Черный снег

 

 

 

 

Paul Lynch

THE BLACK SNOW

Copyright © 2014 by Paul Lynch

All rights reserved

 

Перевод с английского Шаши Мартыновой

Оформление обложки Вадима Пожидаева

 

Линч П.

Черный снег : роман / Пол Линч ; пер. с англ. Ш. Мартыновой. — СПб. : Азбука, Издательство Азбука, 2025. — (Большой роман).

 

ISBN 978-5-389-31025-4

 

18+

 

Впервые на русском — экзистенциальная пастораль современного ирландского классика Пола Линча, лауреата Букеровской премии 2023 года за роман «Песнь пророка», который уже называют «ирландским „1984“» и «новым „Рассказом служанки“». «Черный снег» — это «блестящая, гипнотическая книга» (Филипп Майер, автор романа «Сын»), рядом с которой «большая часть современной прозы ощутимо меркнет» (National Public Radio). Весной 1945-го Мэттью Пиплз вбегает в охваченный пожаром хлев, чтобы вывести запертый там скот, — и погибает. Хозяин фермы Барнабас Кейн, сокрушенный смертью друга, пытается восстанавливать хозяйство, но его жена Эскра задыхается от неуверенности в завтрашнем дне, а сын Билли тяготится под гнетом страшной тайны…

 

© Шаши Мартынова, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство Азбука», 2025
Издательство Азбука®

Неудивительно, что Линча сразу сравнивали с Кормаком Маккарти.

The Sunday Times (Ireland)

Один из величайших писателей современности.

Marianne

Подобное стилистическое богатство встретишь разве что у Фолкнера.

Il Manifesto

Рядом с «Черным снегом» большая часть современной прозы ощутимо меркнет. Удивительный язык Линча — что-то среднее между ирландским поэтом-нобелиатом Шеймасом Хини и нашим Кормаком Маккарти — и связывает все воедино: природу, образы, время и безудержный, парадоксальный размах автора, пытающегося осмыслить неизъяснимое.

National Public Radio

Блестящая, гипнотическая книга — вы с гарантией затеряетесь в этих звуках и ритмах. Как у старых мастеров, страницы Линча поют.

Филипп Майер
(автор романа «Сын»)

Фразу Пол Линч выстраивает совершенно виртуозно, унаследовав этот дар у таких авторов, как Кормак Маккарти, Себастьян Барри и Дэниэл Вудрелл. За этим писателем имеет смысл следить — он застолбил себе собственный участок.

Колум Маккэнн
(автор романа «И пусть вращается
прекрасный мир»)

Линч — бард, он склонен к хитроумному и вдохновенному выбору слов, у него собственные ритмы и угловатая, строгая музыкальность.

Дэниел Вудрелл
(автор романа «Зимняя кость»)

Как ответил Маккарти Фолкнеру, так и Линч предлагает ответ Маккарти, убедительней которого мы в литературе еще не видывали. Линч не жертвует ни жесткостью, ни угрозой, нагнетая эмоциональное давление, какое по временам едва ли не сокрушает. Линч — удивительный талант, колдовски владеющий языком и наделенный выдающейся художественной цельностью. Это работа мастера.

Мэтью Томас
(автор романа «Мы над собой не властны»)

Изумительная, выразительная проза Пола Линча склоняется ближе к поэзии... Выдающееся достижение. Увлекательный сюжет излагается красивейшим причудливым стилем.

The Sunday Times

Традицию американской готики, Фолкнера и Кормака Маккарти, Линч снова выкручивает на максимум.

The Toronto Star

Барнабас Кейн — герой классической трагедии. Линч будто изобретает английский язык заново, используя слова так, как никто до него. И в этом — настоящая магия.

The Irish Times

Вы оказываетесь в руках мастера, употребляющего слова с ювелирной точностью.

National Public Radio

Язык у Линча музыкальный, тугой, живой — и очень ирландский. 〈...〉 Вам захочется закрыть глаза и заткнуть уши, но окажется, что отвернуться от книги невозможно.

The Daily Beast

Чудесно изобретательный язык и кинематографическое видение.

Irish Times (books of the year)

Линч — проницательный наблюдатель, а темы его стихийны и мощны: жестокость бытия, иллюзия выбора в фаталистической вселенной.

Publishers Weekly

Очередное подтверждение расхожей истины: ирландцы в самом, самом деле умеют писать. Как будто недостаточно тугой, язвительно лиричной прозы дублинца Линча, здесь это доказывает еще и напряженный, подводящий к откровению сюжет.

Library Journal

Проза прекрасная до изумления, стиль и тематика напоминают Кормака Маккарти. Это сильная штука.

Booklist

Линч пишет с поэтической чувствительностью, определенно испытавшей влияние великой традиции ирландской литературы, но вдобавок совершенно уникален в своем ритме и воздействии. Каждая фраза налетает на вас с тревожной неизбежностью сломанного локомотива.

The Canberra Times

Это чертовски хорошее чтение — и от него по-настоящему рвется сердце.

Image

С языком Линч творит нечто поистине сверхъестественное. Абзацами, отточенными, как стихотворения в прозе, он отворяет двери в такие коридоры пространства и времени, от которых мороз по коже.

The Sunday Times

Роскошное и наглядное чтение... прекрасное и зачастую волнующее.

The Sunday Business Post

Опаляюще темный лиризм Линча отдает Кормаком Маккарти в его самом готическом изводе.

Metro Herald

Завораживает. Пол Линч — писатель с отчетливым и вдохновляющим стилем.

The Book Bag

Пишет Линч просто прекрасно: вы будете ловить себя на том, что перечитываете отдельные фразы лишь для того, чтобы насладиться роскошной прозой.

Hot Press

Искусство рассказчика невероятно впечатляет, письмо поэтичное, болезненное и прекрасное одновременно... уникальное читательское переживание.

Le Figaro

В письме Пола Линча есть некая лирическая и поэтическая лихорадочность, превосходящая все, даже в самых ужасающих сценах.

Les Echoes

Пол Линч — невероятно талантливый ирландский писатель.

Trois Couleurs

Новая ирландская гвардия не перестает поражать своей мощью и визионерством. В этот ряд следует немедленно добавить и Пола Линча. Он исследует суть человеческой природы с ярким лиризмом и уже предъявил читателю неповторимый голос — его галлюцинаторный реализм воплощен в завораживающей, гипнотической, чародейской прозе.

Le Temps (Switzerland)

Если коротко: здесь мастерство великого стилиста.

La Quinzaine Litteraire

Красота его письма, проникнутого лиризмом, ослепляет.

Elle

Язык у Линча богатый, сложный, лиричный и в то же время какой-то бешеный. Здесь уровень Кормака Маккарти, Сола Беллоу, Джона Бэнвилла, Колума Маккэнна, Владимира Набокова и подобных современных классиков.

La Croix

Как писатель Линч неповторим. Его стиль смел, грандиозен, он зачаровывает. Линч стремится воздействовать сильно, подступаться смело к масштабным идеям. Цитируя Мелвилла, он — из тех писателей, кто осмеливается «нырнуть» в самые темные глубины души, рискуя всем, ради того, чтобы всплыть с жемчужиной в руках. Линча сравнивают с Маккарти, Фолкнером и Беккетом, а некоторые относят его к ирландской готической традиции Стокера и Ле Фаню, но свежий, оригинальный дар, возможно, ни к чему немедленно определять в какую бы то ни было ячейку. Этот писатель уже успел обозначить свою литературную территорию...

The Sunday Times (Ireland)

Линч — выдающийся талант с завораживающим стилем, он в равной мере пронзителен и ослепителен...

Le Figaro

Проза струится, как хороший ирландский виски, и заставляет читателей впивать слова Линча; иногда она настолько поэтична, что читается так, будто это написано Джойсом.

RT Book Reviews

Некоторые из самых значительных литературных произведений первых десятилетий XXI века были созданы в Ирландии, а Пол Линч — один из ведущих представителей постмодернистского ирландского возрождения.

New York Journal of Books

Пол Линч — автор, для которого значимо каждое слово... еще одна возможность получить потрясающий урок веры в человечность.

La Libre Belgique

Романы Линча — творения художника. Линча занимают не только способы выживания... хотя рассказывает он о них захватывающе и убедительно. Прежде всего его волнует внутренняя борьба, что происходит в душе человека: как люди проявляют себя в экстремальных ситуациях.

The Sunday Times

Пола Линча по праву считают одной из литературных звезд Ирландии.

Hot Press

Зачастую персонажи Линча происходят из весьма специфической культурной и исторической среды, но сюжет вырывает их из привычного социального контекста и помещает в далекую от повседневности метафизическую область: пространство за пределами их культуры, и поэтому они кажутся оторванными от корней. И здесь его герои становятся объектами сложных размышлений о природе памяти, о самоидентификации. В то же время автор пытается уравновесить философскую составляющую описательной, уделяя пристальное внимание пейзажам, месту действия, физиологии. Линч выделяет и подчеркивает эти особенности и с поразительной четкостью провозглашает свои литературные интересы: вечные вопросы, способны ли мы забыть прошлое, хозяева ли мы собственной судьбы, и насколько наша душа выражается в нашем физическом бытовании.

The Times Literary Supplement

Пол Линч — один из величайших ирландских писателей наших дней.

Liberation

Есть множество выдающихся авторов, чей взгляд непринужденно пронизывает бесконечность, и главные из них — Вирджиния Вулф, Кафка, Борхес, Клариси Лиспектор. Хотя для меня Мелвилл, Достоевский, Фолкнер, Джозеф Конрад и Кормак Маккарти тоже ведут многосторонний диалог сквозь время. По видовой принадлежности этих писателей следовало бы назвать космическими реалистами. Ибо их отличает космический взгляд, способность всмотреться с высоты в человеческую муку, смятение и величие, удерживать в поле зрения не только стол, стулья и застольную беседу, но и фундаментальную странность нашего бытия — бесконечные пространства, которые нас окружают, вечные истины, которые формируют нас на протяжении веков. Взгляд этих писателей проникает в самые дальние уголки реальности и в самую суть того, чем мы являемся. Тайны мира остаются непознаваемыми, но космический писатель берет на себя труд стать их толкователем.

Пол Линч

 

 

 

Анне Тейлор

 

 

 

Углядел это Мэттью Пиплз с началом темноты. Кряжистая его фигура посреди поля, выпрямился, вполоборота, почесать на плече царапину. Стоял, раздетый до серой нательной рубашки, немытый и безмолвно озадаченный тем, что́ увидел: тонкий кошачий хвост, серо вившийся в небо, вроде как дым, легко сливался он с оловом облаков. Вечер наваливался нежно, и из-за того, как падал свет, можно было и не заметить ее, желтизну эту, что отрясалась на угасавший день и облекала поля Карнарвана [3] соломенным сияньем. Три человеческих фигуры в том поле и тройственность теней, длинно просеянных обок. Гнедой кобыле на миг неспешно.

Едва ли хоть слово — таков был уклад у Мэттью Пиплза, покуда дело не сделано, и лишь после этого скажет он слово-другое, затянется трубкой, распрямится да отпустит негромкую шутку. Теперь же прояснил голос, а заговорив, обнаружил, что не слышат его. Вновь он нагнулся к работе, поросль на руках бела, как и белая тень по скулам, и глаза стариковские, в череп глубоко посаженные, придавали ему вид старше, чем по годам. Руки красны, лопатят камни, что таились невесть сколько, неразлучные с землею, а теперь лежали, осиротелые, на краю поля.

Мэттью Пиплз шел за лошадью. Восьмилетка она была, и что-то в ней было беспокойное. В то утро он вывел ее из конюшни, но во дворе она заупрямилась, подалась было от него прочь, фыркая неуступчиво. Полегче давай а ну. Показалось, чует он тревогу, что-то подрагивает под шкурой, и он уставился на нее, и вгляделся в темное стекло глаза, и увидал в нем вытянутого да изогнутого себя самого. Тяжко сморгнула она раз-другой, опустила взгляд в землю, словно зачарованная чем-то, и он смотрел, как она поднимает колено, будто несогласие ему пригрезилось. Не дока он был в лошадях, но Барнабасу Кейну сообщил, и у того губы потянулись к улыбке, глазами же улыбка та не завладела.

Когда ей не по себе, она тебе чуть ли не доложит, сказал он.

Так, может, уже и да.

Мэттью вытянул из земли камень странных очертаний, остановился, стер с него глину. Углядел некое качество, и поплевал на камень, и вытер его о штаны. Камень оказался кругловат, вроде неолитического инструмента — Мэттью раз видел, как такой извлекли на поле, и прикинул, не оно ли это: предмет гладкий и плоский, выделан древними руками — по прикидкам Мэттью, едва ль не безупречно. Глянул на Билли, сына Барнабаса, и, чтоб ему показать, протянул, но парнишка стоял, вперившись в собственные мысли. Стоял он рядом с лошадью, руку нянькал под рубашкой, до этого порезавшись об оскал старой бутылки, торчавшей из земли. Мэттью отвернулся от Билли и сунул камень в карман. Синяя веревка, служившая ему поясом, ослабла, он перевязал узел потуже и вновь склонился к работе. Некое чувство принялось терзать его, будто неведомое наречие, доносившееся из места ощущаемого, но не воплощенного, и он потянулся взглядом по полю к Барнабасу, тот остановился, чтоб поправить на лошади упряжь. Отсвет мощи в том, как стоял Барнабас, коренастый, туго свернутый под измаранной в глине рубахой. Поза человека, по обыкновению, горячего. Человека, склонного к мыслям о вещах глубоких, однако неловко ему о них заикаться. Растущая тростинка Билли с ним рядом, четырнадцатилетка с кислой миной.

В ушах у нее музыка пчел, а затем беззвучие дома. Эскра Кейн стояла тоненькая в прихожей, синее платье на ней почти в тон глаз. Темные волосы соскользнули на лицо — она стянула с головы капор, сеткой от пчел обернутый, как у невесты, и повесила его на курносый шишак балясины. Гостиная рядом ярко охвачена была желтеющим светом, и он сиял на темноту пианино. Эскра вздохнула. Такие вот дни просушивали сырость у человека в костях, отпирали засовы зимы на сердце. Когда приехали они с Барнабасом в Донегол, сынок Билли учился разговаривать. Местные смотрели на них сторожко, а стужа стегала и впивалась зубами. По-местному умел один Барнабас. Край этот она видела диким и нищим, картина мрачнее, чем греза, какую ткали ей родители-эмигранты — тиронцы, отплывшие на корабле в Нью-Йорк и построившие там себе уж что удалось. Здесь видела она сырость и запустение, ту неотступную томительность, какой приходилось противиться. Те первые ночи лежала она подле Барнабаса и слушала дождь и ветер, а дальше — ночи, когда погода вроде как прекращалась вообще, и Эскра слышала в том беззвучии отворение пустоты. Из этих мест мужа ее выслали в детстве сиротою. Она выучилась находить отдушину в редких вечерах, подобных таким вот, утешенье в том, что сынок их растет местным в краю, что по праву был ему домом.

В кухне она обнаружила, что печь тикает. Затхлость торфа и благоуханье доспевающего жаркого. Легкая лаванда в воздухе. Как обычно, буря крошек там, где садился поесть Мэттью Пиплз, здоровенные медленные руки тянутся за черным хлебом, дерут его. Она вытерла еловый неструганый стол и увидела, что буханка-то почти съедена. Скоро уж лампы зажигать. В комнату сумрак вносил свои тени, и те вытягивались, будто просыпался цирк темных зверей.

Поле — неровное, кочковатое не пойми что, давно не использованное — тянулось усохшей ногой вдоль пастбища пошире, отделенного деревьями. Никакого проку с него, разве что для свалки. Еще в начале февраля Барнабас встал, потирая скулу костяшками, и сказал, что смотреть ему на этот участок тошно. Чудны́е несколько дней теплой погоды. Мы его перепашем, и вынем камни, и нахер завалим навозом, и посмотрим. Стояли они и оглядывали его. Клоки поля плотны от крапивы, что колыхалась, когда подымался ветер, как буйно море. Полузатонувший в нем лежал погибшим судном старый культиватор в спорах ржавчины. Пришлось выволакивать его лошадью, оставили они его, натужного да помятого, в лощинке между деревьями. Поле по углам обрамлено было скучившимися тернами, и Мэттью Пиплз двинулся на них, посверкивая улыбкой, с садовым резаком.

Лошадь у Барнабаса шалила, и вести ее под уздцы вызвался Билли. Барнабас глянул на мальца и подошел к нему, взял его руку в свою. Ступай-ка домой, и пусть мать обработает тебе. Отпустил сыново запястье и легонько ущипнул его за ребра, и Билли от отца отпрянул. Отстань, а? Встал в сторонке и давай наматывать подол рубахи на руку, указания не слушаясь.

Барнабас вздохнул. Испортишь рубаху-то.

Рубаха эта старая как хер знает что, ну. С лошадью управлюсь.

Никакой помощи лошадь не требует.

Билли подался вперед приглядеться к ней. Сразу же за упряжью стерта шерсть на участке с монетку величиной, обошел он кругом и увидел то же самое с другого боку.

У нее до мяса скоро сотрется, ну.

Вряд ли.

Может, передохнуть ей.

Барнабас рассмеялся. У этой лошади отпуск уже был, бездельничала в поле да в стойле всю неделю.

Билли потешил лошадь по носу, заглянул ей во тьму глаз, будто умел передать некое чувство или намерение.

Мэттью Пиплз расправил спину и тут услыхал далекий звук скотины в хлеву. Мык, словно скисший ветер. Что, к бесам, там с ними? Клятая веревка-опоясь опять распустилась, и он еще раз ее затянул и уловил, что поклевывает его некая странная мысль, и повернулся он, и тут-то углядел тот дым, увидел, как завитой кошачий хвост утолстился в спираль темно-грифельную. Смотрел, как она сложилась сама в себя, и на миг почудилось, будто вдвое разрослась, и он глянул на остальных, уловил, как внутри у него что-то затрепетало. Голос в горле туг, а ум его схватился за слова и сделал их осязаемыми.

Эй, ребята, сказал он.

Циклоп, дворняга Билли, возник в поле рядом с ним, встал наблюдать, лютый взглядом, рыжими глазами не смаргивая. Пес себе на уме, вельможно небрежный, кто ни позови, повернулся и взлаял на деревья. Барнабас замер в недоумении. Может, лошадь состарилась, а может, что не так с нею, как Мэттью Пиплз сказал, но самому Барнабасу не разобрать, в чем тут дело. Никогда прежде никаких хлопот. И мальцу руку надо привести в порядок. Лицо у Барнабаса горело, а под рубахой чесалось, и отгонял он муху, гудевшую у лошажьей холки. Повернулся к сыну.

Шагай-ка ты, пусть тебе руку посмотрят. Заразу занесешь, как пить дать.

Парнишка глянул на руку и на кровь по рубахе и заговорил, обращаясь к земле.

Все у меня в порядке, ну.

Ладно, давай тогда бери для лошади хворостину, раз так.

Барнабас пригнулся и подобрал камень, вылепленный как зуб какого-нибудь старого зверя, какой пал тут, чтоб издохнуть под колесом древнего солнца, а может, так оно и было, но когда бросил он его лениво к канаве, Мэттью Пиплз сделал шаг вперед и еще раз откашлялся. Иисусе Христе, ребята. Они на него внимания не обратили, а может, не услышали, бо поздней в памяти у них услышал каждый лишь глухой грохот сапог Мэттью Пиплза, топотавших по полю прочь. Ни слова от него, и что-то потешное было в том, как бежал он всеми членами своими, густо, будто наверняка споткнется и грохнется коленями в землю, рухнет без рук в грязь лицом, рассыплется на составляющие. Но никогда не видали они, чтоб он шевелился шустрее, кулаки шарами, точно булыги, и мигала им белизна лодыжек, когда вздергивались и опадали штанины. И кабы знал Мэттью Пиплз, к чему бежит, он бы, может, встал как вкопанный, развернулся бы к дороге за воротами на дальнем краю поля. Барнабас ума приложить не мог, что там с человеком такое, когда услыхал его запоздалый рев, одиночное слово, пролетевшее обратным ходом через голову ему, как брошенный камень. Дважды понадобилось услышать ему это слово у себя в уме, покуда взгляд не добрался до места над деревьями, где черно увидел он завиток, трепет дыма, который, казалось, кланяется ему лично.

Пожар.

Скольженье скворцов в небесах над Карнарваном казалось зеркально восходившему завитку текучего дыма. Мурмурация колыхалась едино с ним, словно переплетенье умов, небо ткала исполинским дыханьем, покуда закат не затрепетал, подобно легкому. Стая вывертывалась и кружила, ловила свет и гнула его, вновь разметывалась лентою нескончаемой петли, — быть может, так вот насмехалась природа над тем, что́ разыгрывалось внизу, но куда вероятней, что птицы ведать не ведали, замкнутые в своем бытии. Мальчишка увидел картину ту над городком, но в уме ее не удержал — смотрел, как отец слепо бежит по полю, глянул на темневшие деревья. Что-то подобное потустороннему гостю холодом прошло сквозь него.

Ум Барнабаса, устремленный поверх пропасти, какую не мог он видеть. Он двинулся за Мэттью по полю, в ногах такой хмель, будто тревога сделалась чем-то жидким, влитым в кровь ему, но погодя управился он побежать.

Не дом бы, прошу. Ох, Эскра.

Узкое поле и тянется нескончаемо, и тут увидал он, как Мэттью исчезает промеж деревьев. Бросился следом, деревья дубы, и яворы, и чахлые буки, торча пальцами в небо, будто все еще пытались безотлагательно молить жизнь о чем-то. Тропа стоптанная. Навстречу ему облегченье в виде Эскры, бежала к ним, юбка поддернута, локти мелькают, на руках мука. Живей никогда не видал он ее,…