Сирена морских глубин

16+

Sumi Hahn

THE MERMAID FROM JEJU

Издательство выражает благодарность литературному агентству Andrew Nurnberg Literary Agency за содействие в приобретении прав.

Перевод с английского Анастасии Рудаковой

Серийное оформление Татьяны Гамзиной-Бахтий

Оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий

Хан С.

Сирена морских глубин : роман / Суми Хан ; пер. с англ. А. Рудаковой. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2024. — (Розы света).

ISBN 9785389268463

После освобождения от японской оккупации в 1945 году власть в Корее захватило националистическое правительство, которое при поддержке американцев начало истреблять коммунистически настроенную часть населения. В 1948 году войска высадились на остров Чеджудо, где в деревне Одинокий Утес жила юная красавица Чунчжа. Сама девушка, а также ее мама и бабушка были хэнё, ныряльщицами, которые ежедневно погружались в морскую пучину, чтобы добыть водоросли и моллюсков для еды и продажи. Но репрессии со стороны властей ужесточаются. Людей хватают и убивают по малейшему подозрению. Безвинной жертвой стала мама Чунчжи, едва не погиб ее жених Суволь. Девушка понимает, что впереди ее ждут тяжелые испытания. Как же выжить в этом суровом мире?

Моим дорогим

Майку и Гриффину, Рэйвен и Кире

Филадельфия. 2001 год

Тем летом эмбол притаился в своем убежище за правым коленом миссис Чунчжи Мун. Этот маленький сгусток не причинял боли и никак не давал о себе знать. Колеблемый стремительным потоком крови, он не двигался с места, пока миссис Мун часами готовила свое прославленное кимчхи, и на него ничуть не влияли ее усердные старания улучшить свою технику владения клюшкой для гольфа. Красный комочек был невосприимчив даже к изредка случавшимся у нее приступам тоски по дому, когда она, чтобы заглушить рыдания, включала душ и оплакивала остров Чеджудо́, с которого бежала зимой 1948 года.

29 августа 2001 года в 18 часов 47 минут правую ногу миссис Мун пронзила острая боль. Не забыла ли она размяться после урока гольфа? Женщина позвала мужа, доктора Муна, который смотрел в гостиной обучающее видео и практиковался в выполнении ударов по мячу:

— Пора ужинать, йобо1!

Миссис Мун наклонилась и потерла икру, которая как будто чуть припухла. Доктор Мун отправил мячик в чашку, имитирующую лунку, и пробормотал «угу».

Семья, состоявшая из четырех человек, села за стол и вознесла христианскую благодарственную молитву за пищу. Пока разворачивали салфетки и готовили палочки для еды, миссис Мун собиралась с мыслями, чтобы обратиться к приехавшим погостить дочерям: Хане, чье имя, как уверяла акушерка в родильной палате, звучало вполне по-американски, и Окчже, которую назвали в честь прабабушки.

Обеим дочерям необходимо срочно найти себе мужей и родить ей внучат, желательно мальчиков. Миссис Мун — столп корейско-американской общины Филадельфии — желала планировать свадьбы и столетние юбилеи, а не церковные обеды и матчи по гольфу. Больше всего на свете ей хотелось положить конец вежливым расспросам о дочерях — без сомнения, умных и привлекательных, однако в свои не юные уже годы, сорок и тридцать семь лет, до сих пор остававшихся старыми девами.

Миссис Мун откашлялась, намереваясь взять слово. Одновременно крохотный сгусток оторвался, очутился в красных стремнинах кровотока и после недолгого захватывающего путешествия попал в вязкую трясину верхней доли левого легкого. Миссис Мун ошибочно приняла внезапно участившееся сердцебиение за волнение. Задыхающаяся женщина ударила себя в грудь, ощущая знакомую дрожь в теле: она тонула, хотя находилась на суше. Миссис Мун впилась пальцами себе в горло, пытаясь поймать глоток кислорода.

Ее дочери и муж замерли, не донеся палочки до рта, а миссис Мун поднялась с места, ухватилась за край стола и выхаркнула изо рта красную струю, угодившую в пустую тарелку.

Когда коллеги доктора Муна поставили диагноз: эмболия с летальным исходом, он покачнулся и ощутил, как земля уходит из-под ног. Все научные термины вылетели у него из головы, в которой теперь царил гулкий туман. Когда-то он увез Чунчжу с ее океанской родины, а теперь она навсегда уходила от него.

Его уха коснулся тихий плач. Доктор Мун посмотрел на дочерей, чьи слезы брызнули ему на лицо и наполнили рот теплой соленой влагой. Их руки удерживали его, точно якоря. Мужчина закрыл глаза.

Он вспомнил солнечный день на побережье Джерси, когда его маленькие дочери, шустрые, как крольчата, собирали камешки и складывали их в красные пластиковые ведерки. Чунчжа, присев на корточки, наблюдала за ними. Обращаясь к девочкам, она водила руками по песку.

— Что ты делаешь, Хана?

— Работаю.

— Ты так занята, Окчжа. Чем же это?

— Мы собираемся ловить рыбу, омма.

Голос у Чунчжи потеплел.

— У вас нет удочки. И сети тоже. Как же вы будете рыбачить?

Хана пожала плечами:

— Руками.

— Ты сообразительная, как хэнё, — улыбнулась Чунчжа.

— Кто это — хэнё? — прищурившись, поинтересовалась у матери Окчжа, в то время как ее старшая сестра ушла с ведерком за водой.

— Хэнё — это нечто вроде корейских русалок с острова Чеджудо, самого красивого места в Корее. Я жила там, когда была такой же маленькой, как ты сейчас.

— Они настоящие русалки, омма? Или невсамделишные?

— Настоящие. Они каждый день приносят своей семье еду.

— Я хочу их увидеть!

Чунчжа погладила дочь по волосам.

— Когда подрастешь, я отвезу тебя туда. — Женщина наклонилась и прошептала: — Давным-давно, в детстве, я тоже была русалкой, но это секрет.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Весло ломается, но не то, что из настоящего дерева с горы Халласан.

Снасть рвется, но не та, что из прочных веревок с мыса Сонхоль.

Военный корабль в океане, пожалуйста, уплывай.

Плыви куда угодно, только не сюда.

Из «Песен хэнё Чеджудо», записанных Музеем хэнё

1

ОСТРОВ ЧЕДЖУДО. 1948 ГОД

— Чунчжа!

Чьи-то руки затрясли ее так сильно, что зубы застучали, словно камешки.

— Очнись, Чунчжа!

Если она не послушается, ее заставят выскребать раковины морских ушек и таскать к баку ведра с водой. Но девушка так устала, что сейчас хотела только спать.

— Чунчжа!

Ей отвесили крепкую пощечину.

Девушка открыла глаза — и тут же опять зажмурилась: слишком яркий свет! Изо рта у нее потоком хлынула вода. Она моргнула и стала хватать ртом воздух.

Над Чунчжой стояла мама, по коже которой, точно серебро, струилось море. Чунчжа начала отфыркиваться. Мама опустилась на землю и положила голову девушки себе на колени, гладя ее по волосам.

— Ты жива, Чунчжа! — Руки у мамы были очень теплые. — Ты слишком глубоко нырнула, но морской царь вернул тебя, и ты снова на суше…

Раздался голос бабушки:

— Надо расспросить ее, что она видела, пока была там.

— Тсс… не сейчас, — возразила мама. — Не беспокой ее.

Возле уха зазвучал горячий бабушкин шепот:

— Запомни свой сон про море, Чунчжа. Когда проснешься, высохшая и согревшаяся, вспомни сны наяву, которые видела под водой…

В кулаке у Чунчжи было зажато нечто твердое и колючее, что причиняло боль. Она разжала пальцы. На окровавленной ладони лежала раковина. Девушка протянула ее матери, которая высоко подняла раковину и крикнула:

— Она ее не выпустила!

Послышались радостные возгласы и восхищенный ропот. Чунчжа огляделась. Она лежала окруженная женщинами, по которым, так же как по матери и бабушке, стекали океанские струи.

— Теперь ты настоящая хэнё, — прошептала мама. — Ты принадлежишь морю так же, как я, как бабушка. Ты попала к морскому царю, совсем как нищенка Симчхон, и живая вернулась назад с его подарком! — Мама разбила створки камнем и ногтями выскребла мясо моллюска. — Ешь, — велела она.

Чунчжа отвернулась. Хватит с нее моря.

Но мама поднесла солоноватую массу к ее губам и заставила проглотить. Крохотная частичка моря скользнула вниз по пищеводу и очутилась глубоко в утробе, заставив Чунчжу закашляться.

И девушка выплюнула жемчужину.

С того самого дня, когда Чунчжа чуть не утонула, ей было позволено ходить вместе с матерью и бабушкой к морю, вместо того чтобы оставаться дома и присматривать за младшим братом. Теперь этим занималась ее сестра Гончжа, которая насчитывала всего восемь лет от роду, но уже умела варить отличную пшенную кашу.

— Я, пожалуй, и курицу смогу приготовить, — похвасталась Гончжа.

— Но ты не знаешь, как ее зарезать, ощипать и выпотрошить! — воскликнул Чжин.

— Очень скоро тебе придется самому о себе заботиться, никчемный мальчишка! — не осталась в долгу Гончжа. — Потому что я вырасту и тоже буду нырять, как омман, хальман и Чунчжа.

— Тише! — отрезала мать и, опустившись перед сыном на корточки, посмотрела ему в глаза. — Слушайся свою нуну. Помни: пока нас не будет, Гончжа — твоя мама. Веди себя как мужчина. Вы вдвоем должны прополоть огород и покормить кур. Когда закончите, три раза напишете алфавит. Вон там, на земле за забором, чтобы куры не затоптали. Потом можете поиграть.

Мама встала, чтобы собрать все необходимые для работы принадлежности — кирки, ножи, серпы, пеньковые сетки и веревки, плетеные корзины, выдолбленные тыквы, куски ткани, хворост для растопки и пресную воду — и разделить их между своей старшей дочерью, матерью и собой.

Втроем с большими свертками на головах они спустились по каменистой тропинке к берегу. Предрассветное небо было чернильно-черным, но их глаза были привычны к еще более темному океану. Женщины передвигались во тьме, находя дорогу босыми ногами.

— Айгу! — воскликнула бабушка. — У меня слишком старые ноги, чтобы ходить по этим ужасным черным камням.

— Айгу, — хихикая, передразнила ее Чунчжа, — у меня слишком молодые ноги, чтобы ходить по этим ужасным черным камням.

— Тише! — прикрикнула мама. — Вы разбудите моллюсков в их постелях.

— Расскажи, что ты помнишь из своего морского сна, — попросила бабушка, когда мама опередила их на несколько шагов, чтобы пинками убирать с тропинки большие камни.

Бабушка не одну неделю каждое утро и каждый вечер задавала этот вопрос, надеясь, что у внучки что-нибудь да всплывет в памяти.

— Я мало что припоминаю, хальман, — посетовала Чунчжа. — Помню, как опускалась все ниже. Вокруг было темно, холодно и мокро. Я не могла дышать, не могла шевельнуться. Помню, как мне подумалось: «Я уже умерла». Вместо того чтобы помочь маме, я лишь принесу ей горе. И вдруг я снова смогла двигаться. Морской царь и его прислужницы смотрели, как я снова всплываю. Я изо всех сил устремилась наверх, к свету. А когда очнулась, в кулаке у меня было зажато что-то, что, я точно знала, мне нельзя выпускать.

— У тебя осталась жемчужина, — сказала бабушка, — но ты потеряла сокровище.

Чунчжа промолчала.

— Настоящим сокровищем был твой сон о море, но морской царь заморочил тебе голову жемчужиной, чтобы ты вернулась в этот мир с драгоценностью вместо истины. — Бабушка вздохнула.

Мама выменяла эту жемчужину на большой мешок белого риса и новый серп. Чунчжа не понимала, почему ее сон ценнее жемчужины, хотя бабушка рассказывала ей о своей прапрабабушке, которая запомнила морской сон и поделилась его богатствами со всей деревней.

— Она целую жизнь мечтала об этом морском сне. А когда выкашляла из своего тела океан, разум ее прояснился, и у нее осталась ясная картина всего, что произойдет в будущем. Она знала, когда подует тайфун, какая зима будет морозной, а какое лето — засушливым. Знала, где океанские воды кишат лакомыми тварями, а где только голые камни и песок. Когда она встретила мужчину, за которого должна была выйти замуж, то сказала ему: «Я видела тебя во сне, и ты станешь моим мужем». Было нелегко жить, зная, что случится дальше. Обычно она помалкивала об этом. Но в тот день, когда утонула ее мать, она пыталась остановить ее, умоляла не выходить из дому. Мать, более мудрая, чем ее одаренная дочь, не послушалась: даже когда знаешь, что скоро взойдет солнце или начнется прилив, помешать им ты все равно не в силах.

Чунчжа задумалась: возможно, зная час своей смерти, можно как-то отсрочить ее?

— Твоя прапрабабушка предвидела и собственную кончину? — спросила она.

— Может, и предвидела, — фыркнула бабушка, — но никогда никому не открывала эту тайну. Ее так печалило, что ей известен конец каждого из окружавших людей, что беспокойные духи всех мастей проникли в ее разум и затуманили его. Однажды вечером она поскользнулась и ударилась головой о черные камни. И очнулась несмышленой, как двухлетнее дитя. Жителям деревни пришлось привязать ее к дереву, чтобы она не спрыгнула с обрыва. Но пока никто не видел, она ослабила путы и высвободилась. Ее выброшенное волнами тело с головой, расколовшейся как яйцо, нашли на берегу. Таким образом морской царь напомнил нам: все, что приходит из моря, обязательно туда возвращается.

На берегу пылали костры. Между ними сновали женщины, разжигая огонь, сматывая веревки и проверяя, нет ли трещин в выдолбленных тыквах и прорех на сетках. Несколько ныряльщиц пели песню, напоминавшую завывания ветра. Кто-то, потирая ладони, нараспев читал молитвы морскому богу. Когда начало светать, в небе появились морские птицы. Чунчжа бросила принесенный хворост в общую кучу.

— Выбери себе тольчу! — гаркнула староста.

Чунчжа поспешила к кромке воды, где пестрели черно-белые камни, дочиста отмытые ночными приливами. Она нашла гладкий камень размером с кабачок и показала бабушке, которая, взвесив его в руке, одобрительно кивнула. Перед костром выстроилась первая группа ныряльщиц в предназначенных для погружения льняных одеждах; глаза их были закрыты, лица освещал пылающий огонь.

— К воде! К воде! Заходим в море!

Ныряльщицы закрепили на поясах серпы для морских водорослей и кирки для откалывания моллюсков. Поплевали в свои маски и растерли слюну по стеклу. Мать Чунчжи, надев толстые шерстяные рукавицы, помешала палкой тлеющие угли в костре и вытащила из него камни, чтобы они немного остыли на песке.

Первая группа хэнё, держа в руках нагретые каменные грузила, обвязанные пеньковыми веревками, стояла наготове во главе со старостой, которая должна была вести их к месту погружения.

Босые женщины ступили в воду, обхватив руками тыквы-поплавки. Каменные грузила согревали им животы. Их льняные костюмы потемнели, затем сморщились и прилипли к коже. По мере того как они проходили сквозь волны, пение становилось все тише, уступая место плеску воды и стуку сердец.

Океан жадно всасывал каждую ныряльщицу. Но женщины были готовы к битве. Они били ножами по вцеплявшимся в них пальцам морской травы. С помощью кирок откалывали прилипшие к подводным скалам раковины. Они трудились в океане, напевая про себя песни своих праматерей, которые осваивали пучину до них.

Ты должна выбраться из океана, пока у тебя не онемели пальцы и губы. Хватай добычу и устремляйся обратно, к свету. Когда твоя голова покажется на поверхности, выпусти со свистящим стоном воздух, который ты задерживала в груди.

Прислонись щекой к выдолбленной тыкве, что покачивается на воде и мечтает о земной тверди, на которой она когда-то покоилась. Положи раковину в сетку и поблагодари морского царя за подарок. Закрой глаза и представь, что солнечный жар проникает вглубь тебя.

Сделай еще один глоток сверкающего воздуха.

И снова ныряй в пучину.

2

Мама на глазах у завистливо наблюдавшей за ней Чунчжи опустила в большой деревянный короб увесистый ком мокрых водорослей. Сверху положила притаившиеся в своих раковинах морские ушки и накрыла их другим комом водорослей. Затем, вылив сверху ковш морской воды, плотно закрыла крышку. Чунчжа крепко держала заплечную раму, пока мама привязывала к ней короб.

Раз в год, отправляясь на гору Халласан, мать надевала носки и плетеные соломенные сандалии, которые ни разу не чинили. На ней была еще не успевшая вылинять ярко-оранжевая накрахмаленная блуза с пятью деревянными пуговицами вместо обычных завязок. В узле волос на затылке поблескивала серебряная заколка, позаимствованная у бабушки. В неярком свете заходящей луны мама могла бы сойти за двойника своей дочери.

Чунчжа глубоко вздохнула и сделала новую попытку:

— Пожалуйста, омман! Ты же обещала, что в этом году пойду я!

С тех пор как мама объявила о своем намерении принести с Халласана поросенка, Чунчжа стала проситься на гору вместо нее. Она говорила шепотом, потому что в доме все спали, но куры открыли глаза и уставились на нее.

— Отпусти меня, пожалуйста! Клянусь, со мной все будет в порядке.

Чунчжа, еще не отваживавшаяся в одиночку удаляться от своей деревни больше чем на два часа пути, до сих пор не бывала на священной горе и видела ее только издалека.

Мама взвесила заплечный короб в руках, кончиками пальцев ощупывая надежность всех узлов. Вес короба напомнил ей о том, что придет день — и она уже не сможет совершать такие восхождения. Когда это время настанет, она будет встречаться со своей подругой, женой свиновода, лишь в городе, на рынке. Женщина примечала в глазах Чунчжи ту же неугомонность, которая в юности была присуща и ей самой.

Чунчжа заметила, как мать сжала губы. Девушке уже исполнилось восемнадцать, а она еще не засвидетельствовала свое почтение богу горы. Вполне понятное упущение, учитывая, что на острове полным-полно чужаков. Нынче невозможно выбраться в город, не увидев по пути по меньшей мере полдюжины повозок. А моторы проносились мимо с такой частотой, что старик, живший рядом с шоссе, стал поговаривать о том, чтобы открыть придорожную лавочку. Только вчера он насчитал два автобуса, четыре мотоцикла и военный грузовик, битком набитый солдатами.

Автомобильное движение, несмотря на его новизну, лишь усиливало всеобщую тревогу. Мама, вероятно, беспокоилась насчет ныряльщицы, согласившейся на время отсутствия занять ее место. Эта женщина стала свидетелем схватки угря с осьминогом в луче света. Фиолетовые щупальца осьминога вцепились в темного угря, а тот острейшими зубами впился в голову противника. Смертельные объятия двух существ в светящемся ореоле настолько заворожили ныряльщицу, что она едва успела вовремя всплыть на поверхность. Напуганная хэнё целую неделю не совалась в воду, однако уверяла, что справится с поручением. Мамино беспокойство было понятно: подходит ли эта женщина для того, чтобы руководить погружениями в ее отсутствие?

Почувствовав колебания матери, Чунчжа сунула руки в лямки заплечного короба. Она встала и, когда вся тяжесть короба обрушилась на нее, судорожно выдохнула. Однако притворилась, будто откашливается.

— Видишь, как легко я его поднимаю? Если пойду я, ты сможешь очень многое сделать тут. Пожалуйста, позволь помочь тебе, мама!

Женщина покачала головой.

— Маленькая плутовка! — Она всегда ворчала на своих детей, прежде чем уступить их просьбам.

Чунчжа подавила взволнованный вскрик и обвила шею матери руками:

— Спасибо!

Мама стряхнула с себя ее руки.

— Я отпускаю тебя не потому, что ты этого хочешь, а потому, что это поможет мне, — отрывисто проговорила она, уже заранее продумывая все, что можно будет сделать в неожиданно высвободившиеся часы. — К тому же тебе давно пора нанести визит горной богине. — Женщина покосилась на Чунчжу, которая, подражая матери, на всякий случай надела свою лучшую блузу. Девушка заплела волосы в косу и умыла лицо. Выглядела она вполне прилично, вот только ноги были босые. — Надень сандалии.

Чунчжа поморщилась:

— Они слишком тесные. И вообще, без них удобнее.

— Обувь предназначена не для удобства. Когда ты доберешься до дома свиновода, у тебя должен быть пристойный вид.

Мать села на черный камень и сняла сандалии и носки.

— Можешь взять мои.

Носки еще хранили тепло маминого тела. Девушке удалось натянуть их, а вот соломенные сандалии оказались малы.

Мама взглянула на ступни дочери:

— Ну как?

Чунчжа попыталась пошевелить пальцами ног. Сандалии матери были слишком маленькими, но девушка не хотела дать ей повод передумать. Она готова заниматься чем угодно, лишь бы не проводить еще один скучный день, собирая водоросли и обучая этому юных ныряльщиц, вверенных нынче ее попечению. А обувь, как и правда, — вещь растяжимая.

— Отлично.

— Что ж, вот и славно. Отправляйся на Халласан вместо меня. — Мать в раздумье прикрыла глаза. — Ты пройдешь мимо двух святилищ, но у тебя не будет времени останавливаться там по пути наверх. Засвидетельствуешь свое почтение после того, как доставишь морские ушки.

Когда мама повесила на шею Чунчже тяжелую выдолбленную тыкву на ремне, девушка едва не охнула от тяжести нового груза.

— Не пей из тыквы. Это морская вода — для того, чтобы водоросли оставались мокрыми. Можешь пить по пути из ручьев, как только сойдешь с повозки. Первый ручей найдешь у подножия горы, после того как минуешь последнее бататовое поле. Пару часов спустя увидишь большую скалу, напоминающую тольхарыбан. Там откроешь короб и польешь водоросли из тыквы. К тому времени ты будешь совсем близко от цели, всего в трех тысячах шагов. Солнце уже поднимется высоко, и тебе придется идти очень быстро, иначе моллюски погибнут и твои усилия пропадут даром.

Когда Чунчжа сделала первый шаг, вес заплечного короба заставил ее покачнуться.

— Тебе уже восемнадцать, и ты очень сильная, — сказала мама, чтобы подбодрить дочь. — Даже сильнее, чем была я, когда впервые поднялась на Халласан.

— А если я споткнусь и упаду? — Чунчжа уже сомневалась, хорошее ли дело она затеяла. Собирать водоросли скучно, зато нетрудно.

— Тогда ты встанешь и продолжишь путь.

— А если я слишком задержусь в дороге и морские ушки испортятся?

— Тогда ты подведешь жену свиновода, а у нас грядущей зимой не будет свинины. А я стану считать тебя глупой девчонкой. Не говори о бедах, не то накликаешь их. Выброси эти мысли из головы. — Мама свистнула, чтобы невезение перешло с дочери на нее. Она повесила на шею Чунчже маленький кошелек и спрятала его под блузу. — Одна монета — вознице, две — констеблю2 на перевале. Скажешь ему, зачем идешь, в точности повторив эту фразу: «Я доставляю улов хэнё из деревни Одинокий Утес свиноводу с фермы „Дом в облаках“». Если он попросит тебя показать, что в коробе, немедленно повинуйся.

Чунчжа кивнула. Ее внезапные опасения исчезли, сменившись волнением, связанным с самостоятельным выходом за пределы деревни.

— Не забудь передать жене старшего сына мои поклоны, а также извинения. — Мама закусила губу. — Будь начеку. Если увидишь что-нибудь подозрительное, сойди с дороги и постарайся, чтобы тебя не заметили.

— Что значит — подозрительное, омман? — спросила Чунчжа, пытаясь подтянуть носок, но объемистый короб за плечами мешал ей.

Мама притворилась, будто поправляет веревки, которыми был перетянут короб. Буквально на днях националистские солдаты3 совершили нечто невообразимое, войдя в пультхок, пока ныряльщицы грелись у костра. Ухмыляющиеся мужчины находились внутри, пока сгорбленная старуха не прогнала их палкой, бормоча что-то себе под нос. Если бы мужчины поняли, что́ она говорит, им стало бы не до смеха, ведь она прокляла их на древнем языке, которого жители материка не знали. Женщина развязала и снова завязала узел. Она и помыслить не могла, что вспомнит добрым словом японских негодяев4. Те никогда не запятнали бы себя вторжением в скромное женское пристанище.

— Просто внимательно наблюдай за всем, что тебя окружает. Не отвлекайся. Ты же не хочешь случайно наткнуться на горе на змею или кабана.

Мама направила Чунчжу в сторону большой дороги. Ее прощальное напутствие служило одновременно памяткой и талисманом, призванным избавить дочь от забывчивости и бед:

— Пусть ноша покажется тебе легкой, пусть твои шаги буд…