Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Пролог

Город Верный

В мае, когда с перевалов сходит снег, ждали набегов кокандской конницы.

К ним привыкли, как привыкли к землетрясениям, которые часто беспокоили этот маленький пограничный городок у подошвы Заилийских гор.

Но прошел слух, что в городе Пржевальский, и кокандцев на время забыли.

Что выкинет великий путешественник на этот раз? Запрудит головной арык? Спалит сенной базар?

Главный архитектор города, обрусевший француз Павел Гурдэ, настраивался к отпору. За Пржевальским водилось — как выпьет, сейчас же к нему с идеями:

— Павел Васильевич, голубчик, что это у вас за улица — Арычная? Не звучит. Давайте сделаем ее Пржевальской!

Городской же архивариус, глубокий старик, заставший на своем веку нашествие Наполеона на Русь, открыл журнал и напротив аккуратно выведенной даты — 10 мая 1887 года — оставил потомкам запись: «Нашествие Пржевальского на город Верный».

* * *

Но где же Пржевальский?

Где черноусый красавец в мундире генерального штаба?

В девятом часу Пржевальский добрался до губернаторского дома на Соборной улице. Он искал генерал-губернатора Колпаковского, но нашел записку, которую ему вручил дежурный.

«Приезд Ваш, Николай Михайлович, — прочел он в записке, — доставил большую радость. Садитесь в пролетку. Жду на новой даче».

Тут же подали к крыльцу коляску.

Сев в нее, великий путешественник спросил возницу:

— Далеко ли до губернаторской дачи?

— Рукой подать, ваше благородие, — отвечал дружелюбный кучер. — В Бутаковском ущелье.

— Не ты ли меня катал в прошлый раз по городу?

— Я, ваше благородие. Прикажете по пути в рюмочную?

Николай Михайлович почесал нос.

— Нет, давай на дачу.

Пржевальский не похож на самого себя — не шутит с дежурными казаками, не задирает прохожих, не пьян с утра.

За этим стоит какая-то тайна.

* * *

В полдень на веранде губернаторской дачи пили душистый, заваренный с мятой чай и обжигались горячими баурсаками. За разговорами о хождении в страну Тибет Николай Михайлович вручил губернатору гостинцы: тибетские свистульки из человеческих костей, фанты с предсказаниями от ламы и, конечно, тибетский чай.

От последнего гостинца Колпаковский, неравнодушный к хорошему чаю, пришел в восторг.

— Вы его попробуйте заварить по-тибетски, — посоветовал великий путешественник.

— Это как? — заинтересовался губернатор.

Пржевальский открыл путевой дневник, который всегда держал под рукой, нашел страницу с рецептом и сказал:

— Записывайте. Значит, так: чайный лист залить кипятком, подержать на слабом огне, разлить по пиалам, добавить по вкусу соль, прогорклое масло, жирное молоко и птичий помет. Очень, знаете ли, бодрит! Записали?

— Я запомнил, — сказал Колпаковский. — Но не уверен, что захочу попробовать…

— Зря! В жизни, Герасим Алексеевич, нужно пробовать все! Я вот вчера попробовал насвай. Вкус спорный, но ощущения интересные, хотите послушать? Я записал в дневник.

Как все путешественники, Пржевальский вел путевой дневник. Писал он много и с удовольствием, пользуясь в походе каждым привалом. Со временем он так увлекся, что некогда сухие научные заметки превратились в живой приключенческий роман.

— Погодите-ка, — сказал губернатор, — но ведь про насвай уже написали.

— Кто написал?

— Верещагин. В «Туркестанских записках».

— Верещагин — это который художник? — уточнил Пржевальский.

— Да, художник.

— С бородой как у мужика?

— Точно, с бородой, — подтвердил губернатор.

Пржевальский нахмурился, нашел страницу с описанием насвая, вырвал из дневника и скомкал.

— И хорошо он пишет?

— Увлекательно.

— Что, действительно увлекательно? — ревниво спросил Пржевальский.

— Да, легко читается, — сказал губернатор. — Я за вечер прочел.

Пржевальский вздохнул.

— Можно ли представить такую конкуренцию во времена Беринга? — пожаловался он другу. — Нет! А сейчас? Конкуренция сумасшедшая, Грум-Гржимайло наступает мне на пятки, Семенов-Тян-Шанский в затылок дышит, не хватало еще этого…

— Верещагина?

— Да, Верещагина… И фамилия у него подходящая…

— Куда подходящая?

— Члену Русского географического общества, конечно. Нет, правда, хорошая фамилия.

— Разве это главное? — удивился губернатор.

— А как же иначе? Разумеется, в нашем деле важны и храбрость, и упорство, и пытливость ума, но фамилия — это все-таки главное. Ведь на нас, великих путешественниках, лежит большая ответственность: в нашу честь называют улицы, сопки, озера, диких лошадей…

Пржевальский разгорячился.

— Представьте, что дикую лошадь открыл бы не я, а Грум-Гржимайло, прости Господи. «Дикая лошадь Грум-Гржимайло» — это выговорить невозможно! Нет, великий путешественник обязан иметь благозвучную фамилию. Вот вы, Герасим Алексеевич, на такой фамилии, можно сказать, сидите.

— Да что в ней особенного?

— Будет вам скромничать, с такой фамилией не губернаторствовать нужно, а дальние страны покорять. Только послушайте, как хорошо звучит: ледник Колпаковского или тюльпан Колпаковского, например. Бог мой, я даже немного завидую. Кстати, у меня есть лишнее место в летней экспедиции: что скажете?

— Я бы с радостью, Николай Михайлович, но не могу. На мне город, на мне Семиреченский край.

Пржевальский развел руками, мол, все понимаю.

— Не смею настаивать, Герасим Алексеевич. Экспедицию можно отложить. Но есть у меня к вам одно безотлагательное дело…

— Вот как?

— Да. Строго между нами.

— Что ж, давайте к делу.

Тут Пржевальский напустил на себя таинственный вид и потянулся к переметной сумке, с которой не расставался весь день. Распутав тесьму, великий путешественник вытащил из сумки какой-то предмет, завернутый в грязную, в бурых пятнах, тряпицу.

— Что это?

— Да вот, разверните-с.

— Ну нет, — с сомнением посмотрев на подозрительную тряпку, сказал Колпаковский. — Вы как-нибудь сами.

— Как скажете.

Пржевальский развернул тряпицу и поставил на обеденный стол шкатулку из темного отполированного дерева. Открыв ее ключом (даже не ключом, а каким-то крошечным, не больше нательного крестика, ключиком), он откинул массивную крышку и подвинул шкатулку к губернатору.

Колпаковский с любопытством заглянул внутрь.

На дне шкатулки на подушечке из черного бархата лежала отрубленная рука.

— Что за шутки?! — рассердился губернатор. — Уберите это со стола.

— Да погодите, — сказал Пржевальский. — Извольте приглядеться. Ну? Разве не странные ногти?

Колпаковский заставил себя приглядеться к руке. Ногти на ней действительно были странные, непривычно длинные, с тусклым медным отливом. Губернатор постучал по ним столовой ложкой. Ногти зазвенели.

— Это медь?

— Представьте, да, — сказал Пржевальский.

— Поразительно…

— Еще бы!

— Позвольте, чья эта рука?

— Это, Герасим Алексеевич, рука жезтырнака!

— Кого-кого?

— Жез-тыр-на-ка, — по слогам произнес Пржевальский. — Персонаж такой из казахских сказок, вроде людоеда с медными ногтями.

— Он существует на самом деле?

— Так же, как и дикая лошадь Пржевальского, — улыбнулся великий путешественник. — Когда-то и ее считали выдумкой. Что скажете, Герасим Алексеевич, «жезтырнаки Пржевальского» — неплохо звучит?

— Звучит отлично. Но откуда у вас эта рука?

Пржевальский махнул рукой:

— Лучше не спрашивайте.

Заперев шкатулку на ключик, Николай Михайлович стал заворачивать ее обратно в подозрительную тряпку.

— Я на пороге величайшего открытия, — сказал он, пряча шкатулку в сумку. — Это будет триумф! Куда там Каульбарсу и Тян-Шанскому.

— Вы представите свою находку Географическому обществу?

— Разумеется, но мне нужен живой жезтырнак. От обрубка руки, знаете ли, не тот эффект.

— Как же вы его изловите?

— Я? — Пржевальский пожал плечами. — Никак. Я рассчитывал на вас. Или, точнее, на вашу Кульджинскую канцелярию.

Глава 1

Кульджинская канцелярия

Адмирал Федор Петрович Литке был частым гостем на заседаниях Русского географического общества, куда его приглашали в память о былых заслугах. Старика сажали в глубокое кресло на львиных лапах, в котором он по-стариковски, посреди заседания, засыпал. Проснувшис…