Максим и Федор

Оглавление
Максим и Федор. Вещь в трех частях
Папуас из Гондураса. Бред в двух частях
Домашний еж. Сказка
Царь зверей
Полусухариный сад. Книга стихов
Басни
Песни
Всемирная литература
Иллюстрации
Комментарии
Примечания

Оформление обложки Вадима Пожидаева

 

В оформлении книги использованы живописные произведения Владимира Шинкарева

 

Шинкарев В.

Максим и Федор : избранные сочинения / Владимир Шинкарев. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2024. — (Азбука. Голоса).

 

ISBN 978-5-389-27444-0

 

18+

 

Владимир Николаевич Шинкарев — петербургский художник и писатель, сооснователь творческой группы «Митьки», идеолог митьковского движения.

«Максим и Федор» — одно из самых известных произведений самиздата 1970–1980-х годов, разошедшееся на цитаты, подобно «Двенадцати стульям» или «Опе­рации Ы». Необычайная легкость, ироничность и вместе с тем подлинная глубина сделали этот текст всенародно любимым самыми разными поколениями.

Максим и Федор — друзья, «полная противоположность», как любит подчеркивать сам Максим, стихийные философы («Максим часто говорил: „Одинаковое оди­наковому рознь!“»). Не менее важными героями наряду с Максимом и Федором (и компанией) здесь становятся время и быт — очень узнаваемые детали позднесоветской повседневности вплетаются в универсальный макрокосм человеческой жизни. Максим и Федор, а также ученик их Петр — тоже универсальные герои — герои петербургского текста, который у Шинкарева лишен характерной зловещности, но сохранил магическое измерение. Они осваи­вают дзен-буддизм и, если верить слухам, совершают путешествие в Японию; они предпочитают вермуту портвейн и, преодолев все мыслимые и немыслимые трудности, наконец достигают Царского Села; они неспешно живут свою жизнь, находя прелесть в самых обыкновенных вещах, и это их свойство заражает и читателя.

В настоящее издание включены основные литера­турные произведения Владимира Шинкарева: «Максим и Федор», «Папуас из Гондураса», «Домашний еж», «Всемирная литература» — эссе, сопровождающие картины о шестна­дцати великих произведениях (от «Илиады» до «Преступления и наказания»), иллюстрации к текстам.

 

© В. Н. Шинкарев, текст, иллюстрации, 2024

© Оформление.

ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024

Издательство Азбука®

Максим и Федор

Вещь в трех частях

 

 

 

 

Как и все, что я делаю,
посвящается Игорю Константинову
 [1]

 

 

 

 

Все казалось ему странным в этом мире, соз­данном как будто для быстрой насмешливой игры. Но эта нарочная игра затянулась надолго, на вечность, и смеяться уже никто не хочет, не может...

...Внутри бедных существ есть чувство их другого, счастливого назначения, необходимого и непременного, — зачем же они так тяготятся и ждут чего-то?

А. Платонов [2]

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Мысли

(Афоризмы, Максимы [3], Федоры)

* * *

Один Максим отрицал величие философии марксизма, однако, когда его вызвали куда надо, отрицал там свое отрицание, убедившись тем самым в справедливости закона отрицания отрицания.

* * *

Максим презирал безграмотность и не­высокие интеллектуальные данные своего друга Федора и любил подчеркнуть, что они друг с другом полная противоположность. Нередко на этой почве между ними разворачивалась ругань и даже драка. Как-то раз, крепко вломив Федору, Максим с удовлетворением отметил, что овладел законом единства и борьбы противоположностей [4].

* * *

Знакомый Максима Петр (о нем подробнее речь впереди) с детства испытывал непреодолимую тягу к самоубийству. Идя по мосту, он нередко не выдерживал искушения покончить счеты с жизнью — бросался вниз... Остальную часть пути одумавшийся Петр преодолевал вплавь.

Суицидальные [5] настроения, обуревавшие впечатлительного юношу, помогли ему приобрести отличную закалку и данные спортс­мена-разрядника.

Максим, комментируя это дело, с благодарностью отозвался о законе перехода количества в качество, которым не стоит брезговать.

* * *

Вскоре Максим с такой силой овладел философией марксизма, что мог без труда изобретать новые непреложные законы развития человеческого общества.

Так, глядя на своего друга Федора, да и просто так, допивая вторую бутылку порт­вейна, Максим часто говорил: «Одинаковое одинаковому рознь!»

* * *

У Максима было много сильных мыслей, даже трудно специально выделить. Так, например, его часто посещала необыкновенной силы мысль: «Где занять четвертной? [6

* * *

Случалось, что и Федор мог кое-чему на­учить Максима. Так, однажды Максим дал Федору почитать одну книгу (из тех, о ко­торых лучше не разговаривать с малознако­мыми людьми) [7]. Федор пошел на бульвар почитать, однако замечтался, попил пива — да и не заметил, как посеял книгу.

— А где книга? — осведомился Максим вечером.

— Посеял, — отвечал Федор.

Максим осыпал Федора бранью, однако последний, не сплошав, спросил:

— А что, книга была хороша?

Максим в ответ лишь заскрежетал зубами. Тогда Федор продекламировал строки Некрасова:

 

Сейте разумное, доброе, вечное!
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ!

 

Максим, не зная, как возразить, лишь скрежетал зубами.

* * *

На алтарь мысли Максим мог положить все, даже предметы первой необходимости.

Однажды он сказал:

— Когда я думаю, что пиво состоит из атомов [8], мне не хочется его пить.

* * *

Знакомый Максима Петр любил рассуждать в том смысле, что человеку все доступно и прочая.

Максим, хмуро прослушав эти рассуждения, подобно баснописцу Эзопу [9], молвил:

— Тогда выпей из дуршлага! — И, хлопнув дверью, вышел.

* * *

Заметив, что Максим пьет не закусывая, Федор осведомился, не объясняется ли это тем, что Максим вспомнил о молекулярной и атомарной структуре [10] закуски.

Максим гордо помотал головой и сказал:

— Кто не работает — тот не ест!

* * *

Вот какая реплика приписывается Максиму, хоть это и недостоверно.

Федор с похмелья начинал нескончаемый рассказ про исчезнувших собутыльников, или про то время, когда он учился в школе, или про какие-то деревни. Федор рассказывал бес­связно, надолго замолкая, иногда минут на пять, ограничиваясь одними междометиями или жестами. Петр если не выходил сразу, то мучился, скучал, слонялся по комнате, перебивая Федора своими эскапистскими [11] романтическими байками.

Максим, заметив неприязнь Петра к рассказам Федора, сказал:

— Даже о литературном произведении нельзя судить по содержащимся в нем словам.

Сад камней [12]

(хокку [13], танки [14,15], бронетранспортеры [16])

* * *

Идет Максим по тропке между круч.

Но, поравнявшись с сакурой [17],

Застыл, глотая слезы.

* * *

Проснулся Федор с сильного похмелья —

Лежит в саду японском под сакурой

И плачет, сам не зная, как сюда попал.

* * *

К станции электрички,

Шатаясь, Федор подходит.

Головою тряся,

На расписание смотрит:

Микаса, Касуга, Киото [18],

Авадза, Инамидзума

И дальняя бухта Таго [19].

Что ж? С таким же отчаяньем

Смотрел он и раньше и видел:

Рябово, Ржевка, Грива,

Пискаревка, Всеволожск [20]

И дальняя Петрокрепость [21].

 

Ледяные злые перроны.

* * *

Подбитым лебедем упал на куст сакуры Федор,

Когда Максим ему вломил [22] промеж ушей.

* * *

Максим по тропке шел.

Навстречу Федор.

Максим его столкнул.

— Ты что толкаешься? —

Вскричал с обидой Федор.

— А что ты прешь как танк? —

  ему Максим в ответ спокойно.

* * *

Феномен чоканья желая изучить,

Максим и Федор взяли жбан саке.

И день и ночь работали упорно.

Наутро встали —

В голове как бронетранспортер.

* * *

В саду камней сидел часами Федор,

Максима ожидая.

Максим по лавкам [23] бегал за саке [24].

* * *

Максим стоял с поднятым пальцем [25].

Федор ржал.

Так оба овладели дзен-буддизмом [26].

* * *

Японский друг принес кувшин саке

Максиму с Федором с учтивою улыбкой.

Для закуси велел сакуры принести.

А те, японским языком владея не изрядно,

Ему несут не сакуру, но куру.

* * *

Японский быт вполне освоил Федор.

И если раньше на кровати спал,

То после трапезы с японскими друзьями

Валился прямо на циновку [27],

Не в силах до кровати доползти.

* * *

В тень сакуры присел, мечтая, Федор,

И, том Рансэцу [28] пред собой раскрыв,

Достал махры и вырвал лист на самокрутку.

Картинок не найдя, отбросил том

И погрузился в самосозерцанье [29].

* * *

Склон Фудзи [30] выползает из тумана.

Максим и Федор по нему идут.

Обнявшись, головы клонят друг к другу...

Эх, Хокусая [31] б счас сюда!

* * *

Как брызги пены над ручьем — вишневый цвет.

На тонком мостике сидят Максим и Федор.

И изумрудной яшмою [32] меж ними блещет —

Бутылка в фокусе струящихся лучей.

Счастливая весенняя прохлада.

* * *

Максим ученика Петра работой мучил:

Уборку делать заставлял, сдавать посуду.

Нередко делать харакири [33] заставлял.

* * *

Максим Петра, как мальчика, мог бить

Наследьем классиков.

Ударил в рыло [34] Хокусаем;

Двухтомничком Акутагавы [35]

По хребтине дал.

 

Японская плясовая

Солнце вышло из-за Фудзи,

По реке поплыли гуси.

Молвил Федору Максим:

— Ну-ка, сбегай в магазин.

* * *

К бутылке Федор жадно приложился —

И враз пустая стала.

Максим не знал — смеяться или плакать.

* * *

Не век скорбеть — восток уже алеет,

Торговый люд по лавкам заспешил.

Вот продавец саке врезной замок снимает.

Зевает, рот ладошкою прикрыв,

И Федор, стоя на крылечке,

Ему кричит: «Банзай! Банзай!»

* * *

В глубоком самосозерцанье Федора застав,

Максим, тревожить друга не желая,

Один все выпил перед сном, что было в доме.

Проснувшись, он с раскаяньем отметил:

От слез все рукава у Федора мокры [36].

* * *

Ночь скрыла все.

Прибой шипит во тьме.

Максим, дрожа, на кухне воду пьет.

Туда-обратно

(дзен-буддистские [37] притчи и коаны [38])

* * *

Как-то утром Максим, будучи в сильном похмелье, сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. К нему подошел Федор и обратился с вопросом:

— В чем смысл буддизма?

— Да иди ты в жопу [39] со своим буддизмом! — слабо закричал Максим.

Федор, пораженный, отошел.

* * *

Один юноша, Петр, наслышавшись о философских достижениях тогда еще незна­комого ему Максима, пришел к нему домой и обратился к Федору, которого он по ошибке принял за Максима, с вопросом:

— В чем смысл прихода бодхидхармы [40,41] с юга?

Подумав немного, Федор спокойно сказал:

— Не знаю.

В это время в разговор вмешался Максим и сказал:

— А пошел ты в жопу со своим бодхи­сатвой!

Пораженный Петр, славя Максима и Федора, ушел.

* * *

Другой юноша, Василий, услышав от Петра о случившемся, пришел к Максиму и Федору и обратился к последнему с вопросом, не посоветует ли ему тот поступить в монас­тырь. Федор, разминая папиросу, безмолвствовал.

В разговор вмешался Максим и сказал:

— Да иди ты в жопу!

Просветленный Василий не знал, чей ответ лучше.

* * *

Ученик Василий подарил Федору книгу Дайсэцу Судзуки [42] «Жизнь по дзену». Федор спросил у Максима, как ему поступить с подарком.

— Хоть в сортир вешай, — отвечал Максим.

Просветленный Федор так и поступил.

* * *

Однажды Федор осведомился у Максима:

— В чем смысл дзен-буддизма?

Тот исподлобья глянул на Федора и звез­данул [43] его по больному уху.

Федор, не утерпев, ответил ударом в поддыхало. Максим, превозмогая боль, продолжил урок — дал Федору в глаз, сделал ему шмазь и напоследок, когда Федор уже повернулся, чтобы уйти, дал ему поджопник [44].

Федор вышел.

* * *

Как-то ночью, проснувшись с сильного похмелья, Федор очень захотел пить. Не зажигая света, он вышел на кухню, нащупал на полке бутыль и начал пить. Сделав первый же глоток, он понял, что ошибся, и в бутылке не вода, как он предполагал, а керосин.

Однако Федор с такой силой овладел дзен-буддизмом, что нашел в себе мужество не исправлять ошибку [45] и спокойно допил бутылку до конца.

* * *

Федор, когда бывал пьян, любил поиграть с котом. Однажды утром, проснувшись с сильного похмелья, он обнаружил, что ­вчера, играючи, засунул кота в бутылку [46], откуда извлечь последнего нет никакой возможности. Разбивать же бутылку, конечно, жалко.

Однако уроки дзен-буддизма не прошли даром — Федор, не задумываясь, нашел правильное решение и сдал на приемный пункт бутылку вместе с котом.

* * *

Федор, когда испытывал просветление, сильно радовался и кричал. Соседи часто упрекали его за эти крики, а однажды написали заявление в жилконтору. Из жилконторы пришла повестка с приглашением в нарсуд.

Федор осведомился у Максима, что делать с повесткой.

— Хоть задницу вытирай, — был ответ Максима.

Федор так и сделал.

* * *

При входе в дом Максима и Федора ле­жала деревянная калабаха. Федор, проходя мимо, всякий раз говорил:

— Во! Калабаха!

Петр, ученик Максима, однажды вскричал:

— Да что ты каждый раз говоришь? Я давно знаю, что это калабаха!

Шедший рядом Максим поднес кулак к носу Петра и сказал:

— А это видал?

Пораженный Петр все понял и отчалил.

* * *

Петр заметил, что у Федора есть странная привычка: отстояв длинную очередь у пивного ларька, тот в последний момент не берет пиво, а отходит, правда с заметным усилием. Петр заинтересовался, зачем Федор это делает, если через пять минут он все равно возвращается и встает в очередь.

Федор твердо ответил:

— Чтобы творение осталось в вечности, не нужно доводить его до конца.

Петр хлопнул себя по лбу и удалился.

* * *

— Выпей из дуршлага тогда! — молвил Максим в ответ на хвастливые заявления Петра, что человеку, мол, все доступно и прочая.

Пораженный Петр выпил.

* * *

— Что остается делать человеку, которому на шею уже набросили петлю? — осведомился Максим.

— Сакура красива не только в цвету, — с присущим ему изяществом ляпнул Петр.

Василий вместо ответа взял коробок спичек и уронил на пол — но коробки не разби­ваются от удара об пол, зато от громыхания проснулся Федор и спросонья забормотал: «А? Где я?.. Что?»

Его ответ Максим, как всегда, признал ­лучшим.

* * *

Вот случай крайне недостоверный, но не стоит брезговать и такими сведениями о Максиме и Федоре.

Один раз Максим спросил, в чем, по мнению Петра, заключается смысл дзена.

— Дзен, — сказал Петр, любивший сравнения изящные, но недалекие, — это умение разлить два полных стакана водки из одной четвертинки [47].

— Из пустой, — добавил Василий.

Максим перевел взгляд на Федора.

— И водку не выпить, — молвил Федор.

Максим удовлетворенно кивнул, сказав:

— И в стаканы не разливать.

Максим-моногатари [48]

1

Жил да был один Максим. Один раз он, как говорят, сказал даме, которая работала продавщицей в «Водке — крепкие напитки»:

 

Бодрящий блеск
Зеленой и красивой травы
Соком забвения стал...
Гадом буду —
Еще за одной приду!

 

А продавщица в ответ ничего не сказала, только бутылку «Зверобоя» [49] из ящика достала и одной рукой ему подала.

2

Жил-был Максим. Вот как он однажды сказал даме, работавшей продавщицей в «Водке — крепкие напитки»:

 

Когда бы Клеопатра [50] сама
Моей возлюбленной была,
Навряд ли столько огненного жару
Я получал из рук ее,
Сколь ты небрежным взмахом мне даешь.

 

А продавщица в ответ: бутылку обтерла [51] и перед Максимом на прилавок поставила, но ничего не сказала — может, не поняла или плохо расслышала, не знаю.

3

Жил-был кавалер по имени Максим. Случилось однажды ему так сказать продавщице в винном отделе «Гастронома»:

 

Потрясающе стремительные
Бегут дни нашей жизни,
Подобно току в электропроводах.
Не ты ли, красавица, столб,
Что тот провод над землей вздымает?

 

Может, и ответила бы ему что-нибудь та дама, но не случилось этого, потому что другой кавалер, по имени Петр, оказавшийся тут, так поспешил молвить, наверняка на то основания имея:

 

Это верно ты сказал
Про потрясающе стремительные дни,
Подобные току в проводах,
Которые опору вот в таких столбах имеют.
Без опоры и провод порвется.

 

И, так славя и воспевая эту даму, оба кавалера, однако, ту даму оставили, не дождавшись от нее ответа, и из магазина быстро пошли домой.

4

Жили три кавалера. Первый кавалер носил имя Максим. Второй кавалер носил имя Федор. Третий кавалер носил имя Петр. Один раз кавалер Петр вскочил из-за стола, за которым все трое сидели, обмотал шарф вокруг шеи и груди и быстро пошел в «Гастроном», чтобы увидеться, видно, с дамой, которая ­работала продавщицей в винном отделе. И, увидев, что «Гастроном» открыт и дама та за прилавком стоит, задышал сильно и так сказал (вот как умели сказать молодые люди в те времена!):

 

Да! Не зря Максим сказал
Про потрясающие дни нашей жизни,
Про столбы и гудящие провода,
Вторящие гулу земли,
И…