Кочевые повести

КРЫЛАТАЯ

НЕВЕСТА

МАХДИ

Повесть

— Давай-давай-давай!

— На раз-два-три. Раз-два-три. Опа!.. Еще разок. Опа!..

— Да ты газуй! Ты че не газуешь?

— Камень убери-ка. Вон, под колесом.

— Еще раз, давайте!

— Алға!!![1]

Автобус кряхтел, рычал, но заводиться не хотел.

— Перекур! — крикнул водитель Алтай, выползая из кабины, как насекомое: медленно, цепляясь длинными руками и ногами за дверной проем.

Все попа́дали на обочину, некоторые закурили.

— Никогда раньше автобус не толкал, — тяжело дыша, сказал Игорь. Мокрая от пота рубашка быстро остыла и теперь неприятно холодила кожу.

— Это еще ничего! — захохотал седой Еркебулан, отчего дым у него пошел носом, как у дракона. — Вот я как-то по молодости в России электропоезд толкал. Да, реально поезд. Не, не один, конечно. Все толкали. Там обрыв линии был, а мы домой хотели. Вот и толкали, пока электричество не появилось.

— Главное, засветло успеть, — сказал Алтай, потягиваясь. — А то мне рано утром обратно ехать.

— Ниче, щас покурим, поссым и так толкнем, что не поедешь — взлетишь! — засмеялся Валера, блеснув золотыми зубами, и бросил окурок в песок.

— Нам далеко еще? — спросил Игорь.

— Километров двадцать, не больше, — отозвался Алтай.

— Далеко, — вздохнул Игорь.

Начало смеркаться, когда автобус наконец завелся. Игорь думал, что через полчаса они уже наверняка доберутся до места, но ошибся. Дорога стала совсем плохой, ухабистой. Собственно, и дорогой это можно было назвать с трудом. Ехали еле-еле, подпрыгивая на кочках, проваливаясь в ямы.

— Алтай, рули аккуратней! — крикнул Валера. — Я уже всю задницу отбил.

— Не нравится, иди пешком, — огрызнулся Алтай, не оборачиваясь.

Игорь подсел к Еркебулану.

— Что, всегда автобус такой пустой?

— Сегодня же понедельник, — ответил Еркебулан. — В выходные здесь люди стоя ездят. Места себе не найдешь.

— Почему?

— Так базар ведь. Одни торговать в город едут, другие, наоборот, за покупками.

Из-за горизонта медленно выползала любопытная желтая луна. Валера растянулся на заднем сиденье и вовсю храпел. Алтай включил радио, очень тихо, так, что слов было не разобрать, и от этого бормотания в сон клонило еще сильнее. Игорь поболтал с Еркебуланом, а потом снова пересел. Пытался всматриваться в окно, но видел только себя. Автобус урчал и раскачивался, урчал и раскачивался, и Игорю казалось, что его проглотило какое-то чудовище и теперь несет неведомо куда в своем животе. Но это было не страшно, а почему-то даже приятно. Хотелось свернуться клубочком, провалиться в полудрему и никогда из этого живота не выбираться. И Игорь закрыл глаза.

— Эй, Игорек, приехали! — Еркебулан тряс его за плечо. — Ояншы![2]

Игорь с трудом разлепил глаза, оглянулся, вспоминая, где это он.

— Который час?

— Ночь уже, одиннадцать-двенадцать, не знаю, — сказал Еркебулан. — Давай, выдвигаться надо.

Алтай махнул им на прощанье рукой.

— А где Валера? — спросил Игорь.

— Уже дома, наверное, — улыбнулся Еркебулан. — Я тебя долго разбудить не мог. У нас аул маленький, еще увидишься с ним.

Они шли по широкой грунтовой дороге, заросшей по краям высокой травой. Вдоль дороги тянулись деревянные заборы, а за ними стояли одноэтажные домики с покатыми крышами.

— Я думал, что здесь юрты будут, — удивился Игорь.

— А вместо машин — верблюды, — Еркебулан засмеялся и хлопнул Игоря по плечу. — Поворачивай, пришли уже. Вон он, мой дом.

Повозившись с замком, Еркебулан открыл калитку и зашел первым. Гулко взвыла собака, громыхнув цепью.

— Тише, Актос! — шикнул Еркебулан. — Все, болды, болды[3].

Скрипнула дверь, на порог дома вышла женщина, укутанная в шаль.

— Ерке, это ты? — настороженно спросила она.

— Я, — отозвался Еркебулан, подходя ближе. — У нас гость, Бану. Приятель Аскара из города.

— Здравствуйте, — сказал Игорь. — Я Игорь. Извините, что так поздно.

— Ой, Ерке, раньше не мог сказать? — запричитала Бану. — Как мне сейчас гостя встречать? Стол не накрыт, кровать не постелена. Игорь, вы проходите в дом. Я сейчас все покажу.

В доме пахло глиной и молоком. Бану провела их в кухню, включила свет — тусклую лампочку над холодильником — и принялась доставать еду: сыр, вареное мясо, казы, курт[4], конфеты…

— Эй-эй-эй, — остановил ее Еркебулан. — Нам же спать еще нужно. Ну куда на ночь наедаться?

— А что ж ты гостя голодным спать положишь? Лучше чайник поставь, чай пить будем.

Игорю было неловко. Он поел совсем немного, сославшись на усталость.

— Чаю хотя бы попейте, — уговаривала Бану. — Давайте я вам горячего подолью.

— Много не пей, — хитро прищурившись, шепнул ему Еркебулан, — а то потом всю ночь на толчок бегать будешь. А толчок у нас далеко.

После ужина Еркебулан показал ему туалет, тот был хоть и в доме, но в отдельной пристройке — действительно далеко, а потом отвел в комнату, где Бану уже постелила на пол плотные стеганые одеяла, укутанные в цветастую простыню.

— Если корпешки еще понадобятся, сам бери, — сказал Еркебулан и показал на стопку таких же одеял в углу. — Утром тебя разбужу, отведу куда надо.

Игорь лег и только теперь почувствовал, насколько устал. Дом шуршал и поскрипывал, за окном звали друг друга ночные птицы, стрекотали сверчки. В этой шумной тишине Игорь постепенно растворился.

* * *

Проснулся он оттого, что страшно хотел пи́сать. Плотнее укутался в одеяло, попробовал снова уснуть, но понял — деваться некуда. Проклиная себя за то, что не послушался Еркебулана и напился на ночь чая, Игорь встал, натянул брюки и поплелся в туалет. Все тело болело, а в носоглотке скопилась какая-то хлюпающая дрянь. Добравшись до туалета, Игорь помочился, а потом долго кашлял, сморкался и плевался, пока не очнулся ото сна окончательно. Наконец, выключив воду, он вышел. Поежился. Дом за ночь остыл. Из темного угла вылезла заспанная серая кошка, потянулась, зевнула и подошла к Игорю. Подняла хвост, ткнулась носом ему в лодыжку и вопросительно мяукнула. Игорь наклонился погладить ее, но кошка отпрянула.

Светало быстро. Игорь вернулся в комнату, оделся полностью, но не согрелся. Подумав, он закутался в одеяло и сел на стопку корпешек.

— А, проснулся! — обрадовался заглянувший Еркебулан. — Молодец. Пошли, завтракать будем. Бану уже стол накрывает.

Стол был уставлен тарелками с закусками. На плите стоял большой казан. Бану шумовкой вылавливала из него крупные поджаристые баурсаки.

— Доброе утро, — поздоровался Игорь.

— Доброе, доброе, — ответила Бану. — Давайте садитесь. Сейчас чай будет.

Еркебулан подошел к жене сзади, приобнял ее и громко чмокнул в щеку.

— Э, Ерке, қойшы![5] — оттолкнула его локтем Бану. — Иди детей разбуди.

— Да встали они, — зевнул Еркебулан, присаживаясь за стол рядом с Игорем. — Умоются и придут.

— У вас красивый дом, — обронил Игорь. Он чувствовал себя не совсем в своей тарелке.

— Нормальный дом. Как у всех.

Игорь не знал, что еще сказать.

— Ты чего такой бледный сегодня? — спросил Еркебулан. — Не заболел?

— Не, — помотал головой Игорь.

— Сейчас чаем горячим напоим, и все пройдет, — сказала Бану, продолжая возиться у плиты. — Ерке, где дети?

Игорь через открытую дверь увидел, как по коридору крадутся один за другим двое пацанов — тощих, лысых, с улыбками до ушей. Тот, что шел впереди, поймал взгляд Игоря и прижал палец к губам. Игорь слегка кивнул.

— Да придут сейчас, куда они денутся, — буркнул Еркебулан.

В этот момент пацаны заверещали и одним прыжком запрыгнули на спину отца. Еркебулан чуть не упал со стула, но захохотал, вскочил и принялся бегать по коридору. Пацаны держались крепко и визжали от удовольствия.

— Все, обезьяны, слазьте! — тяжело выдохнул Еркебулан, возвращаясь к столу. — Слазьте. Конь устал.

— Еще! Еще! — вопили пацаны.

— Эй, хулиганы, оставьте папу, — с притворной строгостью прикрикнула Бану. — Он нам еще пригодится. Руки мойте — и за стол.

— Мы уже мыли! — возмутился старший.

— Таир, а кто тебе сказал, что папа у нас чистый? Сам помой и Айдарику помоги. Давайте-ка, живо. И без разговоров.

Пацаны убежали и скоро вернулись, демонстративно выставив перед собой мокрые ладошки.

— Вижу-вижу, — кивнула Бану, разливая чай.

Все затихли, потому что баурсаки оказались волшебными. Оторваться невозможно. Игорь ел и думал, что, наверное, все дело в воздухе. Баурсак ведь внутри пустой, наполненный воздухом. А местный воздух и сравнивать нельзя с копотью и дымом города.

— Просто объеденье, — похвалил Игорь.

После завтрака он вышел во двор, а Еркебулан задержался, чтобы помочь Бану убрать со стола. Дул легкий ветер, покачивая тенями ветвей, и Игорь плотнее запахнул куртку. Наконец, появился Еркебулан и сразу закурил. Только что шутил с женой, играл с сыновьями, а тут засмурнел, нахмурился.

— Все в порядке? — спросил Игорь.

— Да какой там, — махнул рукой Еркебулан. — Эх… Ладно. Пошли уже.

От каждого шага с дороги приподнималось облачко пыли. Сейчас, при свете солнца, стало видно, что дома, мимо которых они проходили вчера ночью, почти все заброшены. Ворота заросли бурьяном. Вместо окон тут и там зияли черные провалы.

— Разъехались соседи, — сказал Еркебулан. — И правильно. Чего здесь делать? В городе и работа, и школы для детей, университеты. А здесь… Половины аула уже нет. Ты еще хоть дома эти видишь, а приедешь сюда года через два-три — и их не останется.

— Сносить собираются?

— Сносить? Ну можно и так сказать. Разберут их по кирпичику. Окна, видишь, уже выломали. С брошенных домов всегда сначала снимают окна и двери. Они дорогие, а снимаются легко. Потом оставшуюся мебель вынесут, пол разберут. А когда ничего не останется, начнут крышу и стены ломать. Дармовое ведь все, че б не взять.

— Ну не все же уезжают. Многие, наверное, остаются.

— Остаются. Вот Валера с семьей остался. Мулла наш, Кудайберген, остался. Имангалиевы, у которых пацаненок твой, они тоже остались. Семей сорок всего, не больше. В основном старики, которые ехать никуда не хотят со своей земли. Я, знаешь, почему вернулся? Из-за родителей. Сам-то я всю жизнь на стройке провел, в разных городах работал. Потом отец заболел, а мать даже позвонить мне не могла. Здесь ведь телефонов нет.

— Как нет? — удивился Игорь.

— Вот так. Сейчас кое у кого из ребят мобильные появились, так все равно связи нет. Мы тут словно на краю земли. Водопровода нет. Газа нет. До ближайшей почты пятнадцать километров. До больницы еще дальше. Все обещают что-то сделать, много лет уже обещают, а толку? Как у нас говорят, вся щедрость бая — на языке. Одетый в шубу не замечает того, кто от холода трясется. Раньше мы еще старались что-то сами сделать, своими силами, а потом многим стало ясно, что уехать проще, чем здесь что-то изменить. Кто-то уехал, кто-то все еще собирается уезжать, а некоторые просто забухали.

Еркебулан сплюнул и достал сигарету:

— Ну да ладно, я ж не об этом вообще. Короче, о том, что отец мой умер, я узнал только после похорон. Приехал к матери и остался помогать. Потом Бану встретил и решил осесть. У отца небольшое стадо было. Дом я уже сам достраивал. Мать похоронил. Ну а дальше как жить, не знаю. Ребятишек вот растим. Живем как можем… Все, почти пришли.

Они отступили, чтобы пропустить вывернувший из-за поворота трактор. Загорелый парень махнул им из кабины рукой.

— Ассалам уалейкум, Еркебулан-аға[6]!

— Уалейкум ассалам, Нуржан, — крикнул в ответ Еркебулан. — Гостя к вам веду. Дядька твой дома?

— Дома! Куда он денется, — засмеялся парень, с интересом разглядывая Игоря. — Ладно, давайте, ағай. Я скоро вернусь.

В калитку вошли без стука. Мохнатая дворняга лежала у конуры и даже подниматься не стала навстречу, только чуть вильнула хвостом. У входной двери на облезлом стуле спал толстый бородатый старик в шортах и расстегнутой рубашке, подставив блестящее коричневое пузо солнцу.

— Эй, Дулат! — крикнул Еркебулан. — К тебе гость пришел. Журналист из города.

Старик приоткрыл один глаз и так глянул на Игоря, словно рентгеном просветил.

— Этот, что ли? — хрипло прокашлял он. — Қазақша сөйлейді ме?[7]

Игорь понял, что должен что-то сказать.

— Жаман, то есть, э-э-э, жаксы сойлемеймын[8], — запинаясь, произнес он. — Бырак кишкене тусындым[9].

— Жарайды, годится, — кивнул Дулат и, закрыв глаз, открыл другой.

— В дом нас не пригласишь? — нетерпеливо спросил Еркебулан.

— Проходите, если хотите, — каркнул Дулат, не меняя позы. — Мне и здесь хорошо. Э, Ерке, сигаретой только угости.

— Дулат, тебе ж нельзя!

— Старикам все можно.

— Да какой ты старик? Мы ж почти ровесники.

— Значит, ты тоже старик, — проворчал Дулат. — Сигарету, говорю, дай.

— Ладно, держи, — неохотно протянул пачку Еркебулан.

— О, рақмет[10]. Только Розе не говори. Понял?

Дулат зат…