ГЛАВА 1

Роллин Хобарт оторвался от электрических схем, еле видных в сигаретном дыме, чтобы произнести:

— Вой­дите.

Дверь открылась, и он добавил:

— Привет, Джордж.

В воздухе повисла небольшая пауза.

— Хм… Ты разве не говорил, что придешь с другом?

Джордж Принц (молодой человек, не играющий заметной роли ни в собственном окружении, ни в нашей истории, и посему остающийся без описания) растерянно кивнул:

— Да, но он подойдет попозже. Мой бог, Ролли, ты хоть когда-­нибудь проводишь вечер не за работой?

— Иногда… А что это за друг?

— Его зовут Гомон.

— Герман?

— Нет, Гомон. Г-О-М-О-Н.

— Гомон… а дальше? Какой Гомон?

— Просто Гомон. Г-О…

— Я уже это слышал, — нетерпеливо отмахнулся Хобарт. — Что он из себя представляет?

— Он называет себя аскетом.

Роллин Хобарт нахмурился — или это только морщинка между бровей вдруг обозначилась резче? Он был вполне обычным молодым человеком: широкий в кости, с гладкими светлыми волосами, прямым носом и тонкими губами.

— Извини, Джордж, но у меня нет ни минуты свободного времени для общения с твоими эксцентричными друзьями. Вопрос стоит об экономии трех четвертей цента на каждую тонну.

— Но он совсем другой! — возразил Принц. — Подожди, ты сам увидишь. Кстати, ты еще не передумал насчет завтрашней вечеринки?

— Нет. Я же сказал — работаю.

— Господи, ты ведь и так совсем никуда не ходишь. — Принц разочарованно вздохнул. — Я и не подозревал, что работа у штрейкбрехера такая напряженная.

— Хиггинс и Хобарт не штрейкбрехеры, я же тебе объяснял! — Хобарт в ярости даже вскочил со стула.

— Тем не менее…

— И не наша вина, что следователь превысил свои полномочия. Это он предложил уволить самых…

— Да, — прервал его Принц. — Но вы с Хиггинсом знали, что Карсен — бессердечный человек, когда нанимали его. Таким образом вы тоже способствовали бунту.

— Вовсе нет. Ты же помнишь — суд, затеянный Карсеном против нас, решил, что в момент выбивания ему зубов бастующими он уже не действовал в качестве нашего агента.

— О да! Забавнее формулировки нельзя было и придумать, — рассмеялся Принц.

— Тебе, может, и смешно, зато всем остальным — нет! — обиделся Хобарт. — Компания обанкротилась, бастовавшим все равно ничего не заплатили, мы тоже не получили обещанного вознаграждения, а Карсен расстался с зубами. Я считаю, что мы — не штрейкбрехеры, раз нас официально оправдали. QED 1. Мы — инженеры-­консультанты, и вправе ожидать, что клиенты заранее предупредят нас о проблемах с рабочими.

— Твоя проблема, Ролли, в том, что ты мыслишь только категориями черного или белого: все или так, или никак, — ответил на это Принц. — А ведь логика времен Аристотеля давно уже дополнена и расширена. Из тебя мог получиться отличный коммунист, если бы только тебе не повезло родиться законченным консерватором.

Хобарт окончательно отказался от попыток сконцентрироваться на своих расчетах и набросился на друга:

— Это ты, приятель, делишь все на белое и черное. Меня случайно обвинили в штрейкбрехерстве — и я уже заклеймен как ненавистник бедных трудяг! А если я уверен в том, что постоянная несбалансированность бюджета не сулит ничего хорошего ни отдельным гражданам, ни правительству в целом, ты считаешь меня ограниченным реакционером! Ты и тебе подобные люди — между прочим, весьма поверхностно знакомые с социальными теориями, — уверены, что стоит принять кучу замечательных законов, и мир сразу же им подчинится…

— Я только хотел сказать… — попытался возразить Принц.

Однако остановить Хобарта уже было невозможно.

— И ты совершенно не прав насчет аристотелевой логики, — продолжил тот с раздражением. — Ее не расширили, а признали особым случаем логики более высокого порядка. Так же, как в свое время геометрию на плоскости — частным случаем пространственной геометрии. И это вовсе не свидетельствует о ее бесполезности, а всего лишь ограничивает применение. Мы с трудом можем представить себе мир, живущий только по законам двузначной логики. Там, например, все должно быть окрашено в красный цвет, и ничто не может быть розовым или бордовым…

— Говоря об этом, мой друг…

— Я еще не закончил, Джордж. Между прочим, уже Платон обратил внимание на концепции бесконечности и множественности причин, упущенные в работах Аристотеля. Если бы он не так увлекался туманным идеалистическим мистицизмом… Кстати, так что там твой друг?

Джорджу Принцу, ошеломленному этим необычным переходом, понадобилось несколько секунд, чтобы прий ти в себя.

— Ну, в общем, это трудно объяснить, — наконец смог сказать он. — Я еще не слишком хорошо его знаю и иногда даже сомневаюсь в реальности его существования. Но если ты увидишь его, то сразу осознаешь…

— Понятно, — Хобарт еще больше помрачнел. — Однако что значит «увидишь»? Ты случайно не переборщил с горячим ромом?

— И да, и нет. Понимаешь, сам-то я вижу его, но существует ли то, о чем говорят мне мои глаза, или я принимаю иллюзию за действительность?

— Тут все просто, — не дожидаясь продолжения, сказал Хобарт. — Твой друг либо есть, либо его нет…

— Вот ты и попался! — победно вскричал Принц. — Либо — либо! Я всегда знал, что ты… Э-э-э… кто там? Вой­дите!

Они с интересом наблюдали, как открывается дверь, пока в комнате не появился изможденный старик с взъерошенными седыми волосами. Его одежду составляло старое пальто — как догадался Хобарт, некогда принадлежавшее Принцу. Полы пальто не до конца скрывали тощие волосатые ноги незнакомца. В руках он держал деревянный прямоугольный предмет, похожий на чемодан с застежками и крючками.

— Это… это и есть твой друг… господин Гомон? — потрясенно произнес Хобарт.

— О да, в настоящий момент меня зовут Гомоном! — провозгласил старик неожиданно громким голосом. — Но, пожалуйста, не употребляй применительно ко мне слово «господин». Мне сказали, что оно произошло от слова «Господь», а это совершенно противоречит принципам скромности и смирения. Я же вовсе не желаю иметь превосходство перед любым из ныне живущих существ.

— Ладно, — с неожиданной легкостью согласился Роллин Хобарт. — А зачем, Джордж…

— Гомон все сам объяснит тебе, Ролли, — прервал его Принц.

— Можно мне прилечь? — мило улыбнувшись, спросил «аскет».

— Да-да, конечно!

Старец отстегнул застежки у принесенного предмета и развернул его, превратив «чемодан» в раскладушку, утыканную то ли гвоздями, то ли шипами. При соприкосновении с полом ложе издало характерный деревянный звук. Затем пришелец снял пальто — под ним обнаружилась полотняная повязка, охватывающая бедра наподобие полотенца, — и с довольным вздохом улегся на свое ложе.

Некоторое время он лежал молча, разглядывая комнату Хобарта. Его взгляд последовательно обежал книжные полки, задержался на арифмометре, затем — на больших металлических гантелях и наконец остановился на фотографии Фредерика Уинслоу Тэйлора 2, висящей на стене.

— О Джордж, — обратился он затем к Принцу, — так это и есть тот проницательный человек, умеющий логически мыслить?

— Самый что ни на есть проницательный логик из известных мне, — ответил Принц. — Один из лучших в МТИ 3. Правда, при одном условии: если ему действительно интересно. Обо всем, что лежит за рамками его специальности, он судит несколько ограниченно — например, считает Томаса Дьюи 4 жутким радикалом.

— У него нет физических повреждений? — спросил Гомон, пропустив мимо ушей замечание о радикальных взглядах мистера Дьюи.

— Если ты имеешь в виду его здоровье, то нет. Кажется, аппендикс ему удаляли…

— Слушайте, вы оба, — вклинился в разговор объект дискуссии, — какого черта тут…

Не обращая никакого внимания на это вмешательство, Гомон снова обратился к Принцу:

— А его отсутствие может причинить непоправимый вред или ужасно расстроить родных и близких ему людей?

— Вряд ли. Возможно, несколько знакомых и пожалеют разок-­другой, что нет больше старины Ролли и некому удачно сострить. Но никто точно не сойдет с ума от беспокойства, если он исчезнет. Ты, Ролли, хороший парень, но не очень-то gemutlich 5.

Хобарт откашлялся и произнес:

— Мой юный друг несколько косноязычен, мистер Гомон. Вот сейчас он пытался объяснить вам, что я превыше всего ценю собственную независимость.

Гомон не удостоил его даже короткого взгляда, продолжая расспрашивать Принца:

— Значит, жены и детей у него нет?

— О господи, конечно же нет! Тебе обязательно надо рассказать ему…

— Послушай, Джордж! — не выдержал Роллин Хобарт, выразительно протирая очки. — Тебе, конечно, удалось ненадолго заинтриговать меня, однако сейчас я должен работать. Увлечение защитой прав рабочих скоро пройдет, и мы с Хиггинсом сможем опять получать свои деньги. Когда мне понадобится разобраться в себе, я лучше отправлюсь к психоана…

— Я вижу также, что у него сильный, решительный характер, — прервал Гомон хозяина лаборатории. — Думаю, нам подойдет. Последний вопрос: он сведущ в парадоксах?

Принц в изумлении уставился на гостя, а Хобарт улыбнулся — впервые с начала разговора:

— Как вы узнали, что я увлекаюсь разного рода загадками? Это мое хобби. — В подтверждение своих слов он вытащил из кипы бумаг на столе небольшой журнал «Энигма» в белой обложке, протянув его старику. — В прошлом году я был президентом Национальной лиги любителей головоломок. Жаль, сейчас времени не хватает. И для чего это я вам подхожу? Надо разобраться с каким-то парадоксом?

— Именно, — ответил Гомон. — Воистину, длань Разума направила меня к единственному человеку вашей трехзначной цивилизации, который сможет помочь нам. Поднимись, о Роллин, и мы отправимся с тобой в Логайю. Нельзя терять ни минуты!

— Что за ерунда! — рассердился Хобарт. — Это глупый розыгрыш!

— Я не разыгрываю тебя. — Гомон сложил свое шипастое ложе, поднял голову и проницательный взгляд его голубых глаз сконцентрировался на Хобарте. — Не ищи слов, чтобы уклониться, о Роллин. Жизнь прекраснейших, мудрейших и лучших из лучших зависит от тебя. Андросфинкс уже почти вырвался на свободу.

Скоро грядет жертвоприношение!

— Что это еще за Логайя? — продолжал возмущаться Хобарт. — И кто такие лучшие из лучших? Зачем…

— Скоро ты все поймешь, — спокойно прервал его Гомон.

Внезапно его свободная рука вытянулась, подобно языку хамелеона, как минимум футов на десять 6 и схватила Хобарта за лацкан пиджака строгого делового костюма коричневого цвета. Затем старик вытащил негодующего Роллина из кресла, перенес через стол и направился к дверям. Болтая в воздухе руками и ногами, инженер тщетно пытался достать странного старика, но тот крепко держал его на безопасном для себя расстоянии.

— Джордж! — закричал Хобарт. — Немедленно останови его! Вызови полицейских! Он же ненормальный!

— Эй, Гомон… — нерешительно сказал Принц. — Если он не хочет никуда идти, то ты не имеешь права…

— Тебе не дано понять, что так нужно, о Джордж, — возразил Гомон. — И не пытайся мешать мне. Эта комната — уже часть Логайи. С помощью духовной силы я временно перенес ее туда.

Принц подошел к окну, и лицо его мгновенно побледнело.

— Но ведь там ничего нет! — не на шутку испугался он.

— Конечно, нет, — ответил аскет, попутно уворачиваясь от особенно меткого удара Хобарта. — О Джордж, открой, пожалуйста, дверь — у меня заняты обе руки.

— Мне что-то не очень…

— Открой дверь! — взревел Гомон. Принц мгновенно повиновался.

— Слушай, как тебе удаются подобные штуки?! — крикнул Принц вслед старику, и это было последнее, что Роллин услышал от своего друга.

— Сила десятерых со мной, потому что сердце и помыслы мои чисты. Прощай, о Джордж! Твоего друга ждет встреча с опасностью — но также и ВОЗМОЖНОСТЬ! Мы идем!

— На помощь! — завопил Хобарт. — Мои очки!

— Они на тебе, о Роллин. — И с этими словами старец перешагнул порог, держа в согнутой левой руке деревянный чемодан, а на вытянутой правой — сопротивляющегося Хобарта.

* * *

…И они немедленно очутились в полной темноте. Дверь любимого кабинета инженера странным образом привела их не в гостиную малогабаритной трехкомнатной квартиры, а в темный туннель, очевидно, выруб­ленный в скале. Поначалу Хобарт еще различал слабый свет, падающий из двери комнаты, но потом и он пропал; видимо, Джордж захлопнул дверь. Глупо дружить с хилятиками, все достоинство которых заключается лишь в том, что с ними иногда приятно поговорить, подумал инженер.

Роллин продолжал бороться с Гомоном даже тогда, когда осознал всю тщетность своих усилий. Сначала он извивался, пытаясь выскользнуть из пиджака. Однако в железном кулаке «аскета» помимо лацкана была зажата и значительная часть рубашки вместе с жилетом. Тогда Хобарт принялся отгибать пальцы похитителя, но с таким же успехом он мог бы рискнуть выпрямить хвост одного из бронзовых львов нью-йоркской библиотеки. В конце концов усталость вынудила его прекратить царапаться и молотить кулаками. Расслабившись физически, он от нечего делать сконцентрировался на тун неле.

— Черт возь-ми, мы что, в чет-вер-том из-ме-рени-и? — в такт шагам выдыхал он.

— Не разговаривай, о Роллин, — тихо проговорил Гомон позади него. — Ты можешь привлечь внимание жителей пещеры.

— Неужели? Давай отвечай на мои вопросы или я тут такой скандал устрою! — И Хобарт набрал полную грудь воздуха, приготовившись закричать.

— Чтобы уберечь тебя от необдуманного поступка, я согласен говорить, — уступил Гомон. — Вряд ли пещерники тронут меня, но вот тебе…

— Давай ближе к делу! Зачем ты меня похитил?

— Я опасался, что тебе не понравится тактика, которую я вынужденно применил, — с грустью сказал Гомон.

— Он, видите ли, опасался! А что ты скажешь ФБР? А зачем, собственно…

— К сожалению, мне необходимо было действовать именно так, и теперь, если только ты не пересилишь свою неприязнь, я понесу наказание… о-о-о-ох, самое тяжелое, за принуждение живого существа. Поверь, если бы не величайшая угроза, я никогда бы не стал поступать противно своей природе и принципам. Знай, о Роллин, что древнее заклятие наложено на королей Логайи… Прислушайся!

Гомон замолчал, и Хобарт не стал продолжать спор. Темноту разорвал пронзительный плач истязаемой скрипки, от которого по спине сразу забегали мурашки.

— Пещерники! — прошептал старик. — Нам надо торопиться. Если я позволю тебе передвигаться обычным способом, ты пойдешь со мной?…