Прощальный поклон ковбоя

 

 

 

Steve Hockensmith
ON THE WRONG TRACK
Copyright © (As Revised) Steve Hockensmith, 2023
All rights reserved

 

Настоящее издание выходит с разрешения The Van Lear Agency

 

Перевод с английского Александра Александрова
 

Серийное оформление и оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий

 

Хокенсмит С.

Прощальный поклон ковбоя : роман / Стив Хокенсмит ; пер. с англ. А. Александрова. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025. — (Однажды на Диком Западе)

 

ISBN 978-5-389-28820-1

 

16+

 

Два почитателя таланта Шерлока Холмса, братья Густав и Отто Амлингмайеры, известные как Старый Рыжий и Верзила Рыжий, решаются круто изменить свою жизнь. Бывшие ковбои по найму бросают прежнее унылое ремесло и устраиваются охранниками на Южно-Тихоокеанскую железную дорогу. Это только первый шаг на пути к мечте Густава стать настоящим детективом, но неразлучные братья быстро обнаруживают, что на всех парах мчатся к катастрофе.

Не успевает «Тихоокеанский экспресс» покинуть станцию, как подвергается налету печально известной банды Лютых, а смотритель багажа теряет голову — в буквальном смысле. У братьев-детективов целый вагон подозреваемых, но главная задача — добраться живыми до конечной остановки.

 

© А. В. Александров, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа
«Азбука-Аттикус», 2025
Издательство Иностранка®

 

 

 

Как всегда, посвящается Мар

Пролог,

или Навстречу неприятностям

Мало что способно так быстро испортить удовольствие от созерцания природы, как звуки рвоты. Разве можно наслаждаться великолепием творения, когда рядом с тобой кто-то харкает, как кошка, отрыгивающая погадку?

Поэтому, несмотря на окружающую со всех сторон застывшую поэзию — последние лучи вечернего солнца, которые льются из-за далеких гор и окрашивают неприветливые солончаковые просторы пустыни в нежно-­розовые тона сахарной ваты, и так далее и тому подобное, — вместо созерцания красот мне пришлось заниматься крайне далеким от поэзии делом: хлопать по спине брата, который, перегнувшись через перила, расцвечивал проносящиеся внизу рельсы гораздо менее приятными для глаза красками.

Мне не доводилось пересекать океаны, и я никогда не видел, как страдают от морской болезни, но, думаю, примерно так же. Железнодорожная болезнь сразила Старого еще до выкрика кондуктора: «Посадка заканчивается!»

— Лучше? — спросил я, когда брат немного отдышался.

Густав кивнул, но тут же снова ухватился на перила и продолжил с того же места, где остановился. Я вздохнул и принялся снова похлопывать братца по спине, надеясь, что из обзорного вагона никто не выйдет, чтобы обозреть нас.

В конце концов Старый совершенно иссяк и спазмы прекратились. Тем не менее он так и остался висеть на перилах, с тоской глядя на рельсы, стрелой уносящиеся в темноту, что сгущалась на востоке.

— Можем сойти на следующей станции, — предложил я.

— Вот еще, — буркнул Старый, как я и ожидал.

В то время как разумные мужчины стремятся к карьере банкира, адвоката, воротилы бизнеса, а то и президента Соединенных Штатов, мой брат поставил перед собой гораздо более возвышенную в его представлении цель. Он вознамерился стать сыщиком. И не просто сыщиком, а сыщиком с большой буквы, как великий Шерлок Холмс, ныне покойный. Конечно, никто в жизни не принял бы парочку наемных ковбоев вроде нас за владеющих дедуктивным методом джентльменов, однако благодаря сочетанию упрямства (особенно у моего брата) и удачи (точнее, целого ряда неудач) нам все же удалось устроиться сыщиками… или вроде того.

Мы находились в поезде в качестве секретных агентов, инкогнито, как герои грошовых романов, что мажутся гримом, надевают парики и прикидываются итальянскими торговцами рыбой или кем-нибудь еще в том же духе. Наша скромная маскировка ограничивалась вымышленной фамилией и чистой одеждой, и все равно я чувствовал себя неловко — как мальчишка, которого сестры уговорили вырядиться в девчоночье платье.

— Очень тебе сочувствую, — сказал я. — Зато, может, поймешь теперь, каково мне. Меня с самого начала тошнит от всей этой затеи.

Старый посмотрел на меня молча, но взгляд его говорил без всяких слов.

«Есть простой выход, — читалось в нем. — Брось все это».

Я поднял в ответ бровь, что означало: «Может, и брошу».

Брат пожал плечами и отвернулся: «Нет, не бросишь».

Я сдался и, выругавшись, пнул перила.

Конечно, далеко не дебаты Линкольна и Дугласа  [1], но, с другой стороны, особого красноречия нам и не требовалось. Когда столько лет бродяжничаешь вместе, как мы с братом, для споров уже не нужны слова: один многозначительный взгляд заменяет десять минут препирательств.

Это вовсе не значит, однако, что я когда-либо лишал брата удовольствия наслаждаться музыкой моего голоса. Пусть взгляда и достаточно, однако хорошая долгая перепалка дает гораздо большее удовлетворение.

— Ну и ладно, давай, тяни блевотину до самого Окленда. Что остается делать, если ты не слышишь благоразумный голос собственного желудка? Придется сидеть себе тихонько и наслаждаться видами.

— Ну и прекрасно, — проворчал Старый. — Тихонько сидеть у тебя получается лучше всего, а? Я, в отличие от тебя, ищу возможность заняться делом.

— Да неужели? — протянул я, собираясь возразить, что сейчас сам займусь делом: пну Густава как следует по заднице.

Но меня прервал глухой удар. Звук донесся откуда-то снизу, и я перегнулся через перила рядом со Старым как раз вовремя, чтобы увидеть большой темный округлый предмет, вылетевший из-под вагона. Этот предмет крутился на лету, и в какое-то мгновение не только я вылупился на него, но и он вылупился на меня.

Потому что у него были глаза. А также нос, рот, уши и усы.

Это была голова мужчины.

Теперь уже мне скрутило живот. Мой брат, с другой стороны, получил ту самую возможность заняться делом… во всяком случае, так он решил.

Глава первая

Бродяги в седле,

или Два ковбоя пересекают три штата, но не находят работы

Потратив весь последний год на чтение детективов, я отлично знаю, как они должны начинаться. Некто приходит в контору главного героя или в гостиную — если главный герой мистер Шерлок Холмс — и выкладывает душещипательную историю. В ней может содержаться чуток крови, а также несколько загадочных деталей, смысла в которых не больше, чем в попытке взнуздать облако дыма. К примеру, девушка находит отца мертвым в постели, на лице у него улыбка, в грудь воткнут кинжал из чистого золота, а на голове стоит миска окровавленных грецких орехов. Сыщик кивает, отправляет девушку восвояси, поворачивается к другу — обязательно должен быть друг! — и произносит что-нибудь вроде: «Разрази меня гром, Дикки, это самый таинственный случай в моей практике!» После чего герои вдвоем направляются на ореховую ферму и — бац! — начинается детектив.

Так что мне, видите ли, несколько сложно объяснить мое столкновение лицом к лицу с летучей головой. Да, история явно детективная, но начать ее как следует никак невозможно: нет ни конторы, ни гостиной, ни кровавых орехов. Нет даже настоящего сыщика. Все, что у меня есть, — неграмотный ковбой, вообразивший себя Холмсом прерий, и его далеко не столь амбициозный напарник.

А напарник, кстати говоря, это я: Отто, он же Верзила Рыжий, Амлингмайер. Тогда как парень с грандиозными идеями на свой счет — это мой старший брат Густав, на коровьих тропах больше известный как Старый Рыжий. Нет, он вовсе не седобородый трухлявый пень, бубнящий о ревматизме и временах Гражданской вой­ны: Густав стар духом, а не годами. Ему всего двадцать семь лет, но, судя по угрюмому виду, каждый год для него — очередной тяжелый мешок, навьюченный на спину.

Впрочем, в последнее время братец стал чуть менее угрюмым, возможно потому, что наконец нашел в нашем скорбном мире нечто интересное для себя. Это произошло около года назад, летом 1892 года. Мы перегоняли скот, и однажды вечером у костра десятник вытащил журнал с рассказом под названием «Союз рыжих», и его герой Шерлок Холмс стал для Густава Моисеем, Эйбом Линкольном и Санта-­Клаусом в одном лице. Мало того что брат снова и снова заставлял меня перечитывать ему этот рассказ (у самого Густава знакомство с алфавитом заканчивается где-то на букве «джи») — ему требовались все новые и новые детективные истории. Так мы познакомились с Ником Картером, Кингом Брейди, Стариной Сыскарем и прочими героями грошовых романов. Но по-настоящему мой брат уважал только Холмса. Даже так называемые детективы из прерий, ковбои-­пинкертоны вроде Чарли Сиринго и Берла Локхарта, Старого не впечатляли.

«Ловить конокрадов и прочих мазуриков не так уж трудно. У большинства этих бедолаг мозгов не наберется и с наперсток, — уверял он. — А вот мистер Холмс — тот имеет дело с парнями поумнее… Да только у него и у самого ума поболее».

Вскоре братцу стало мало просто слушать рассказы и рассуждать о Холмсе — он начал ему подражать. Расследовать. Делать дедуктивные выводы.

Из-за чего мы огребли целую кучу неприятностей.

Тем не менее, когда Густав решил попробовать себя в роли профессионального сыщика, я не дрогнул. Мне случалось наблюдать, как он применял дедуктивный метод для разгадки настоящих тайн, и зуб даю: щелкал он их как орешки. Кроме того, я был обязан Старому, и очень многим. Если ему охота поиграть в сыщика, то я, по крайней мере, могу изобразить его партнера.

Увы, кроме меня в эту игру больше никто не хотел играть. У детективного агентства Пинкертона есть двенадцать контор в штатах Монтана, Вайоминг и Айдахо, и за май и июнь мы со Старым обошли их почти все. Вакансий для нас не нашлось.

А вот чего нашлось в избытке, так это презрения к безработным ковбоям. Ближе всего к возможности заработать мы подобрались на территории Юта, где начальник отделения Пинкертона в Огдене, мерзко хихикая, сказал, что постоянно ищет таких вот «никчемных бродячих всадников» вроде нас — потому что за их голову назначена награда.

— Сколько нам еще скитаться, Густав? — спросил я, когда мы заливали это последнее унижение пятицентовым пивом. — На оставшиеся деньги мы можем заехать еще в несколько городков, но дедуктивная работа, которую ты пытаешься найти, есть, наверное, только в Нью-­Йорке, или в Лондоне, или в Бельгийском Конго… Ну извини: дотуда мы не доберемся.

— Пока и не надо лезть так далеко, — возразил Старый. — Здесь Солт-­Лейк-­Сити в двух шагах. Почему бы не попытать счастья там?

— А дальше?

Брат пожал плечами.

— А дальше попробуем снова где-нибудь еще. А потом еще где-нибудь, и еще, если надо. Неважно, сколько раз мы свернем не туда: рано или поздно выйдем на верную дорогу. Главное — не останавливаться и продолжать искать ее.

Я мог бы посмеяться над тем, что Густав Амлингмайер, которому в каждой ложке меда видится бочка дегтя, вдруг читает проповеди о том, как важно не терять надежду. Но братец первым отпустил колкость и вдобавок больно задел меня за живое:

— Сдаваться плохо, Отто, но есть кое-что и похуже: когда даже попробовать кишка тонка.

— Все у меня с кишками в порядке, — запротестовал я. — Просто не люблю, когда их из меня вытягивают.

Старый нахмурился, закатил глаза и покачал головой — быстрый, давно привычный жест, означавший у него «опять отговорки». Возможно, дело в том, что его, столь упорно преследующего свою мечту, бесило мое прохладное отношение к собственному будущему.

Не так давно я решил: если уж Густав собирается стать доморощенным Шерлоком Холмсом, то мне самой судьбой предначертана роль его биографа — доктора Ватсона. Я всегда любил травить байки, и мне не составило особого труда взяться за перо, чтобы изложить любительские сыщицкие приключения моего брата на бумаге.

Однако набраться храбрости и сделать что-то со своей проклятой писаниной оказалось далеко не так просто.

— Нельзя же вечно таскать с собой эту кипу бумаги. Пожалей хотя бы лошадь, если себя не жалко, — проворчал Старый. — Чего ты ждешь? Что напишут из «Харперс» и сами попросят у тебя рукопись?

Я поднял стакан и сделал медленный длинный глоток пива, укрывшись за шапкой пены. Глотая, я молился о вмешательстве какого-­нибудь случая: пьяная драка, паника на улице, зов трубы архангела Гавриила, все что угодно. Но так и не дождался. Оставалось только ответить брату или утонуть в пиве.

— Ну? — подтолкнул меня Густав, как только я оторвался от стакана.

— Мне просто нужно еще немного времени, чтобы подумать, вот и все.

— О чем тут думать? Книга готова.

— Да, но, может, стоит ее чуточку ужать. Я же тебе ее читал, и ты сам сказал, что немного занудно.

— Как и ты сам, но я же не держу тебя связанным в седельной сумке.

Я снова отхлебнул из стакана, но там осталась только пена, и пауза вышла короткая.

— Слушай, — сказал я, — мы уже об этом говорили. Просто… жду удобного момента.

— Так и просрешь свой момент.

Я вздохнул. Бывали дни, когда братец не произносил ни единого слова, за исключением «осторожно, сусличья нора» и «здесь и заночуем», или когда извечный походный рацион из бобов и пеммикана приводил к неизбежным последствиям: «Ого, ну и залп!» Однако если речь заходила о моей робости как начинающего писателя, Густава было не заткнуть.

— Кстати, насчет посрать… — начал я, намереваясь соскочить с темы трусости наиболее подобающим способом: сбежать.

Но ретироваться не понадобилось, так как произошло давно чаемое мной вмешательство: повод сменить тему наконец явил себя в виде тощего морщинистого старика, напоминающего кусок вяленого мяса, который направился к нам от стойки бара. Я бы сказал, что дед пьян в стельку, но, пожалуй, одной стельки тут бы не хватило. Лишь чудом он не рухнул прямо на столик, но ему все же удалось, покачиваясь, остановиться чуть не доходя.

— Привет. — Ему пришлось сделать заметное усилие, чтобы выговорить это простое слово одеревеневшим от виски языком. — Я вас помню.

— Я тоже тебя помню, — кивнул я, не пытаясь сделать вид, будто бережно храню в памяти нашу встречу.

Утром мы видели этого типа в конторе Пинкертона: старикан лет шестидесяти с кислым лицом сутулился над письменным столом в дальнем углу. Мне и самому когда-то довелось немного поработать в конторе — клерком в зернохранилище в Канзасе, — и я отнес пожилого зануду к хорошо знакомому типу: вечно недовольный бездельник. Таких сколько угодно и среди ковбоев, но, кажется, особенно часто они сидят по темным углам в конторах.

Старик не проронил ни слова, пока его босс измывался над нами, и лишь угрюмо хмыкнул, когда я упомянул, что знаменитые пинкертоны, те же Чарли Сиринго и Берл Локхарт, начинали как и мы: никчемными бродягами. Теперь я не ожидал ничего другого, кроме новых насмешек над нами, и готовился выслушать от нового знакомца прибереженную с утра издевку.

Видимо, эти ожидания достаточно ясно читались у меня на лице, потому что старик попытался изобразить приветливую улыбку. Подобное выражение радушия с непривычки стоило ему немалых усилий: лицо у него обветрилось и задубело, и от растягивания губ кожа едва не заскрипела.

— Может, я сумею вам помочь. — Слова выползали у него изо рта медленно и тягуче, как овсянка. — Понимаете… я Берл Локхарт.

— Тот самый Берл Локхарт? — изумился Густав, оглядывая его с ног до головы.

Стоявший перед нами персонаж ничуть не походил на героя романа — разве что речь там шла о параличном конторщике или пьянчуге-­газетчике. Потертые штаны, заляпанная чернилами рубашка, плохо повязанный галстук и мятый полинявший воротничок первым делом наводили именно на такие мысли. Только одна деталь намекала на некоторую лихость: револьвер 44-го калибра с перламутровой рукояткой, болтающийся на бедре. Оружие смотрелось на старике так же нелепо, как женские панталоны на бычке.

— К вашим услугам. — Кривая ухмылка старика стала шире.

— Счастлив наконец-то познакомиться лично, Берл. — Я протянул ему руку. — Странно, что мы не встретились раньше. Видишь ли, я Буффало Билл, а это вот Энни Окли  [2].

Старик словно окаменел. Он перестал покачиваться, моргать и даже дышать; живыми остались только губы, сжавшиеся в тонкую щель, которая перерезала лицо на манер туго натянутой колючей проволоки, и правая рука, которая не поднялась навстречу моей, а поползла вниз, к рукоятке револьвера.

Внезапно передо мной оказался совершенно другой человек — не столько отощавший, сколько очистившийся от всего лишнего, так что остались только жилы, кости и ожесточение. И этот новый, намного более устрашающий тип действительно показался мне смутно знакомым. Я вспомнил изображения Берла Локхарта, виденные в газетах и журналах. Если добавить морщин и щетины, убрав мясо и мускулы… Господи, это и правда он!

Перед нами стоял тот самый человек, который вступил в перестрелку с братьями Джеймс, подружился с Билли Кидом и предал его, а еще уложил под земляное одеяло больше конокрадов, грабителей и бродяг, чем любой другой служитель закона на всем Западе.

Это был не просто человек. Это была живая легенда… А я практически плюнул ему в лицо.

И теперь он намеревался плюнуть в лицо мне — свинцом.

Глава вторая

Локхарт,

или Из огня да в полымя

Я не просто сморозил глупость — она грозила стать последней в моей жизни. Берл Локхарт славился тем, что быстро вспыхивал, как порох, и еще быстрее стрелял, и, похоже, мне предстояло убедиться в этом на собственной шкуре.

— Ох-х, — прохрипел я, настолько обескураженный промахом, что обычно бойкий язык застрял у меня в глотке, точно горсть опилок. — Э-э.

К счастью, мой обычно молчаливый брат внезапно разговорился.

— Простите, мистер Локхарт, Отто вовсе не хотел вас обидеть. Видите ли, у него просто голова иногда не дружит с языком. Мы будем очень рады, если вы присядете к нам и позволите вас угостить.

— Да-да, сэр, — поспешил вставить я. Руку, протянутую навстречу Локхарту, который так ее и не пожал, я поскорее повернул ладонью вверх и предложил Берлу сесть. — Для нас будет честью пропустить с вами стаканчик.

Не знаю, помогли бы нам простые извинения, но извинения, сдобренные обещанием алкоголя, Локхарт принял благосклонно.

— Ну что ж… ничего страшного, — пробормотал он, опускаясь на свободный стул рядом со мной. На лицо старика вернулась улыбка, хотя уже не столь широкая и с оттенком горечи. — Кто узнает старого Берла Локхарта в этой сбруе?

Действительно, в мятом конторском костюме — не говоря уже о щетине и мутных глазах — Локхарт вовсе не походил на галантного ковбоя-­детектива, каким его изображали в журналах. Однако в грошовых романах сыщики то и дело выдают себя то за просоленных морских волков на деревянной ноге, то за слепых нищих, то еще за кого, — может, и сейчас Берл специально вырядился таким образом.

— Скажите, мистер Локхарт, — я подался к нему поближе и понизил голос, — вы что, маскируетесь?

Локхарт поднял на меня кустистую седоватую бровь, видимо пытаясь понять, не насмехаюсь ли я снова.

Убедившись, что я говорю серьезно, он угрюмо хмыкнул и согласился:

— Пожалуй, можно и так сказать. На дворе новый век, парни. Одного пороха и храбрости уже мало: сейчас всем подавай «ключевые улики», «дудукцию» и прочие штучки. Теперь у настоящего сыщика должно быть в рукаве больше трюков, чем у чертова фокусника из шапито. Грим, хреновы увеличительные стекла, колбы, горелки и прочая том-эдисоновская дребедень. Надо, мол, быть современным. Все должно быть по науке. — Локхарт продемонстрировал нам свое отношение к новомодной научности, харкнув на пол. — Задницы надушенные, — добавил он на случай, если мы не поняли. — Ладно… где выпивка-то?

Хотя у брата из ушей буквально вырвался пар от вскипевшей крови, Старый оставил косвенное оскорбление в адрес мистера Холмса без ответа.

— Что будете пить? — спросил он.

— Виски. Два, чтобы было чем запить.

Густав повернулся ко мне и кивнул в сторону стойки:

— Ну, ты слышал.

В обычных обстоятельствах я бы откинулся на спинку стула, забросил ноги на стол и сказал: «Конечно, слышал… и мне то же самое». Но поскольку обстоятельства были не совсем обычные и крайне неловкие, пришлось воздержаться, чтобы не подливать масла в огонь.

— Два виски, сию минуту, — жизнерадостно подтвердил я, вскочил и направился к стойке.

Потный, с отвисшим брюхом бармен вовсю пялился на наш столик, поэтому, сделав заказ, я спросил, действительно ли угощаю выпивкой самого́ великого Берла Локхарта.

— Да, это он, Локхарт… хотя насчет «великого» не ск…