Мужчина, женщина и их родители

Слово автора

Мне нравится, когда взрослые мужчина и женщина вступают в отношения. Я люблю те процессы, которые происходят между ними, и то исцеление и развитие, которые появляются и набирают силу внутри взаимной бережности, заботы и любви. Взрослые отношения могут приносить истинное наслаждение и быть частью той полноценной жизни, которой хотел бы жить каждый из нас.

Однако эти отношения могут быть источником не самых приятных чувств и порождать не пользу, а разрушение. Боль, страх и гнев, отказ от своих истинных желаний и аутентичных проявлений, насилие, ложь и предательство просачиваются в пространство, которое должно бы быть безопасным, и разрушают нас зачастую больше, чем что-либо еще. Иногда автором этих вещей является наш партнер, иногда — мы сами. Понимание того, что именно происходит в наших отношениях и почему так происходит, может помочь успешно выбрать партнера и проделать осознанную работу по созданию действительно хороших отношений.

Дело в том, что каждый из нас входит в новые отношения не с чистого листа, а человеком — продуктом и носителем всех тех вещей, которые успели с ним произойти за прожитые годы. Особенно сильное влияние на взрослые отношения оказывают отношения каждого из партнеров с его родителями или другими взрослыми, имевшими значение в то время, когда формировалась его психика. Это влияние может быть хорошим, а может быть плохим. Многие вещи, которые мы делаем, думаем или чувствуем внутри взрослых отношений, могут относиться не столько к реальности, сколько к уже сформированным навыкам и прошлым травмам.

Близость, которую мы строим как взрослые, оказывается во власти нашего детского опыта.

Эта книга написана для того, чтобы у каждого читателя могли появиться объемное ви́дение и навык анализа его взрослых отношений, ведь то, что мы о себе знаем, перестает действовать на нас с такой неуправляемой силой, и появляется выбор. Невозможно назвать все существующие варианты взаимодействий и проблем во взрослых отношениях, поскольку каждая пара уникальна и уникален каждый из ее партнеров. Однако мне хотелось описать общую логику взрослых взаимодействий и влияния раннего детского опыта на это взаимодействие.

Для этого книга разделена на три части. В первых двух описывается детский опыт девочек и мальчиков с их родителями, а в третьей — взрослые взаимодействия между мужчинами и женщинами. Большое количество страниц посвящено подробному анализу двух пар, одна из которых более позитивна, а вторая — более проблемна. На этих примерах я надеюсь показать тесные взаимосвязи между происходящим в отношениях здесь и сейчас и тем опытом, который произошел с ними там и тогда.

Заканчивается книга описанием того, как же строятся хорошие отношения с учетом всего прошлого опыта. Я думаю, что эта глава ценна сама по себе. Но, если читатель прочтет ее в предложенном порядке — так, как она расположена в книге, — он сумеет получить еще больше пользы, поскольку вещи, описанные в этой главе, он будет воспринимать по-новому, с более глубоким пониманием всех тех механизмов, о которых он уже получил представление.

В книге сделаны два больших допущения, которые помогли мне в организации материала, но которые не должны считаться непреложной истиной. Первое из них состоит в том, что опыт развития женщин и опыт развития мужчин описан как совершенно самостоятельный и уникальный для каждого пола (кроме общего места, касающегося освоения агрессии). Это может создать впечатление, что мужчины и женщины радикально отличаются друг от друга и их истории развития имеют мало точек пересечения. Это, конечно, не так: мужчина-читатель вполне сможет узнать элементы своего опыта в женских историях, и наоборот.

Второе допущение состоит в том, что внутри нас существуют различные части, например взрослая и детская. Это может восприниматься так, словно в разных своих состояниях мы пребываем попеременно, как будто в нас есть несколько личностей, которые не несут ответственности друг за друга. На самом деле все наши части и переживания являются гранями одной и той же Самости, которая не может и не должна быть однозначной, но всегда является множественной. Идея о существовании частей не должна приводить к фрагментированному восприятию себя и отказу от ответственности за свое поведение в тот или иной момент жизни. Отчуждение от себя не помогает нам, в отличие от усилий, которые мы прикладываем для интеграции.

Важно также обозначить ограничение, касающееся материала этой книги. Так как книга анализирует романтические отношения, то детско-родительские отношения и травмы, которые взрослые причиняют своим детям, в ней рассмотрены не так полно, как отношения между мужчиной и женщиной. Отношения между родителями и их детьми описаны в общих чертах, и в этом вполне можно уловить логику, в то время как основное внимание, а также терапевтические и повседневные рекомендации в книге посвящены именно отношениям между двумя взрослыми партнерами. Вместе с тем любая мама и любой папа при помощи анализа собственных механизмов взаимодействия смогут самостоятельно спроецировать описанное в книге на отношения со своими детьми и предпринять действия, которые способны сделать их более гармоничными и счастливыми для обеих сторон.

Я надеюсь, что ваше чтение будет приятным и полезным — и спасибо вам за то, что продолжаете выбирать мои книги.

Введение

Основной идеей, на которой строится весь материал этой книги, является идея о том, что отношения с родителями не заканчиваются, когда мы взрослеем, а продолжают присутствовать в жизни и наших отношениях в виде фиксированных реакций и бессознательных отыгрываний. Эти реакции и отыгрывания мешают нам быть гибкими и адаптивными и нагружают взрослые отношения детскими реакциями и прошлыми эмоциональными травмами. Изучение своего прошлого опыта и анализ причин, по которым во взрослых отношениях появляется то же страдание, которое знакомо нам с детства, помогают выйти из замкнутого круга повторений и получить возможность развития хороших отношений и личностного роста.

Отношения, которые строят друг с другом взрослые мужчина и женщина, лишь частично формируются под влиянием их взрослых решений и чувств, относящихся только к партнеру и больше ни к кому. Другой своей частью они состоят из воспоминаний, травматических вторжений и ошибочного ощущения, что происходящее в настоящем очень похоже или даже полностью совпадает с тем, что происходило в прошлом. Требует больших усилий разделить материал собственной психики и реальность, чтобы не путать их между собой и чтобы внутри реальности могли проявиться столь необходимые в ней гибкость и адаптивность.

Прошлое вторгается в настоящее в попытке удовлетворить неудовлетворенное и исцелить пораненное, но это не всегда возможно тем способом, каким бы нам хотелось.

Мы требуем от партнеров, чтобы нас исцелили, долюбили, чтобы нас признавали и уважали, слышали и поддерживали на пути развития, ведь тогда мы наконец и сами сможем к себе так относиться. Притом что другие люди в реальности могут сделать для нас лишь ограниченное количество вещей, отношения с ними всегда становятся полем, на котором психика отыгрывает свои конфликты так, словно они принадлежат отношениям, а не нам самим.

Отыгрывание — это помещение внутреннего конфликта во внешнюю среду в бессознательной попытке добиться его разрешения.

При отыгрываниях мы общаемся со своими партнерами так, словно они наши матери или отцы и потому либо делают, либо чувствуют, либо являются как личности совершенно такими же, что и персонажи из нашего детства. Эта фантазия построена на сохранившемся в психике образе родительской фигуры, которая представляет собой некий сплав отдельных, особенно впечатливших нас родительских черт обоих родителей.

Родительская фигура занимает большое место в нашем внутреннем мире и существует по большому счету неосознаваемо (как минимум до тех пор, пока мы не начинаем ее целенаправленно исследовать). От черт внутренней родительской фигуры зависит та трактовка событий, к которой мы по умолчанию склоняемся.

Например, если родители были холодными и отвергающими, то потребность партнера в самостоятельных занятиях или отсутствие его незамедлительной реакции на наши потребности будет восприниматься нами как охлаждение и отдаление, хотя в реальности это может быть совсем не так.

Чувства отверженности, страха или гнева, которые появляются в отношениях при таких внутренних интерпретациях, провоцируют внешние решения и события, например разрыв отношений, или мстительную измену, или недоверие, из-за которого мы становимся подозрительными и замкнутыми.

«Мне показалось, что ты потерял ко мне интерес, и поэтому я запретила себе нуждаться в тебе и сама замкнулась» — это и есть отыгрывание, благодаря которому человек оказывается в тех обстоятельствах, которых осознанно как будто стремится избегать.

В приведенном примере желание честных и близких отношений не может реализоваться из-за собственного внутреннего конфликта и черт родительской фигуры, которые вмешиваются в происходящее и откровенно их портят.

Чем лучше мы знакомы со своим внутренним конфликтом и чем детальнее понимаем черты собственной родительской фигуры, тем яснее граница между тем, что происходит у нас внутри, и тем, что происходит в реальности. Прямыми следствиями такой осознанности являются свобода выбора, контроль и гибкость в поведении. Ведь если я знаю о себе, что любое отдаление партнера кажется мне признаком угасания чувств и вызывает страх, тогда я могу не просто реагировать на эти фантазии, а, например, спросить у партнера, что происходит, и в результате такого диалога сделать дальнейшие выборы, исходя из того, какую информацию я получу.

Может оказаться, что его отдаление вызвано обычной усталостью и желанием восстановиться, как это происходит у интровертов, или что партнер на что-то обижен и таким образом пытается справиться со своей злостью, или что он действительно теряет уверенность в своем желании быть в этих отношениях. Эта информация очень важна, чтобы следующие действия обоих участников отношений были адекватны реальности — очевидно, что в каждом из трех вариантов действия будут совершенно разными.

При отыгрывании нет ни диалога, ни адаптации.

Поведение человека, захваченного своей родительской фигурой, стереотипно и одинаково вне зависимости от многообразной реальности. Неспособность к прояснению, прощению и приспособлению тяжелым грузом ложится на отношения, заставляя нас создавать такие связи, в которых мы по-прежнему взаимодействуем со своими родителями, а не с разными, удивительными и чудесными другими людьми.

Итак, давайте начнем разбираться с тем, как именно это происходит и что в конечном счете с этим делать.

Раздел 1. Девочка и ее родители

Глава 1

Девочка и ее мама: ресурс и трагедия идентификации

Между девочкой и ее матерью образуется сильная связь, которая будет основана в большей степени на индивидуальных особенностях психики матери, нежели дочери. Мать склонна обладать своей дочерью в том случае, если нуждается в чем-то от мира или других людей. Удовлетворенная жизнью мама способна отдавать, а не брать и может научить свою девочку множеству важнейших вещей, оказать ей бесценную женскую поддержку в том, чтобы дочь научилась жить своей жизнью со всеми ее невзгодами.

Дочь, которой мама обладает, будет склонна видеть ее фигуру в других важных отношениях и реализовывать в них как недовольство и фрустрацию, так и свои страхи.

Дочери принадлежат своим матерям

Они очень похожи, мать и ее новорожденная дочка: у них одинаковые тела, и это обстоятельство соединяет пару «мать и дочь» в по-настоящему крепкое слияние. Мать может назвать все, что предстоит ее дочери в области развития тела. Мать многое знает о росте груди и месячных, о беременности и родах, а также о циклах угасания, которые предстоят всем женщинам. Тело дочери для матери — открытая книга, и такой же открытой книгой ей кажется и психика дочери.

Взаимная идентификация нигде так не сильна, как в этой паре — в отличие от пар «мать и сын», «дочь и отец», «сын и отец».

Взрослая женщина и маленькая женщина сливаются в один неразделимый феномен, где каждая из них путает продукты собственной и чужой психики. Дочь воспринимает материнские чувства, оценки и мнения как собственные, а мать воспринимает свои чувства, оценки и мнения как разделяемые дочерью феномены.

Например, мать, которая не любит совместные игры с ребенком, может искренне считать, что ее дочь предпочитает проводить время за самостоятельными занятиями. А дочь может с полной самоотдачей разделять материнское беспокойство или гнев по поводу неподходящего поведения отца или другого близкого, не задумываясь и не распознавая собственных чувств и оценок по этому поводу.

Наверное, самая яркая иллюстрация этой путаницы — случаи с материнской деменцией, когда взрослые женщины, страдающие нейродегенеративными процессами, часто называют своих дочерей мамами. Смесь жалости, агрессии и вины, которую при этом испытывают их дочери, тоже очень характерна для материнско-дочернего слияния и в целом может описать ту психическую реальность, в которой живет дочь сливающейся с ней матери.

Необходимо сказать, что слияние невозможно описать как однозначно плохое или однозначно хорошее явление. Слияние с матерью, в котором нет разницы между нами и теплым, любящим, обеспечивающим безопасность объектом — матерью, — это психический опыт внутриутробного развития или мирного счастливого младенчества, к которому мы все стремимся потом и во взрослой жизни.

Хорошие взрослые отношения всегда начинаются с такого слияния, и это похоже на рай. Когда мы находимся рядом с таким партнером, когда он обнимает нас или мы обнимаем его, на некоторое время сложный и холодный мир вокруг перестает существовать, и мы получаем столь необходимую каждому человеку передышку.

Однако слияние не должно быть вечным, поскольку не обеспечивает потребностей развития. Это психическое убежище, в котором ничего не происходит, и оно может быть приятным только при том условии, что не длится слишком долго. Это справедливо для всех психических убежищ. Спокойная и простая работа после стрессового периода, или крепкий глубокий сон, или целительное одиночество после плохих отношений — если эти вещи затягиваются на более длительное время, чем необходимо, чтобы отдохнуть и восстановиться, то они перестают приносить пользу и начинают причинять вред.

Слияние дочери и матери, построенное на взаимной идентификации, также приносит им обеим блаженство и существенно упрощает путь развития маленькой девочки на первых порах. В это время потребности матери и дочери действительно совпадают, поэтому им так хорошо вместе. Позже, однако, неизбежно появляются различия, так как мать и дочь не являются в реальности одним и тем же существом в двух телах — большом и маленьком. В реальности мать и дочь — это разные люди, разные личности, у которых разные судьбы, разное восприятие мира и разные потребности.

Попытка удержать естественное слияние искусственным путем всегда превращает процесс, полный блаженства, в довольно напряженные и несчастливые отношения, причем более несчастной в них будет чувствовать себя дочь, а не мать. Это можно объяснить тем, что искусственное слияние никогда не строится на внутреннем мире дочери, но всегда и исключительно на том, чего хочет (сознательно и бессознательно) ее мама.

Такое искусственное несчастливое слияние, продолжающееся после младенчества сколь угодно долго и даже выходящее за рамки физической жизни матери, можно описать в нескольких пунктах:

●отсутствие истинного интереса матери к внутреннему миру дочери, функциональные отношения;

●нарушения баланса между любовью и агрессией;

●всевластие, деспотизм материнской фигуры: «Я лучше знаю, чего ты хочешь»;

●конкуренция и ревность матери к другим значимым в жизни девочки фигурам;

●большая роль проекции и проективной идентификации.

Поговорим об этом подробнее.

Отсутствие истинного материнского интереса к внутреннему миру дочери и функциональные отношения

Идентификация — серьезная бессознательная сила. Маленькая девочка отождествляет себя с матерью, а ее мать отождествляет дочь с собой. Если две эти фигуры тождественны, то истинного интереса к внутреннему миру другого не возникает — зачем исследовать то, что одинаково?

Девочки обычно лучше понимают разницу между собой и матерью, поскольку со временем начинают обнаруживать в себе желания и силы, выходящие за пределы материнской идентификации, например особенные, отличающиеся от материнских чувства к отцу. Матери же склонны бессознательно сохранять такое ви́дение, в котором дочь — это их часть, их продолжение, их повторение во внешнем мире. Исследование психики дочери, ее эмоциональных феноменов, настоящее знакомство с ее характером, внутреннее глубокое признание права дочери на отличия могут стать трудным или даже невозможным процессом.

Удивительно, насколько матерям обычно проще с дочерьми, а интереснее — с сыновьями. Твердо зная, что мальчик не является ее продолжением, мама говорит с сыном на разные темы, в то время как дочери обычно просто рассказывает, что думает по тому или иному вопросу.

К сыновьям матери чаще приспосабливаются, а дочерей — приспосабливают.

Обычно девочке не дозволено иметь собственное мнение или выбирать свое поведение — не столько из-за сознательного стремления матери ее подавить, сколько из-за силы идентификации, когда мать искренне считает, что лучше знает, что будет хорошо для ее дочери. За этим убеждением всегда на самом деле стоит собственный опыт матери в области того, что хорошо для нее самой, но увидеть различия бывает действительно трудно.

Например, в области поведения мать может выбирать для дочери бытовые привычки или профессиональный путь, создавая из нее «хорошую хозяйку», или «лучшую ученицу», или «мамину защитницу».

Матери в целом склонны решать свои эмоциональные и материальные проблемы за счет дочерей — что неудивительно в разрезе разговора об идентификации. Дочь, если так нужно будет матери, станет «маминой подружкой» или «маминой помощницей», выслушивая материнские жалобы или покупая ей вещи. Мать может быть искренне благодарна за такую заботу, но внутри себя все равно склонна воспринимать это как должное, поскольку мамино продолжение и должно вести себя так, чтобы это удовлетворяло мамины потребности — и никак иначе.

В области эмоционального обслуживания мать может воспринимать дочь как вместилище своих чувств и продолжение своих мыслей. Дочери должно быть хорошо, когда матери хорошо, и плохо, когда матери плохо. Дочь должна снимать мамины страхи и заботиться о ее эго. Маленькие девочки как будто отвечают за мамину радость и мамино благополучие.

Удивительно, насколько часто это происходит и насколько буднично выглядит в ситуации, когда школьница предлагает маме развестись, объясняя той всю эмоциональную пользу такого поступка, или когда молодая женщина покупает квартиру матери, а не себе, или когда мать просит совет у девочки-подростка по поводу отношений с собственной матерью.

Интересно, кстати, что если у матери есть сын, то отношения с ним она с дочерью обычно не обсуждает или обсуждает мало, в отличие от тем «твой отец», «твоя сестра», «твоя бабушка». Эти темы мать обсуждает с дочерью всякий раз, как только ей заблагорассудится, игнорируя планы и дела девочки. Так, типичной является ситуация, когда дочка, вместо того чтобы идти гулять с подругами или делать уроки, утешает расстроенную мать, поскольку «твой отец опять меня обидел».

Такой же частой является ситуация, когда девочка принадлежит себе, только когда мать отсутствует. До прихода мамы домой у нее есть возможность хоть немного заняться тем, что нравится ей самой — помечтать, поиграть, что-то почитать. С приходом матери с работы жизнь девочки заканчивается, поскольку у той на нее свои планы. Так как мама воспринимает дочь как свою вторую пару рук и свою вторую психику, то делом девочки становится или разделять с мамой хозяйственные заботы, или обслуживать мамины планы на нее (чтобы дочь стала гимнасткой или пианисткой), или контейнировать[1] те чувства, с которыми мать возвращается домой.

Это напоминает функциональные отношения с нарциссической личностью, однако не сопровождается патологией матери в области любви. Матери способны любить, и при отсутствии психических патологий они действительно любят своих дочерей, но вот отношения склонны строить функциональные, основанные на идентификации, а не на истинном ви́дении другого.

Функциональные отношения — это такой вид связи, в котором другой воспринимается не как самостоятельный человек с собственной личностью, а как функция, средство для удовлетворения потребностей или выполнения жизненных задач.

Дочери тоже любят своих матерей — и из этой любви (и отсутствия другого опыта) долгие годы или всю жизнь принимают такие отношения, признают материнскую власть и то, что мамины потребности всегда важнее, чем собственная жизнь и собственные чувства.

Чем больше у матери иных хороших отношений в жизни, тем легче жизнь ее дочери, и наоборот.

В норме, конечно, мать помогает дочери, а не дочь помогает матери (это может меняться со временем и когда мать стареет, но общая структура этих отношений должна быть именно такой). Когда эта система нарушена, в дочери рождается гнев, а за ним — чувства вины и жалости. Любящая дочь, привыкшая во всем понимать мать и разбираться в сложностях ее жизни и оттенках чувств, не может просто оттолкнуть такого важного для себя человека и оставить его в одиночестве. Жалость, сочувствие, понимание и прощение — это то, что неизбежно возникает, если мы узнаем человека (включая самих себя) достаточно хорошо. К сожалению, так как матери обычно плохо знают своих дочерей, они бывают безжалостны.

Нарушение баланса между любовью и агрессией

В отношениях матери и дочери много злости. Злость вообще является частью всех важных отношений, не только неизбежной, но и очень полезной. Без злости невозможны выход из идентификации, формирование собственных границ и знания себя, а также изменение отношений так, чтобы они были более удовлетворяющими и счастливыми.

Более того, даже в хороших отношениях, которые не нужно менять, злость неизбежна и возникает регулярно. Циклы слияния (любви) и сепарации (злости) сменяют друг друга, и именно баланс этих чувств создает наполненность и глубину пространства между двумя людьми.

Отношения без злости безжизненны. Там, где запрещена злость, затухает и любовь.

Баланс между любовью и агрессией в отношениях матери и дочери можно описать как право каждой стороны на отказ и право быть собой (то есть признание своих желаний, чувств и мнений), притом что чужие права также не игнорируются. В хороших отношениях каждая из сторон может сказать «нет» и рассчитывать, что от этого хорошие отношения не изменятся.

Дочь может чувствовать, что у нее нет права на агрессию в отношениях со своей матерью. Этот запрет реализуется очень по-разному: от прямых заявлений «на мать злиться нельзя» и наказаний за вызывающее поведение до манипулятивных (но от того не менее эффективных) действий.

Например, манипулятивным запретом на злость может быть материнское страдание в стиле «мне и так плохо, а тут еще ты» или вызывание вины фразами типа: «Мать тебе всю жизнь отдала, все ради тебя» или «Ты же умная и добрая девочка, я точно знаю, что ты никогда так со мной не поступишь» и так далее.

Так или иначе, дочь может чувствовать, что маму можно только любить — даже тогда, когда не можешь.

Мать при этом ощущает некое право на такие запреты: во-первых, из-за идентификации, а во-вторых, из-за собственного детского опыта, когда она так же запрещала себе испытывать злость и недовольство и теперь чувствует определенную сатисфакцию как вполне справедливую. Она может искренне воспринимать агрессивные проявления дочери как неблагодарность (они действительно могут быть неблагодарностью) или личностные патологии дочери (что чаще всего неправда). Она может демонстрировать ответный гнев, несравнимый с гневом ребенка, или относиться к вспышкам дочери с разочарованием и презрением, или мстить ей.

Вполне естественно, что у девочки может сформироваться определенный опыт в плане того, что злость, проявленная в сторону матери, ведет к ухудшению отношений, а то и ставит их под угрозу — когда мать перестает с ней разговаривать или начинает болеть от стресса. Такие последствия — это не то, за что дочь готова нести ответственность, и потому от злости она отказывается и искусственно развивает в себе любовь, послушание, уважение, понимание, благодарность и заботу.

Мать тоже может запрещать себе гнев на дочь из-за любви и чувства вины и заставлять себя быть терпимой и принимающей, ласковой и поддерживающей. Интересно, как по-разному поступают с запрещенным гневом мать и дочь в отношениях друг с другом: дочери скорее склонны оборачивать его против себя, а матери — становиться пассивно-агрессивными.

При отсутствии или невозможности развития в отношениях темы агрессии, прав и границ ситуация, когда злость запрещена ради любви, превращается в свою противоположность — любовь становится невозможной из-за накопленной и нереализованной злости. При этом, так как для нормальной сепарации, становления личности дочери и ее автономной жизни злость необходима, отношения, полные взаимных упреков и неприязни, продолжаются и сопровождаются ощущением невозможности жить друг без друга, так же как и быть вместе.

Деспотизм и всевластие матери

Матери хотят и считают себя вправе распоряжаться жизнью, телами и душами своих дочерей, даже если сами не знают об этом. Это тоже влияние идентификации и неразрешенных процессов, связанных со злостью и непозволенной автономностью.

Сделай так, а не иначе; сделай сейчас, а не потом; сделай без возможности отказаться; не делай недовольное лицо; выпрямись, высморкайся, веди себя увереннее; не будь такой выскочкой, твое место двенадцатое; поздоровайся с дядей, поцелуй бабушку; роди мне внуков и так далее.

Безусловно, то, насколько часто и безапелляционно мать проявляет свою власть, зависит от ее личностных особенностей и устоев социального окружения семьи. В тех случаях, когда послушание дочери ожидаемо и одобряемо (например, в тех семьях и культурах, где считается, что хорошие девочки — это девочки скромные и послушные, а агрессию разрешено проявлять только старшим), а также если мать по своему характеру склонна к постоянному контролю и получает удовольствие от власти — отношение матери к своей дочери можно назвать деспотичным.

Деспотизм — это стремление к всевластию.

Это осознанное или неосознанное желание сосредоточить в своих руках управление поведением, желаниями и чувствами другого человека, контролировать все повороты его жизни, создавать в его судьбе желательные события и п…