующим голосом он спросил:

— Почему никто сюда не идет? Мистер Марч не приходил, Сидней?

Он направился к бару. Сидней ответил:

— Нет, я его уже несколько дней не видал. Хотите верьте, хотите нет, сдается мне, и у него туго с деньжатами, как у всех из-за этой проклятой войны. Когда они у него водились, уж он умел их потратить.

Беллами взобрался на высокий табурет, взял стакан виски с содовой и осушил его. Потом глянул на Сиднея. Тот приготовил ему еще один. Беллами затянул мотивчик:

Вот чудесный старый виски

Пей его, пей его…

Бармен прервал его:

— Нет, мистер Беллами, давайте другую споем.

Беллами перегнулся через стойку, приблизив лицо к Сиднею, и они затянули в унисон:

Коль сержант украл твой ром — поделом.

Коль сержант украл твой ром — поделом.

Ему положена рюмашка,

А он желает пить бадьей

Непросыхающим пьянчужкой

Известен в роте он родной.

Черт с тобой!

Они оборвали исполнение на высокой ноте. Это было ужасно. Беллами поднял стакан и выпил. Бармен проговорил:

— Мистер Беллами, хотите верьте, хотите нет, но ваш долг составляет пять фунтов четыре шиллинга.

Беллами мрачно взглянул на него и проворчал:

— О, Господи! Пять фунтов четыре шиллинга. Этого не может быть! — и, поразмышляв немного, добавил: — Сидней, меня тошнит. Сколько тебе надо выпить, чтобы тебя стошнило?

Бармен задумался на минутку:

— Хотите верьте, хотите нет, но, сколько бы я не выпил, меня никогда еще не тошнило.

Беллами встал, подошел к стулу, на котором лежало его пальто, и, с трудом попадая в рукава, надел его.

— А я надеялся, что мистер Марч зайдет, — сказал он. — Где его носит, черт побери? — Он пошарил в карманах: — Сидней, у тебя есть шиллинг?

Бармен полез в карман, достал монету и положил на стойку. Беллами взял ее, подошел к «фруктовому» автомату, стоявшему у стены, опустил монету в щель и нажал на ручку.

Когда завод кончился, в окошке автомата один за другим показались три золотистых лимончика. Раздался щелчок — и в руку Беллами упал золотой кружок. Беллами слабо улыбнулся. Он отнес золотой к бару и положил на стойку.

— Первый раз в жизни выигрываю в автомате, — сказал он. — Пять фунтов. Я остаюсь должен заведению четыре шиллинга. Ну, с этим мы справимся как-нибудь.

— Что вы говорите, мистер Беллами? — отозвался Сидней. — Поздравляю с выигрышем. Хотите верьте, хотите нет, но вам следовало бы поставить такой автомат прямо у себя дома.

Беллами кивнул. Ему очень хотелось, чтобы Сидней прекратил все время повторять «хотите верьте, хотите нет». Бармен налил в стакан двойную порцию «Хейга». Беллами постоял, раскачиваясь с носков на пятки, потом надел перчатки, шляпу и, бросив: «До свидания, Сидней», — вышел.

Бармен услышал, как он неуверенно спускается по лестнице, ухмыльнулся, взял не выпитый Беллами стакан виски с содовой и спрятал его под стойку бара.

На улице было темно и холодно. Засунув руки в карманы, Беллами брел по Кондуит-стрит. Снег хрустел у него под ногами. Он повернул на Бонд-стрит, потом — к Олбимарл-стрит. Его снова начало тошнить. Дойдя до середины Олбимарл-стрит, он заглянул в какое-то парадное. Там тускло мерцала вывеска: «Малайский клуб. Второй этаж. Открыто». Беллами вошел и стал подниматься по лестнице. Дойдя до лестничного поворота, он свесился на секунду через перила, а потом сел на ступеньки и, закрыв глаза, прислонился к стене. От паров виски, которое он пил почти весь день, у него кружилась голова.

Слева от него на крохотную лестничную площадку выходила дверь туалета. Справа по лестнице вверх Беллами видел приоткрытую двустворчатую дверь «Малайского клуба». Сквозь щель виднелся накрытый для ужина стол. Он встал и начал карабкаться по ступенькам. Толкнув, открыл дверь.

«Малайский клуб» представлял собой зал в форме буквы «L», бар находился за углом от того места, где стоял Беллами. Он направился к нему и пьяно улыбнулся блондинке за стойкой.

— Привет, радость моя, — воскликнул он, — как поживает моя блондиночка?

— Отлично, — усмехнулась та в ответ и бросила быстрый взгляд в зал на единственную посетительницу.

Беллами перегнулся через стойку и, оглядев блондинку от тщательно уложенных локонов до аккуратненьких туфелек, проворковал:

— Тебе когда-нибудь говорили, конфетка, что в тебе что-то есть? Есть, есть, точно. Сильный призыв пола. Ты — почти уникальная женщина. На днях, когда погода станет получше, я тобою займусь. Скажу тебе тогда, что глаза у тебя словно аметисты и что до твоих бедер никому, кроме меня, не должно быть никакого дела. Может быть, я напишу тебе стихи. Вот такой я человек!

— О, мистер Беллами, будет вам. Вы же говорите это всем девушкам подряд.

— Ты бесстыдно лжешь, — возразил Беллами. — Ты — единственная женщина, которую я когда-либо любил по-настоящему. Когда-нибудь, когда я буду свободен, напомни мне рассказать тебе, что я думаю о тебе на самом деле.

— Это будет замечательно, — улыбнулась девушка.

Он снова перегнулся через стойку и прошептал ей что-то на ухо.

— Мистер Беллами! — глаза ее засверкали, — вы обладаете бесподобным нахальством!

— Это — единственное, чем я еще обладаю, — ответил Беллами. — Что бы мне выпить?

Девушка, улыбаясь ему, подумала, что в Нике Беллами было неотразимое обаяние — если бы только он не пил так много. Почему он никогда ничего не делает?

— Клин клином вышибают, — усмехнулась она.

— Отлично. Тогда двойной «Хейг», — потребовал он, обнажив в улыбке ровные белые зубы под маленькими черными усиками.

Девушка колебалась.

— А вы собираетесь за него платить, мистер Беллами?

Он рассеянно взглянул на нее:

— Почему вы спрашиваете?

Она явно испытывала неловкость.

— У вас долг здесь более семи фунтов, мистер Беллами. Управляющий не велел ничего давать, пока вы его не погасите.

Он ничего не ответил, пошарил в кармане пальто, достал портсигар, открыл его и извлек сигарету.

Дама, сидевшая на другом конце зала у камина, встала и подошла к бару. Это оказалась женщина среднего роста, с весьма привлекательной фигурой, светловолосая. У нее было милое лицо с правильными чертами и синие-синие глаза. На ней был отлично сшитый костюм, подчеркивавший округлости ее фигуры, шелковые бежевые чулки-паутинка. На маленьких ножках — лодочки из великолепной кожи на каблуках дюйма в четыре высотой. На черном крепдешиновом тюрбане спереди — маленькая бриллиантовая брошь в форме вопросительного знака.

Она приблизилась к бару, встала позади Беллами и тихим учтивым голосом произнесла:

— Не огорчайтесь, Ники. Выпейте за мой счет.

Она заказала два двойных виски с содовой. Беллами улыбнулся ей.

— Кто бы вы ни были, вы — прелесть, — воскликнул он. — Это очень любезно с вашей стороны. Учитывая, сколько денег я оставил в этом баре, они могли бы увеличить мой кредит на стоимость еще одного стаканчика, — он слегка кивнул: — Моя фамилия Беллами. Здравствуйте.

Дама рассмеялась.

— Очень приятно, — ответила она. — Но почему вы делаете вид, что не знаете меня? Мы ведь встречались. — Она одарила его улыбкой: — Не в моих правилах угощать незнакомых мужчин, Ники.

— Неужели мы знакомы? — удивился Беллами. — Я не мог забыть такую женщину, как вы. Интересно, где мы встречались? Вы уверены, что это был действительно я?

— Я видела вас раз шесть, — напомнила она. — Обычно у Фреди Мотта. Я была там с Харкотом Марчем в тот вечер, когда вы выиграли в покер сразу 120 фунтов, видела я и как вы немного проигрались. Но это вполне естественно, что вы меня не запомнили: большую часть вечера вы были слишком навеселе, чтобы что-нибудь помнить.

— Знаю, знаю, это ужасно. Каждое утро я даю себе слово бросить пить, потому что это мешает работе. Но к вечеру постепенно прихожу к выводу, что это работа мешает выпивке, — и добавил мрачно: — мне нравится пить.

Он осушил стакан.

— Это я вижу, — заметила дама. — Еще стаканчик?

— Вы очень любезны, — ответил он.

Она заказала еще два виски.

— Если вы захотите вспомнить меня в следующий раз, я — Айрис Берингтон, мисс Айрис Берингтон.

Он кивнул:

— Ну, конечно! Теперь я припоминаю. Я как-то видел вас с Харкотом в каком-то клубе. Он, наверное, ваш друг. Он и мой старинный друг. Мне очень нравится Харкот. Но вы — больше.

— Харкот — забавный парень, — согласилась она, — одна беда, та же, что и с вами, — пьет многовато.

— Не может быть! Вы не похожи на пьющего человека, — воскликнул Беллами.

Она рассмеялась:

— Вы неисправимы. Впрочем, вам это, наверное, многие говорят.

— Многие женщины, — уточнил он беззаботно. — Но мне это нравится.

Потом он взглянул на нее серьезно.

— Айрис, вы восхитительны. Как-нибудь я буду свободен, я должен сказать вам все, что я о вас думаю.

— Несколько минут тому назад вы точно то же самое говорили барменше, — улыбнулась она.

— Знаю. Но разве вам не известно, что история неизбежно повторяется?

— А вы воспринимаете себя как историю?

— Фактически история — это мое второе имя. Во всяком случае, дорогая, если бы вы были Клеопатрой, я бы попытался стать удачливым Марком Антонием.

Он подошел к стулу, где оставил свою шляпу.

— Мне пора идти, — сказал он. — Я должен где-то быть и с кем-то встретиться. Вспомнить бы только, где и с кем . До свидания, Айрис. Еще увидимся. И теперь выпивка за мной.

Она положила свою ладонь на его.

— Я часто здесь бываю, обычно около одиннадцати вечера. И всегда буду очень рада вас видеть, Ники.

— Это очень мило с вашей стороны, — проговорил Беллами. — Знаете, — добавил он театрально: — видимо, все дело в моей роковой красоте.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — с улыбкой поддержала она его. — Пока!

Она вернулась на свое место у камина. Беллами подошел к двери. Взявшись за ручку, он обернулся:

— Послушайте, если вы случайно встретите Харкота, передайте ему, что я хотел бы с ним повидаться.

— Конечно, скажу, — откликнулась она. — Где вы хотите с ним встретиться?

— Ну, где-нибудь здесь, — неопределенно ответил Беллами. — Видите ли, мы с ним ходим в одни и те же клубы и бары. И поскольку нас одинаково мучает жажда, мы просто не можем не пересечься с ним рано или поздно. Привет, дорогая.

И он вышел.

II

Когда автомобиль свернул на Норфолк-стрит и остановился у здания, где находился офис, Вэнинг посмотрел на часы. Было самое начало седьмого. Он велел шоферу ждать.

Быстро пересекая улицу по направлению ко входу, он думал о том, что на улице чертовски холодно, и о том, пойдет ли Фреда на вечеринку к Кэроле. Он пнул носком туфли мешок с песком — штабеля таких мешков были сложены у входной двери. Вэнинг был крупным, сильным и плотным мужчиной с широкими плечами и двигался он с ловкостью и уверенностью человека абсолютно здорового. Красное круглое лицо его несколько расширялось книзу, отчего шея казалась толстой, и несло отпечаток решительности, ума и чувствительности характера.

Он поспешил вверх по лестнице, перешагивая через три ступеньки. На втором этаже остановился, чтобы закурить, а затем проследовал по коридору и толкнул половинку двустворчатой двери, табличка на матовом стекле которой оповещала, что здесь находится Международная торговая корпорация Вэнинга с ограниченной ответственностью — мнимая организация, под вывеской которой действовало бюро «Ц».

Он миновал внешнюю контору, где одиноко восседал за столом единственный служащий, среднюю, где усердно трудилась дюжина мужчин и две женщины, и вошел в свой собственный кабинет. Закрыв за собой дверь, он посмотрел на секретаршу. Она стояла перед большим письменным столом красного дерева, покрытым стеклом и освещенным одной мощной настольной лампой. Лицо у нее было перекошено. Вэнинг с минуту глядел на нее, а потом перевел взгляд на стол.

На столе были разложены пять газет, свернутых нужными статьями наружу: три немецких, одна турецкая и одна румынская.

Тремя широкими шагами Вэнинг подошел к столу и остановился, глядя на газеты и сразу начав читать немецкую. Боковым зрением он видел руку секретарши на крышке стола — пальцы ее дрожали.

Рухнув в кресло, он принялся за перевод турецкой статьи. Минуту спустя, закончив чтение, он проговорил: «О, Господи!…»

Загасив окурок, снова закурил. Лицо его было мрачным.

— Звонил сэр Юстас, — доложила секретарша. — Они уже все знают. Он хочет видеть вас как можно скорее. Я сказала, что вы вернетесь в шесть часов.

Он кивнул.

— Здесь кто-нибудь знает, Мэри?

Она покачала головой.

— Нет, конечно. Никто. Я сама перевела с турецкого.

Вэнинг встал, подошел к окну, отдернул тяжелую штору и некоторое время стоял, уставившись в черноту улицы. Секретарша глядела на его широкую спину и тяжелые плечи. Когда он обернулся, она отвела взгляд.

— Третий случай, — произнес он. — Вы ведь не знали этого, правда? Но это — третий случай. О, Боже… меня это пугает… проклятье! И что, черт подери, я должен со всем этим делать?

— Сэр Юстас сказал, что вам не следует принимать это слишком близко к сердцу; он предполагал, что вас это страшно расстроит. Он просил меня это вам передать. Он сказал…

— Оставьте, Мэри. Я не нуждаюсь в его сочувствии. Единственное, что мне нужно, — это схватить проклятого предателя.

Подойдя к двери, он открыл ее и прорычал через плечо:

— Позвоните сэру Юстасу. Скажите ему, что я выехал, — и хлопнул дверью.

Секретарша прошла в другой конец большого кабинета, к своему столу и начала шарить в ящиках в поисках аспирина. Аспирина не было. Снимая телефонную трубку, она плакала.

Вэнинг остановил машину в конце Уайтхолла, у пересечения с Аллеей Птичьих Клеток, вышел и пешком прошел ярдов пять-десять — до Веллингтоновских казарм. Затем толкнул железные ворота, пересек небольшой садик и позвонил в дверь старинного особняка, задней стеной выходящего на Аллею.

Дверь открылась тотчас же. Пожилой дворецкий, видимо, ожидавший Вэнинга, сказал:

— Сюда, пожалуйста, сэр. Сэр Юстас ждет вас.

Вэнинг снял пальто, проследовал в сопровождении дворецкого по коридору и вошел в теплый, ярко освещенный кабинет. Слуга доложил о нем и исчез.

Вэнинг приблизился к столу, за которым работал заместитель министра, и неожиданно выпалил:

— Сэр, это ужасно, черт побери! Вы наверняка узнали об этом одновременно с нами.

Заместитель министра кивнул.

— Немецкие и турецкие газеты мы получаем очень быстро. Думаю, они пришли к нам тогда же, когда и к вам.

Он встал, обошел вокруг стола и поздоровался с Вэнингом за руку. Его тонкое лицо многоопытного человека было невозмутимо, он улыбался.

Указав на кресло у камина, он вернулся к столу и принес коробку с сигарами. Достав две сигары и обрезав их концы, предложил одну из них Вэнингу, одновременно давая ему прикурить из золотой зажигалки. Потом сел в кресло напротив Вэнинга.

— Я предполагал, что вы очень расстроитесь из-за этого, Вэнинг, — начал он. — Вам все это кажется весьма загадочным и вы подозреваете, что в этом замешан кто-то из вашего бюро. Что ж… Я не хотел бы, чтобы вы придавали этому слишком большое значение, и должен сказать, что министр придерживается того же мнения. Ваше бюро сделало столько полезной работы, что вам незачем преувеличивать опасность этого инцидента. Тем более что…

Наклонив вперед свою большую голову и посмотрев на заместителя министра тяжелым взглядом, Вэнинг перебил его:

— Благодарю вас, сэр Юстас. Очень любезно, что вы все это говорите, и очень любезно со стороны министра отметить, что в этой войне мы принесли кое-какую пользу. Но я не настолько глуп, чтобы не понимать, что во многом наша работа сводится на нет этими инцидентами. Я отдаю себе отчет в том, что несу полную ответственность за отдел «Ц», что мои сотрудники — это мои сотрудники и что если происходит утечка информации, то вина в конце концов лежит на мне, — он беспомощно пожал плечами.

Замминистра улыбнулся и не спеша осмотрел зажженный конец своей сигары.

— Может быть, вам станет легче, когда я сообщу вам нечто, подтверждающее истинное отношение министра к вам, Вэнинг, — спокойно сказал он. — Вероятно, вас немного успокоит то, что, независимо от «инцидентов», как вы их называете, министр оценивает вашу работу настолько высоко, что вас включили в очередной список для получения наград. Его улыбка стала еще любезнее.

— Курите спокойно свою сигару, — добавил он. — И расслабьтесь. Вы — слишком ценный сотрудник, чтобы ломать голову над такими вещами. Кстати, — продолжал он, — вы перестанете так терзать себя, если узнаете, что ни министра, ни меня нисколько не удивил тот факт, что геббельсовская организация протянула щупальцы к вашей пропаганде еще до того, как вы сумели ее развернуть. Можно даже сказать, что мы ждали этого.

По мере того как брови Вэнинга ползли все выше вверх от удивления, улыбка заместителя министра становилась шире.

— Видите ли, — продолжал он, — есть два аспекта у этого дела — очевидный и не столь очевидный. Позвольте мне прежде всего остановиться на вашем собственном положении.

Он аккуратно стряхнул пепел в пепельницу на подлокотнике кресла.

— За шесть месяцев до объявления войны вы зарегистрировали Международную торговую корпорацию Вэнинга — как бы международную организацию, занимающуюся импортом, а на самом деле представляющую собой «крышу» для деятельности отдела «Ц» — наиважнейшую организацию для распространения профсоюзнической пропаганды во вражеских и нейтральных странах. Вы сами подобрали штат сотрудников. Но не следует забывать и того, что, прежде чем быть зачисленным в ваш штат, каждый сотрудник прошел тщательнейшую проверку в спецуправлении Скотленд-Ярда. И спецуправление несет равную с вами ответственность.

— Это, конечно, так, — кивнул Вэнинг, — но…

— В конце сентября, да, думаю, именно тогда, — продолжал замминистра, — произошел первый инцидент. Материалы, подготовленные вами для нейтральных стран Центральной Европы, появились в балканских газетах дня за три до того, как они были выпущены за пределы вашего отдела. Они были напечатаны не в том виде, в каком вы намеревались их опубликовать, а в искаженном, фальсифицированном и обнародованном как бы специально для того, чтобы обратить их против нас самих и свести на нет предполагаемый эффект, даже если бы мы оказались круглыми идиотами и все же напечатали бы их после этого.

Нет никаких сомнений в том, что сотрудники Геббельса получили каким-то образом копии этих материалов и, передернув их, преподнесли в таком виде народам Балкан.

Вы помните, —…