И повсюду космос
Оформление обложки Вадима Пожидаева
Соснора В.
И повсюду космос : Избранные стихотворения и поэмы / Виктор Соснора. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2024. — (Азбука-поэзия).
ISBN 978-5-389-26375-8
16+
Виктор Александрович Соснора (1936–2019) — поэт, драматург, прозаик, переводчик. Прямой продолжатель традиций русского литературного авангарда и безусловный классик, творческое наследие которого еще предстоит осмыслить. Многие годы руководил литературным объединением в Ленинграде. Писать стихи начал в шестнадцать лет, но ранних стихотворений сохранилось очень мало — автор, по его собственным словам, испытывал «тягу к самосожжению» и многое попросту уничтожил. Его стихи по мотивам «Слова о полку Игореве» принесли ему заслуженную славу: «За четыре месяца я стал знаменит, распечатан в самых верхнепартийных изданиях и вошел в первую четверку поэтов страны». Но его творчество не подчинялось ни стимулам, ни ограничениям, это был художник, отличающийся какой-то первозданной, космической внутренней свободой. «Я никогда не писал ни для читателя, ни для... ни для кого! Хуже того скажу вам: я и для себя не писал никогда. Это просто находит какое-то состояние, понимаете... и... пишется. А потом не пишется».
© В. А. Соснора (наследник), 2024
© В. М. Барановский, фото, 2024
© Ю. Г. Белинский/ТАСС, фото, 2024
© Оформление.
ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024
Издательство Азбука®
* * *
Вдохновенье! —
июльским утром
вдох за вдохом вдыхая небо,
начертать
сто поэм
в минуту,
над блокнотом согнувшись немо.
А потом
по бетонным трассам
зашагать,
воспевая трассы
всем аллюром аллитераций,
всеми выдохами
ассонансов,
чтоб запыхтели ритмы —
напористые насосы,
чтоб рифмы,
как взмахи
бритвы,
заполыхали на солнце!
Косноязычие
Человечество косноязычно.
Напридумывало приборов,
приструнило моря,
но не сыщет
слов,
подобных
грому
прибоя,
чтоб слова — сплавы стали Дамаска
зазвонили,
заскрежетали.
Но слова —
оловянная масса,
бледный звяк,
подражанье стали.
Рожденье
Миллион пластин голубых
от луны
по волнам пляшут.
Валуны — голубые лбы,
валуны — оккупанты пляжа.
Под луной
крупчатка песка
различима до деталей.
В первый раз ты вот так близка.
Ты похожа на неандерталок.
Бередя бахрому кудрей,
заслонив ладонями очи,
собирались они у морей,
попирая пещеры отчьи.
Забирали они мужчин
на песках,
а не за пирами,
на песках,
у морей!
Молчи!
Я читал — они забирали.
Бьет волна.
Каждый бой волны,
что полночных курантов бой.
Будто кто-то ведро луны
невзначай пролил над тобой,
на тебя,
на сплетенье ног,
на упругость грудей раздетых.
Помолчи.
Это — наша ночь!
Наша первая ночь —
рожденье.
Прощанье
Катер уходит через 15 минут.
Здравствуй!
Над луговиной
утро.
Кричат грачи.
Укусишь полынь-травину,
травина-полынь
горчит.
И никакого транспорта.
Тихо.
Трава горяча.
— Здравствуйте, здравствуйте,
здравствуйте, —
у моря грачи кричат.
Там,
по морским пространствам,
странствует столько яхт!
Пена —
сугробами!
Здравствуй,
радостная моя!
Утро.
Туманы мутные
тянутся за моря...
Здравствуй,
моя утренняя,
утраченная моя!
Вот и расстались.
Ныряет
косынка твоя красная
в травах...
Моя нарядная!
Как бы там ни было —
здравствуй!
Осень
Осень.
Стонут осы
вдоль земли сырой.
Атакуют осы
сахарный сироп,
и петляют осы —
асы у веранды.
Кто сказал,
что осень —
это умиранье?
Осень осеняла
Пушкина и Блока,
ливнями сияла
в облаках-баллонах.
Осень означает:
снятие блокады
с яблок!
Пачки чая!
Виноград в бокалах!
Осень гонит соду
волжскую на гравий,
строит свой особый
листопадный график.
Как вагоны сена,
движется кривая
листокаруселья,
листокарнавалья!
Плоты
По Неве плывут плоты
еле-еле.
По Неве плывут плоты —
плиты елей.
Вот плоты плывут подряд
в страны дальние.
Вот плоты застопорят
у Ростральных.
И пойдут по мостовым,
ковыляя,
и прильнут к мостовым
комлями.
Зацветет на берегах
бор еловый.
Будет хвойный перегар
в буреломе.
Птичий щебет —
хоть куда!
Диспут птичий!
И медведи загудят
деспотично!
Бревна к бревнам —
впритык
еле-еле,
по Неве плывут плоты —
плиты елей.
От Невы каждый вал —
пуд, наверно!
И пульсирует Нева,
будто вена!
Красные листья
Красные листья,
красные листья,
бегают, будто красные лисы,
вдоль переездов железнодорожных,
вдоль перелесков,
по гроздьям морошки,
по родникам,
прозрачным, как линзы,
бегают листья,
красные лисы.
Им бы на кленах,
да
на суку,
да
на черенки паутинки цеплять.
Красные листья ловят секунды,
ловят,
как лисы
ловят цыплят.
Бури сорвали
красные листья,
но не втоптали в почву!
Не втопчут!
Бегают листья — красные лисы
с кочки на кочку,
с кочки на кочку,
мимо шлагбаумов черно-белых
бегают,
бегают,
бегают,
бегают...
Старик и море
Если нырнуть в первую прибрежную волну и вынырнуть со второй, то как бы ни был силен пловец, его неизбежно унесет в море.
Их было двое:
старик и море.
А пена —
розовая
пряжа!
А брызги —
розги,
а брызги —
пряжки!
Прожектора уже умолкли.
Их было двое:
старик и море.
И дело двигалось к рассвету.
Песчаник —
желтизна и глянец.
Первоначальный луч — разведчик
по волнам расплывался кляксой.
Как окрыленно
взмывали воды!
Валы-рулоны,
рулоны —
ордами
на берег
маршировали
друг за другом,
горбатый берег
бомбардируя.
Их было двое:
старик и море.
Старик
в брезенте, как в скафандре,
старик
в резине, как в ботфортах,
старик был сходен с утиль-шкафами
по приземленности,
по форме.
Нос ромбом.
Желваки шарами.
Щетина — частокол на скулах.
Щеку перекрестили шрамы —
следы пощечины акулы.
Да,
щеки — зернами брезента,
дощаты руки от усилий.
Старик был прочен и приземист,
как, повторяю, шкаф утильный!
Старик предчувствовал:
неделя,
от силы — год,
и он не сможет
севрюжин, сумрачных, как дебри,
приветить старческой кормежкой.
Ему привиделось:
в больнице
старик жевал диет-питанье.
И ржали сельди-кобылицы,
и каблуками его топтали.
Чужие сети
седлали
сельди.
Галдело
море —
во всей гордыне!
И молодые вздымали сети.
Гудели мускулы,
как дыни.
На берегу канаты.
Канты
на мотоботах.
Крабы — стадо!
Старик шагнул в волну, как в хату.
И всё.
И старика не стало.
Как окрыленно
взмывали воды!
Валы — рулоны!
Рулоны —
орды!
А пена —
розовая
пряжа!
А брызги —
розги!
А брызги —
пряжки!
И все равно
их было двое:
Старик
и Море!
Краснодар
Солнце — полной дозой!
Красота!
Что за город, что за
Краснодар!
Носят краснодарки —
примадонны
красные подарки —
помидоры.
Пухлые, —
сайки!
речистые, —
моторы!
Краснодарки сами —
помидоры!
«Нет» — банальным истинам!
Дети — матадоры,
не «цветы жизни» —
помидоры!
Воздух медно-муторен
и медов.
Солнце — самый мудрый
помидор.
Бойкий и бедовый,
как бидон,
город помидоров,
Город — Помидор!
Новороссийская ночь
Мир умиротворился.
Ночь.
Огни, как зерна риса.
Ночь.
Над Новороссийском
ночь.
Черна невыразимо
ночь.
А море — гоноболь.
Стекло.
Прожектор — голубой
циклоп.
Пять рыбаков — пять бурок
в лодке.
А ну, раздвинет буря локти?
Пять рыбаков.
Пять бурок — стяг.
Кобенится мотор — кабан.
В прожекторе — луче блестят
пять лиц —
пять голубых
камбал.
Чайная
Чайная —
ни чаю и ни чашек.
Лишь чугунный чайник,
прокопченный чайник.
Сочно —
апатитами,
млеют, млеют
очень аппетитные
пельмени.
Зубы разинули —
не до тарелок —
рыбаки-грузины,
рыбаки-греки.
Усы-полувенки,
фиолетовые скулы,
носы, что плавники
у акулы.
В чайной чавканье,
скрежет лука!
Пьем кагор из чайника,
как из люка!
Пьем,
а челюсть лязгает
о чугун.
Шашлыки ласковые —
с кочергу!
На четвертом чайнике
я полез в корзину:
— Мать моя — гречанка,
а отец — грузинка!
Шел я ошалелый,
шел в полушоке,
кустарники алели,
по щекам щелкали.
Ветер жаркий бил в лоб —
тысяча по Цельсию.
В это лето был улов
на пятьсот процентов!
* * *
Язык
не бывает изучен.
Земля не бывает изъезжена.
Над нами
созвездья созвучий!
Под нами
соцветья черешен!
А перед нами, перед —
зеленые ромбы гати,
сам…