Седой жених

Леовия Фишер была тонкой натурой. Черты ее лица скорее можно было назвать приятными, чем красивыми. Но выражение ее глаз и несколько приподнятые углы ее рта были обворожительны Знаток женщин сказал бы на первый взгляд, что ее красота не преходяща, но что и в преклонных годах, когда ее волосы подернет седина она будет также нравиться, как и теперь в своей молодости. Совершенством красоты отличались форма ее головы и ее иссиня-черные, густые волосы. Ее грудь была слабо развита, как у девушки, бедра были несколько узки, но она носила башмаки 36 размера и ее руки были бы несомненно прекрасны, если бы она, ведя дома хозяйство, не должна была стряпать, чистить и мыть.

Леония Фишер принадлежала к таким натурам, которые умеют приспосабливаться ко всем жизненным положениям и ко всем людям и никогда не делают ошибок, благодаря прирожденному чувству душевного такта и способности к самопожертвованию, одним словом к таким натурам, которые отзываются на страдания и переживания других и только тогда будут счастливы, когда будут счастливы их окружающие.

Пяти лет от роду Леония Фишер потеряла свою мать и с тех пор совершенно не выезжала из маленького городка Ленцбург. Ее отец все дни простаивал за стойкой в своей москательной лавке, а вечерами сидел в компании угрюмых бородачей в одном из многочисленных трактиров за круглым, тускло освещенным столом и никогда до одиннадцати не возвращался домой. Со смерти своей старшей сестры Леония почти каждый вечер проводила дома со своим рукоделием или с книгой из городской библиотеки и никогда не скучала. Уже семнадцати лет она могла бы сделать хорошую партию. Когда она отказалась от нее, отец стукнул кулаком по столу и назвал ее дурой. В ответ она только тихонько про себя посмеивалась; она ждала, кого ей было нужно, и на остальных не обращала никакого внимания. Когда-же он пришел, она долго не раздумывала, но ухватилась за него обеими руками.

Он был среднего роста, тридцати пяти лет, имел энергичную походку, доходное дело и, что для его невесты имело почти самое важное значение, — умел угадывать ее настроение. Она могла так просто говорить с ним о вещах, которые не имели никакого отношения ни к его делу, ни к москательной торговле ее отца. Молодая пара проводила свой медовый месяц на Гардском озере. Каждый вечер они просиживали рядом на веранде в лучах заходящего солнца, мало разговаривали и, немного стыдясь своей томности, всем сердцем отдавались красоте момента. Когда глаза Леонии встречались с глазами ее мужа, углы ее рта вытягивались в улыбку. Он бросал на нее строгий взгляд, она краснела до корней волос и смотрела на него так умоляюще, как будто бы прося о прощении. В результате их руки встречались в долгом и нежном пожатии. Так повторялось ежедневно до самого заката солнца. Леония наслаждалась своим новым счастьем без всякого жеманства, с искренним самозабвением, но и без всякой оценки или критики личности. Она отдавалась главным образом самому чувству, хотя неоднократно радовалась про себя, что ей удалость найти такого милого и чуткого спутника жизни. Таким она рисовала его прежде в своих мечтах за семь лет одиночества под родительским кровом. Когда, стоя перед алтарем рядом со своим избранником, она произнесла «да», она твердо решила ни на кого не взваливать в будущем ответственности за свое личное счастье. С горячей молитвой она просила Бога защитить ее и ее близких от неожиданных ударов судьбы.

В большом отеле было тихо. Двери были надежно закрыты, тяжелые гардины спущены, на столе горела ночная лампочка. Полночь уже давно миновала, а молодая парочка все еще никак не могла уснуть. Причиной бессонницы были в данном случае отсутствие необходимых движений за день и выпитая перед сном чашка кофе.

«Каким образом», спросил шепотом молодой муж, в твои двадцать лет, ты, несмотря на свою страстную натуру, все время остаёшься спокойной. Наблюдая твою характерную особенность двигаться и говорить в обществе, я начинаю думать, что ты уже прежде жила на этом свете. Другие девушки твоего возраста обыкновенно никогда не умеют сдерживаться, ты-же всегда становишься хладнокровный и решительней, если на твоём пути встречается какая-нибудь неприятность».

«Может быть, причиной этому то, что мне пришлось пережить в детстве», ответила молодая женщина. Свет ночника слабо отразился в ее глазах. Кругом продолжала безмолвствовать ночь.

«Что-же ты пережила?»

«Когда умерла моя сестра. Разве я тебе не рассказывала?»

«Нет. Я не припоминаю».

«Ты видел ее фотографию. Она была почти на голову выше, чем я теперь, и имела более крепкое телосложение. Я едва могла охватить ее полные руки. Но она не была толстой или неуклюжей. Она была гибче меня, и когда она ходила, казалось, что сама земля приникает к ее ногам. Это впечатление, по всей вероятности, создавалось благодаря ее широким, полным бедрам. Но самым прекрасным в ней были ее шея и плечи. Когда я думаю о ней, я всегда вспоминаю ее красивую шею и покатые полные плечи. Будучи еще девушкой, она напоминала уже вполне развившуюся женщину, у которой уже было по крайней мере, двое, трое детей. Никто не мог думать, что она умрет. Только она сама – насколько мне не изменяет память всегда носилась с мрачными мыслями. Они отражались в ее глазах. Она постоянно рассказывала длинные истории о различных несчастьях, которые уже были или которые еще будут; при внимательном размышлении эти истории утрачивали всякий смысл. Она была всегда взволнована и боязлива. Под страхом несчастья и смерти, у нее, по правде говоря, никогда не было мужества жить. И так до самого конца, пока все совершенно не изменилось. Но как раз эта перемена лишила ее последнего спокойствия.

Едва она начала носить длинные платья, она думала только об одном: как и когда она выйдет замуж. Но у нее было какое-то необъяснимое предчувствие, что это никогда не исполнится, что она не узнает счастья, что она умрет ранее своей свадьбы. Это предчувствие послужило причиной всему, что потом произошло.

«Я помню еще теперь, продолжал…