Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Посвящается всем замечательным людям в моем издательстве — и особенно Ким Карлтон и Майку Бзозовски. Спасибо за вашу вдохновляющую историю любви

Пролог

Глава 1

Стараясь не издавать ни звука, я в чрезвычайно неудобных туфлях на каблуках меряю шагами крошечное пространство в дальнем углу набитой битком переговорной между моим снисходительно посторонившимся коллегой, Клайвом, и ордой скоп, стеклянными глазами уставившихся на меня со старых обоев. Я хмурюсь на жутких трафаретных птиц, как и всегда, когда меня вызывают в переговорную «Магнолия». Миз1 Пеннингтон делает паузу, я чувствую, что должна кивнуть вместе с остальными, и смотрю на часы. Всего три тысячи шестьсот шагов, а уже почти полдень. Резко развернувшись на тонкой шпильке, делаю более короткий и быстрый шаг по плотному красному ковру, вычеркиваю три слова в конце абзаца. Это преимущество работы редактором в издательстве более винтажном, чем комбинезоны в стиле восьмидесятых, которые снова входят в моду среди подростков. Здешние редакторы ходят с ручкой за ухом, постоянно таскают с собой толстые пачки бумаг и в последнюю минуту с изможденным видом вносят правки в рукописи.

Более того, в «Пеннингтоне» вы будете выглядеть подозрительно, если не принесете как минимум одну рукопись на те шесть совещаний, которые посетите в течение дня. Поэтому никто из собравшихся не обращает внимания на то, что я перелистываю страницы.

К тому же я ростом всего полтора метра. А один из плюсов невысокого роста в издательстве, переговорная которого — переделанная гостиная старого викторианского особняка, где половине сотрудников приходится стоять, — тот факт, что я могу спокойно выполнять сразу несколько задач у них за спинами и никто этого не заметит.

И я правда пытаюсь работать в многозадачном режиме. По крайней мере в хорошие дни, когда чувствую редкий прилив мотивации или когда моя сестра давит на меня, пока я не поддамся. Ведь я Кейд. А именно Саванна Кейд. А Кейды — порода, которую отличают неиссякаемая энергия, выдающийся энтузиазм и чуточка безумия. Нам легко удается превосходить ожидания других людей.

Пусть даже у меня… это получается не так легко.

— «Пеннингтон Паблишинг» более пятидесяти лет является краеугольным камнем рынка нон-фикшн и интеллектуальной прозы, — вцепившись в кафедру, говорит миз Пеннингтон, директор издательства. Ее глаза сверкают под стать лампочкам в виде свечей на антикварной медной люстре в центре комнаты. — И почему? Потому что «Пеннингтон» не прогибается под давлением. Потому что «Пеннингтон» не отказывается от своих высоких стандартов ради того, чтобы набить карманы долларами. Мы в «Пеннингтоне» верим, что книги, которые мы выпускаем, — инструмент развития и совершенствования для наших читателей и для культуры в целом. В отличие от других издательств, спешащих поставить супермаркетам2… — она сморщила нос, будто ей было трудно произнести эти слова, — …коммерческую прозу, «Пеннингтон» неустанно выпускает только тщательно отобранные и проверенные рукописи, достойные печати. Только тщательно отобранные и проверенные рукописи, которые, по нашему мнению, необходимы этому миру.

Вычеркивая еще одно слово, я вскидываю бровь.

Мысль хорошая, но не уверена, что весь мир нуждается в недавно отредактированной мной книге «Невероятный мир слов. Гид эпистемофила».

— Вот почему, несмотря на череду прошлогодних кризисов, в нынешнем году «Пеннингтон Паблишинг» останется флагманом, на который будут ориентироваться читатели и книготорговцы. И по этой причине я хочу, чтобы вы тепло поприветствовали нового члена нашей команды.

Дрогнувшей рукой я подчеркиваю слово в распечатке и поднимаю голову. Новый член команды?

Заглянув в просвет между чьими-то локтями, я вижу миз Пеннингтон, которая держится за кафедру сильными руками и смотрит на подчиненных сверху вниз. Она прищуривает ярко-голубые глаза, будто читая наши мысли. «Скажите что-нибудь. Только посмейте».

Наконец по переговорной прокатываются аплодисменты.

Дело в том, что последние несколько лет дались «Пеннингтон Паблишинг» нелегко. Да и многим малым издательствам, которые еще не поглотила большая пятерка3, — тоже. Несмотря на нашу былую славу (о которой миз Пеннингтон с удовольствием напоминает всем при любом удобном случае), мы не можем тягаться со стабильными показателями более крупных и отлаженных механизмов. «Пеннингтон» — это яхта. Красивое судно «Пен Дьюик», чей владелец горделиво проводит рукой по корпусу из розового, красного, тикового или другого экзотического дерева, наблюдая за тем, как у него над головой от морского бриза развевается белый парус. Мастерское исполнение. Никаких аналогов.

И все же это лишь подпрыгивающая на волнах точка по сравнению с идущим напролом океанским лайнером.

Вот почему все в этой приторно-зеленой комнате со скопами на стенах хлопают, как послушные пингвины в цирковом шоу. Вот почему в присутствии миз Пеннингтон Терри из бухгалтерии каждые пять секунд приглаживает свой галстук с фразой «Вот и она!»4, отсылающей к «Моби Дику»5. Вот почему Лайла убирает эйрподы под стол всякий раз, когда мы слышим нетерпеливое постукивание ногтей миз Пеннингтон по двери соседней комнаты в ходе одного из ее спонтанных «визитов». Вот почему я ношу в сумочке пластыри, мучаясь в этих дьявольских, то есть «профессиональных» на вид, туфлях.

Потому что остались только мы — выжившие после великого кровопролития в «Пеннингтоне».

— Я осознаю, что за минувший календарный год мы потеряли несколько преданных сотрудников. Сокращение штата на двадцать девять процентов — это… — Длинные узкие ноздри миз Пеннингтон слегка раздуваются, и она разбивает слово на слоги: — …Об-ре-ме-ни-тель-но. Нам всем пришлось взять на себя дополнительные обязанности. — Она повышает голос и поднимает палец. — Но именно благодаря этому мы снова вернемся на вершину под экспертным руководством мистера Пеннингтона.

Стоп.

Мистера Пеннингтона? То есть…

— Благодаря этому человеку, который десять лет проработал в одном из самых успешных издательств мира, — продолжает она, — у нас появятся свежие идеи и новые перспективы. — Ее взгляд становится ледяным. — Он будет помогать нам выдергивать сорняки, чтобы в будущем мы расцвели. Мистер Пеннингтон, мы рады приветствовать вас в качестве заместителя директора и издателя нашего самого уважаемого импринта, «Пеннингтон Пен».

На мгновение мы все пораженно замолкаем, сидящие в первых рядах оборачиваются, а столпившиеся позади вытягивают шеи, чтобы рассмотреть мужчину, который только что сливался с толпой, а теперь выпрямился в полный рост. Позабыв о ручке, я провожу ею по бумаге, оставляя длинную черную линию.

— С-с-с-с-супер.

Лайла, которая сидит на широком подоконнике передо мной, закатывает глаза. На веках у нее сверкают вчерашние тени металлик.

Что характерно для многих жителей Нэшвилла, длинные светлые волосы Лайлы составляют половину ее веса, круг друзей, которые знают ее настоящее имя, с каждым годом уменьшается, и по-настоящему она оживает, как Щелкунчик, когда на часах уже ночь. Только вместо того, чтобы сражаться с крысами и водить детей по причудливой сказочной стране, она обычно сидит где-нибудь на заляпанном пивом барном стуле в центре города и надрывно поет. Лайл в Нэшвилле столько же, сколько в Нью-Йорке худых двадцатилетних официанток — вагон и маленькая тележка. Они до самого конца не теряют наивную надежду на то, что нынешняя работа, которая позволяет им покупать еду и одежду, — лишь короткая остановка на пути к свободе. И, хотя по глазам миз Пеннингтон примерно на каждом совещании видно, как она борется с желанием вышвырнуть Лайлу с ее ноутбуком на улицу, ее обложки и идеи в области цифрового маркетинга не имеют себе равных. Серьезно. Не имеют равных. Она буквально работает на двух должностях одновременно.

— Ну, теперь хотя бы можно сказать Гарри, что дело было не в его конфликте с миз Пеннингтон из-за пробных оттисков, — бормочет Лайла достаточно громко, и несколько человек, сидящих рядом, оборачиваются. — Это всего лишь классический блат.

— Тс-с, — шипит Джина Бэнкс (шесть лет в редакции «Пеннингтон Трофи») и снова отворачивается.

Месяц назад Гарри, старый добрый Гарри, который последние двадцать два года каждый день носил на работу одинаковые сэндвичи с салатом и яйцом, получил Письмо. Никому не хочется получить Письмо. Меньше всего на свете сотрудник «Пеннингтона» хочет увидеть адресованный ему имейл, в теме которого значится: «НУЖНО ПОГОВОРИТЬ».

Я упираюсь в стену и поворачиваю обратно, и апатичный взгляд Лайлы, говорящий: «Ненавижу эти совещания», — останавливается на моей рукописи. Ее лицо тут же проясняется. Она приподнимает идеально выгнутую бровь.

— Это?..

— Я пообещала, что сдам ее сегодня, — отвечаю я.

— Да, но… здесь?

Так вот каково это — когда в ответ на мои действия удивленно вскидывают брови.

Всю жизнь у нас было наоборот: я следовала правилам и не нарушала границ, а Лайла любила свободу. В седьмом классе она умудрилась принести в школу свой личный дневник — ярко-розовая обложка и сердечки снаружи, секреты внутри — и на обеде бесстрашно держала его открытым, из-за чего у меня случилась паническая атака. А во время недели духа школы6 она вместе со старшеклассниками заполнила кабинет директора Питерсона дорожными конусами, пока я стояла на стреме со стучащими коленками.

— Я должна отправить ее сегодня, — быстро повторяю я. — Мне нужно всего несколько минут, чтобы внести последние правки.

Боковым зрением я вижу, как к кафедре подходит мужчина и миз Пеннингтон пожимает ему руку.

Будто они никогда не виделись.

Будто перед ней стоит не тот единственный человек, который получил половину ее хромосом.

Я подавляю ухмылку и продолжаю мерить переговорную шагами.

Просто все знают, что три месяца назад сына миз Пеннингтон уволили из «Стерлинг Хауса». Все напряглись в тот день, когда получили рассылку «Паб Ньюз». В ней сообщалось не только сотрудникам «Пеннингтона», но и каждому авторитетному издателю, литературному агенту, киноагенту и всем имеющим отношение к книжной индустрии, вплоть до подающего надежды автора, стучащего по клавиатуре в каком-нибудь подвале, что новый шеф-редактор «Стерлинг Хауса» — Джим Эрроувуд. Любимый сын миз Пеннингтон не просто был отправлен в неоплачиваемый отпуск во время пандемии 2020-го. Его заменили.

Сына Червонной Дамы вышвырнули из Нью-Йорка, и он снова оказался здесь, в Нэшвилле.

И теперь миз Пеннингтон пыталась поправить его положение.

— Спасибо. — Уильям Пеннингтон берется за края кафедры в точности так же, как его мать. У него такая же идеальная осанка, как будто им обоим привязали палку к спине. Стоя рядом в своих безупречных серых костюмах, элегантных, умопомрачительно скучных и недоступно дорогих для большинства присутствующих, они похожи на пару пингвинов. Он обводит помещение внимательным взглядом эффектных голубых глаз — таких же, как у матери. И, в точности как она, хмурится.

Он смотрит на нас как на малолетних преступников, которые пытаются выпрыгнуть из автобуса, не заплатив.

— Я Уильям Пеннингтон. Некоторые из вас, возможно, помнят меня еще ребенком.

— Малыш Уилли! — Сидящий впереди старый Берни Питерсон (тридцать четыре года в «Пеннингтон Трофи») машет ему, и Уильям коротко кивает, не улыбнувшись.

— Не буду вас надолго задерживать. Сейчас авторы уже едут к нам на конференцию, и мы все знаем, как важно максимально к этому подготовиться. Думаю, что никто не хочет повторить опыт двухлетней давности.

Я застываю.

Отлично. Просто отли-и-и-ично.

У меня сердце уходит в пятки, как и всякий раз, когда кто-то упоминает мою первую конференцию-выставку библиотечной ассоциации, сокращенно — КБА. Я поднимаю рукопись повыше, чтобы ни с кем не встречаться взглядом.

В общем, я допустила небольшую, совершенно безобидную ошибку — потеряла четыреста книг и целый набор промоматериалов автора, который прилетел на автограф-сессию с другого конца страны. Ему пришлось ставить свою подпись на кусочках бумаги для скрапбукинга, закладках, предназначенных для промо других авторов, а в один чрезвычайно неловкий момент — даже на внушительном мужском бицепсе.

На таких крупных мероприятиях нужно о многом помнить. А это нелегко, если ты проработала в компании всего две недели, ясно?

Четыре тысячи двести шагов.

Возможно, миз Пеннингтон не называла имен, убеждаю себя я, отрывая взгляд от часов и переворачивая страницу. Возможно, Уильяму рассказали эту историю как бы между прочим: «Да, одна наша сотрудница, которая вообще-то оказалась весьма смышленой и незаменимой в эти трудные времена, тогда только вышла на работу и, к сожалению, не успела пройти должную подготовку, поэтому бедняжке пришлось…»

Продолжая шагать и слушая вполуха, я ищу опечатки и вопиющие ошибки. Их нет, всего несколько замечаний на десяток страниц, что лишь подогревает во мне желание убежать в свой кабинет и сейчас же отослать рукопись.

Миз Пеннингтон же не уволит меня за то, что я отойду в туалет? То есть да, технически Донна получила Письмо спустя два дня после того, как убежала в туалет из-за отравления. Но это было совпадение. Так ведь? Это наверняка было совпадение.

И сколько раз я уже редактировала свою рукопись? Двадцать пять? Пятьдесят? Сто? В любом случае у меня ощущение, что тысячу.

А если появляется такое ощущение, как я неоднократно говорила своим авторам, это означает, что рукопись готова. Наконец-то готова. Это момент истины.

Ну, ощущение или наступивший дедлайн. Смотря что произойдет раньше.

— Так что давайте постараемся не ударить в грязь лицом, — говорит Уильям Пеннингтон, когда я выполняю разворот на каблуках. Он провел меньше двадцати минут в этой должности, а уже ведет себя как точная копия своей матери: бубнит о мизерных бюджетах и о том, что намерен «сокращать» нас при малейшей ошибке.

Лизнув указательный палец, я перекидываю страницу через зажим для бумаг. Он не обычный. Из четырнадцатикаратного антикварного розового золота отлита замысловатая фигурка воробья. Этот огромный зажим мама подарила мне по случаю первого дня на «настоящей работе». Она сама в течение двадцати лет, пока была заведующей кафедры в университете Белмонт, скрепляла им самые перспективные статьи и проекты. Ей зажим достался от моей бабушки, которая была первой женщиной-хирургом в штате и боролась с неравенством в сфере здравоохранения. А бабушке — от ее матери, которая (я до сих пор плохо знаю детали) в той или иной степени поспособствовала окончанию войны.

Ну, знаете, типичные поступки Кейдов.

И хотя я не разбиваю стеклянные потолки7, как мои предшественницы, из уважения к наследию этого зажима я скрепляю им только самые перспективные рукописи.

И теперь его золотые крылья крепко сжимают листы, на которых распечатана моя собственная книга.

— Сегодня важный вечер, — продолжает Пеннингтон.

Я переворачиваю еще одну страницу. Я почти добралась до конца истории, и мое сердце начинает колотиться в том же ритме, в котором я хожу по переговорной.

— Те восемь авторов, которые посетят конференцию в выходные, приносят нам сорок шесть процентов от общих продаж. Потерять их доверие означает потенциально лишиться одного из четырех импринтов. Они нужны нам. Но сейчас авторы «Пеннингтона» испытывают беспокойство. Как и большинство авторов. Обстановка напряженная. Конкуренция в издательском мире высока как никогда. Все сомневаются в стабильности своей работы.

— Кому как не ему об этом знать, правда? — бормочет Лайла.

— Все хотят иметь твердую почву под ногами. Так что, оказавшись здесь, они будут пытаться понять, в каком состоянии находится «Пеннингтон Паблишинг». И мы просто обязаны развеять их тревоги. — Уильям Пеннингтон окидывает присутствующих взглядом. — Обязаны. Так что, маркетологи, позаботьтесь о том, чтобы выкладки были идеальными. Ассистенты, проследите за тем, чтобы авторы ни в чем не нуждались. И, редакторы, на этих выходных сделайте все, что потребуется, чтобы они остались довольны. Все. Что. Потребуется. Если автор пожелает потратить двести долларов на ужин в «Стейк-хаусе Флеминга», пользуйтесь карточкой компании так, будто мы печатаем деньги. Если автор захочет встретиться с вами в пять утра в субботу и целый день обсуждать свой следующий проект, в полпятого вы должны ждать его в лобби отеля с двумя стаканами кофе. Мне все равно, что вы будете делать, главное, чтобы после этих выходных, сидя в самолете, авторы вспоминали «Пеннингтон Паблишинг» как самое преданное, заинтересованное и стабильное издательство, которое выкладывается на сто десять процентов и делает все, чтобы их книги продавались лучше любых других на рынке. Я хочу, чтобы этот визит они могли описать лишь одним словом — совершен…

Я дохожу до стены и разворачиваюсь, как вдруг слышу странный звук у себя под ногами.

Он похож на скрип целлофана.

«Не может быть», — думаю я и опускаю взгляд. В конце концов, откуда здесь взяться целлофану? Кто стал бы приносить его в переговорную? И с какой стати ему оказаться у меня под ногами?

Но как только до меня доходит, в чем дело, я чувствую вспышку боли в лодыжке. Слышу хруст костей, которые трутся друг о друга так, как анатомически не должны.

Я смотрю вниз и вижу, как моя нога подгибается, будто в замедленной съемке, а тонкий черный каблук заваливается на плюшевый красный ковер. Я выбрасываю левую ногу вперед, пытаясь обрести равновесие, но из-за этого лишь наступаю на пятку Йосси, стоящего передо мной, а затем и вторая лодыжка подворачивается.

Подвернув обе лодыжки, я падаю вперед, по бокам от меня поднимаются со стульев люди, ко мне навстречу летит ковер — гигантский красный омут. Я выставляю руки перед собой за секунду до того, как мое тело беспорядочной массой валится на пол.

Ковер обжигает мне щеку, предплечья, голени. Я смутно слышу, как моя ручка приземляется и с щелчком отскакивает от ковра в нескольких сантиметрах от моего лица. И, к своему ужасу, ощущаю холодок там, где задралась моя юбка, выставив напоказ неудачное нижнее белье, которое я надела с утра. Разумеется, это не могло произойти в две тысячи девятнадцатом, когда я делала депиляцию зоны бикини. Разумеется, это должно было случиться именно тогда, когда я почти оставила параноидальные мысли о том, что однажды попаду в такую ситуацию. Когда я решила, что никому никогда не понадобится разрезать мою одежду после аварии. Что в моем доме посреди ночи не раздастся пожарная сигнализация и мне не придется болтать с соседями на улице в своих старушечьих трусах.

И у меня уж точно не было повода опасаться, что я подверну ног…