Юстиниан. Византийский император, римский полководец, святой

Удивительно живое и масштабное исследование.

The Wall Street Journal

Великолепный, блестящий рассказ об одном из величайших правителей в истории. Прекрасно написанное тщательное исследование, раскрывающее личность Юстиниана. Это образец современной исторической литературы.

Питер Франкопан, автор бестселлера The New York Times
«Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий»

Эпическая историческая биография, которая оживляет императора, а также является научным трудом, полным новых идей и открытий.

Саймон Себаг-Монтефиоре, британский историк,
автор книги «Иерусалим. Биография»

Долгая жизнь Юстиниана была отражением жизни самого Древнего Рима: оба поднялись из низов до верховной власти, пережили восстания и победили соперников, создали законы и воздвигли величественные памятники, которые затем были разрушены вследствие мятежей, нападений захватчиков и эпидемий. В потрясающей книге Питер Саррис возвращает к жизни одного из самых драматичных правителей в истории.

Вальтер Шайдель, австрийский историк,
автор книги «Великий уравнитель»

Юстиниан настолько величественен в ландшафте древнего Средиземноморья, что его практически невозможно оценить. И все же Саррису удалось сделать это убедительно, предложив ясный рассказ о правителе, одинаково глубоко погруженном в механизмы управления и завоевательные войны.

Кейт Купер,
профессор Античности Лондонского университета

Яркая и авторитетная биография одного из самых удивительных правителей Рима. Юстиниан в книге Сарриса — это портрет целого мира, возрождающейся Римской империи, внезапно опустошенной трагедией.

Кайл Харпер, американский антиковед,
автор бестселлера «Судьба Рима»

Удивительно красочная биография человека, возродившего Римскую империю. Саррис глубоко погружает нас в мир имперских конфликтов, религиозной паранойи, пандемий и изменения климата, не упуская из виду выдающуюся личность, лежащую в основе всего этого. Основанная на десятилетиях научных исследований, эта книга — исчерпывающая история императора и его эпохи, а также захватывающее свидетельство величия Византии.

Доминик Сэндбрук, историк, журналист,
соведущий программы «Остальное — история»

Экспертная биография Юстиниана обязательна к прочтению всем, кто интересуется поздней Античностью и историей Византии.

London Review of Books

В своей книге Саррис раскрывает противоречия Юстиниана, освещая центральную фигуру знаменательного периода в истории Запада.

New Criterion

В этом всеобъемлющем исследовании Саррис мастерски оживляет мир своего героя. Результатом становится ясный взгляд на сложную историческую фигуру и ее эпоху.

Publishers Weekly

 

 

 

Peter Sarris

JUSTINIAN

Emperor, Soldier, Saint

 

Перевод с английского Оксаны Постниковой

Научный редактор Николай Белов, историк-византинист

 

 

Саррис П.

Юстиниан : Византийский император, римский полководец, святой / Питер Саррис ; [пер. с англ. О. Г. Постниковой]. — М. : КоЛибри, Издательство АЗБУКА, 2025.

 

ISBN 978-5-389-31237-1

 

16+

 

Сколько реформ способен реализовать император за 83 года своей жизни, 20 из которых правил совместно с женой? Правда ли, что храм Святой Софии так восхищал современников, что в Средние века писали, будто там живет ангел? Действительно ли персидский царь предложил императору Юстиниану «усыновить» своего сына?

Император Юстиниан правил почти четыре десятилетия, с 527 по 565 год, в эпоху глобальных перемен, страшных эпидемий и геополитических угроз. Начав скромным образом, он возвысился до могущественного правителя обширных территорий от Греции до аравийских пустынь и определил судьбу Византии на многие годы вперед. Эта новаторская биография выдающегося историка Питера Сарриса позволяет узнать Юстиниана как человека — сложного и неоднозначного. Блестящий стратег, никогда не бывавший на поле боя. Талантливый и энергичный администратор, внимательный к деталям. Влюбленный мужчина, женившийся на танцовщице и правивший совместно с ней более 20 лет. Стремясь вернуть былое величие Рима, Юстиниан положил начало величию Византии.

«Несмотря на многие века, отделяющие нас от Юстиниана, этот человек из весьма далекого прошлого остается нашим современником. Многие задачи, с которыми сталкивался Юстиниан, и даже некоторые принятые им решения продолжают перекликаться с нынешними временами. Нас повсюду окружает наследие императора: в архитектуре, вдохновленной его строительными проектами; в правовых системах; в нашей культуре и истории. Вот почему, несмотря на всю противоречивость своей натуры, Юстиниан продолжает говорить с нами сегодня». (Питер Саррис)

 

© Peter Sarris, 2023

© Постникова О. Г., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
КоЛибри®

 

 

 

 

 

Введение

Юстиниан — свет и тень

В марте 2020 года, когда из эпицентра в Северной Италии новый коронавирус стал распространяться по Европе со скоростью лесного пожара, власти турецкого Стамбула были вынуждены закрыть для посещения величайший памятник древности. Кафедральный собор Св. Софии (Премудрости Божией по-гречески) был официально открыт римским императором Юстинианом (правил 527–565) в 537 году и на протяжении веков поочередно служил оплотом христианской духовности, османской мечетью, а в последнее время — музеем, хотя турецкое правительство вскоре вновь сделает его местом проповедей и молитв для мусульман [1]. Когда одетые в защитные маски, халаты и перчатки уборщики и служащие принялись за тщательную дезинфекцию огромного здания (некогда самого большого закрытого пространства христианского мира), дабы уничтожить там вирус, за ними словно наблюдали ангелы, архангелы, императоры и святые на великолепных мозаиках, украшающих стены, потолки и купола храма со времен Юстиниана и его преемников на константинопольском троне. Отсутствие людей в здании как будто ненадолго восстановило его внутреннюю гармонию, словно эти изображения вновь смогли вступить друг с другом в диалог. На облетевших весь мир кадрах люди видели сцену, странно напоминающую ту, что создал великий русский поэт и диссидент Осип Мандельштам в стихотворении, которое он написал в честь этого монумента чуть больше ста лет назад:

Паника и несчастья, которые коронавирус обрушил на мир в начале 2020 года, были бы хорошо знакомы Юстиниану. Правительства и ученые в наши дни внезапно столкнулись с новым незнакомым заболеванием, которое дестабилизировало даже самые передовые экономики и политические режимы; точно так же правление Юстиниана пошатнулось из-за внезапной и, по-видимому, беспрецедентной эпидемии бубонной чумы [3]. Явившись в империю всего через четыре года после завершения строительства храма Св. Софии, эта болезнь погубила сотни тысяч подданных императора. Ходили слухи, что и сам Юстиниан, уединившийся в императорском дворце, заразился чумой, но каким-то образом выздоровел.

Юстиниан уже долгое время вызывает во мне живой интерес — с тех самых пор, как‚ будучи студентом в Оксфорде в 90-е годы, я написал о нем эссе в ответ на вопрос «Разрушил ли Юстиниан ту империю, которую намеревался возродить?» Во многих отношениях я провел следующие 30 лет, пытаясь ответить на этот вопрос и понять этого императора и его правление. Даже без вмешательства чумы жизненный путь Юстиниана выделялся бы на страницах древней и средневековой истории своей энергичностью, целеустремленностью и драматизмом [4].

Из столицы империи — Константинополя, основанного императором Константином Великим за две сотни лет до него, Юстиниан правил обширными владениями, которые в начале его правления простирались от Греции и Балкан на западе до сирийских и аравийских пустынь на востоке (карта 2). В них входили не только Малая Азия, она же Анатолия (современная Турция), но и фантастически богатая территория Египта — в то время самого передового и экономически развитого региона Средиземноморья. Однако же при всем видимом величии империю, унаследованную Юстинианом в 527 году, неотступно преследовало глубокое чувство тревоги, неудачи и неуверенности, и новый император был полон решимости заняться этими вопросами.

Главной, пусть и не единственной причиной тревоги был тот факт, что, хоть Юстиниан и называл себя римским императором, единственным наследником и преемником Августа, Марка Аврелия и Константина, та область, которой он правил, больше не включала в себя важные территории Италии, Северной Африки, Испании и Галлии. Эти земли, как и Британия, лишились прямого римского управления в результате глубокого политического и военного кризиса в период около 410–480-х годов н. э. В империю Юстиниана даже не входил сам Рим, хотя Константинополю задолго до того был дарован титул «Нового Рима» [5]. Какой бы славной и громадной ни была империя Юстиниана, многие уже понимали, что она являет собой большой парадокс. Вожди варваров, создавшие свои независимые царства на Западе, теперь уже открыто оспаривали ее претензии на повсеместный авторитет римской власти.

В ответ на это Юстиниан в начале своего правления возглавил повторное завоевание Африки, Италии и части Испании (карта 3). Эта кампания началась в 533 году с дерзкого решения отправить морем экспедиционный корпус из Константинополя туда, где сейчас находится Тунис. В середине V века в прежние римские провинции в Африке, включавшие в себя большую часть нынешнего государства Тунис, Алжира, Марокко, а также часть Ливии, вторглись племена преимущественно германского происхождения, известные как вандалы. Из своей столицы в Карфагене вандалы принялись устанавливать значительное морское присутствие в Западном Средиземноморье, таким образом действуя в ущерб и угрожая интересам римлян. Однако экспедиционный корпус Юстиниана застал их врасплох, нанес им быстрое поражение в битве и захватил в плен короля вандалов Гелимера. Все его королевство вернулось под власть римлян. Ошеломляющий успех этой африканской экспедиции вскоре подтолкнет Юстиниана к тому, чтобы послать войска в Италию в решительной попытке восстановить римское правление в древнем сердце империи. Эта попытка тоже окажется в значительной степени успешной, хотя в Италии, где войска Юстиниана столкнулись с гораздо более согласованным сопротивлением, результат завоеваний нанесет гораздо больший ущерб устройству отвоеванных территорий, включая и сам Рим, чем тот урон, который когда-либо наносили им «вторжения варваров» в V веке [6].

Дома Юстиниан развернул борьбу с практикой уклонения от налогов в среде сенаторской элиты, которая постоянно плела против него заговоры. Он также значительно переработал доставшееся ему по наследству римское право. Целью Юстиниана было внести порядок и ясность в огромное количество юридических текстов, определявших управление и государственное регулирование империи; это способствовало более быстрому отправлению правосудия. Новый свод законов выражал единый взгляд и волю самого императора. Такое властное решение оказалось столь эффективным, что сейчас очень трудно понять, каким было в реальности римское право до Юстиниана: император определил форму, в которой римское (или гражданское) право доживет до Средних веков и более поздних времен. И по сей день принципы, основанные на законах Юстиниана, формируют основу правовых систем, действующих на территории большинства европейских стран [7].

Находясь в политическом конфликте с представителями элиты, которые часто негодовали по поводу его законодательных и финансовых реформ, император пытался расположить к себе более широкие слои населения Константинополя. Делал он это путем инвестиций в роскошные строительные проекты, вершиной которых стал собор Св. Софии, и проявляя поразительную щедрость в делах благотворительности, направленной в первую очередь на помощь городской бедноте. Прежде всего Юстиниан пытался заново выстроить Римскую империю, превратив ее в христианское государство, в котором представители иных религий, инакомыслящие и те, кого считали отклонившимися от норм морали и половой жизни, подвергались все более безжалостным наказаниям. Когда священники, которых признали еретиками, увидели, как их труды жгут на улицах города, а многочисленные еврейские подданные императора обнаружили, что их открыто дискриминируют чиновники и император это активно поощряет, стало ясно, что приход к власти Юстиниана ознаменовал наступление более нетерпимой эпохи [8]. Для своих врагов он был дьяволом, для почитателей — святым. Но кем бы его ни считали современники — «святым императором» или «царем демонов», многие из них понимали, что Юстиниан — в высшей степени дальновидный и энергичный правитель.

Юстиниан помог заложить основы Византии в той форме, которую она примет в предстоящие века. Однако его достижение во многом было гораздо более фундаментальным: воссоздавая Римское государство в виде «христианской республики» (как сам он описывал его в одном из своих законов), он в конечном итоге заложил идеологические и психологические основы средневекового христианского мира как такового. Кроме того, он оставил важное наследие исламскому миру, который возник на Ближнем Востоке в VII–VIII веках [9]. В более широком смысле через активную программу реформ и не менее активное самовосхваление Юстиниан изменил само понятие «правление», став примером искусного управления государством, к которому будут стремиться будущие византийские императоры, средневековые короли, мусульманские халифы и османские султаны.

В то же время череда событий, которые Юстиниан не мог контролировать, подрывала его усилия по возрождению империи. Главным из этих факторов были честолюбивые стремления соседней, соперничавшей с Константинополем сверхдержавы — Персии. Шахи, правившие империей Сасанидов на территории современных Ирака и Ирана, были для римлян главным врагом, опытным в вопросах политики, экономики и военного дела. Незадолго до прихода Юстиниана к власти между римлянами и персами вспыхнула масштабная война. Таким образом, сдерживание персидской агрессии в Сирии и на Кавказе (на территории современных Армении, Грузии и Азербайджана), которые две империи разделили между собой, оставалось насущным вопросом на протяжении всего правления Юстиниана. Дальнейшие испытания возникли в результате неспокойной обстановки в Евразийской степи, откуда на запад хлынули орды центральноазиатских кочевников; другой ключевой причиной стала нестабильность климата, которая, вероятно, способствовала приходу бубонной чумы. То была первая известная нам вспышка этого заболевания в истории Средиземноморья. Правление Юстиниана сочетало в себе беспрецедентный оптимизм и непредвиденные бедствия, подвергнувшие суровому испытанию стойкость императора и его государства.

До сих пор многочисленные исследования, посвященные Юстиниану, в особенности англоязычные, были сосредоточены на его военной политике и военных же авантюрах, а историки опирались в основном на источники, касавшиеся военной истории, а не юридические и религиозные тексты, которые отражают его политику в более широком смысле [10]. В результате мало кому удалось успешно обобщить различные аспекты его правления. Кроме того, ни в одной из этих работ авторы не сумели показать личность Юстиниана или то, как соотносились и были связаны между собой его представление об империи и его политические задачи в военной, законодательной, религиозной сферах и во внутренних делах государства. Однако же, как нам предстоит убедиться, в особенности через труды Юстиниана в сфере законодательства и его богословские выступления, голос императора звучит гораздо более ясно, чем часто предполагают.

Эти источники позволяют нам уловить настойчивость, с которой Юстиниан упорно и беспрестанно добивался божественного расположения; его постоянное нетерпение; его склонность придавать духовную и религиозную значимость даже самым приземленным административным задачам; его одержимость деталями и его близкие и доверительные отношения с супругой, скандально известной императрицей Феодорой — он настолько на нее полагался, что после ее смерти в 548 году его политическая хватка и сосредоточенность на власти впервые стали ослабевать. Эти же источники открывают нам и решимость Юстиниана сокрушить своих противников, и его яростное презрение к тем, кто словно бы не замечал достоинств и превосходства имперского христианства. Законодательная деятельность императора показывает нам человека, движимого искренним сочувствием к беднякам, сиротам, а также (возможно, с подачи жены) к вдовам и другим женщинам в уязвимом положении — например, к деревенским девушкам, которых привозили в Константинополь и заставляли заниматься проституцией. Что касается интересов Юстиниана и того, каким он себя изображал, то он был императором, глубоко погруженным в мельчайшие детали управления и законодательства, военным лидером, ставившим превыше всего расширение и защиту Римского государства (несмотря на то, что у него было довольно мало военного опыта в сражениях), и благочестивым христианином, занятым определением и распространением того, что он считал «истинной верой».

В базилике Сан-Витале в Равенне — городе на севере Италии — по сей день сохранилась великолепная мозаика, датируемая VI веком; на ней изображен император Юстиниан в сопровождении придворных, а напротив находится столь же прекрасное мозаичное изображение Феодоры и ее свиты. Портрет Юстиниана на этой мозаике — самое известное изображение императора. Он смотрит на нас с церковной стены, а мы завороженно глядим на сияние императорской диадемы и на его роскошное, расшитое драгоценностями одеяние. При этом золотые, серебряные и цветные кусочки мозаики в императорской короне, одеждах и лице выделяются и приковывают к себе взгляд главным образом потому, что их обрамляют более темные участки смальты. Точно так же сам Юстиниан и его эпоха состояли как из света, так и из тени, и чтобы понять императора и его правление, нам следует оценивать и то и другое. Ибо правление Юстиниана было отмечено не только беспрецедентным уровнем благотворительности, но и столь же беспрецедентной нетерпимостью и жестокостью; с одной стороны, он остро ощущал свое предназначение и был убежденным сторонником того, что считал всеобщим благом, а с другой — имел сильную склонность к деспотическому правлению и обладал обостренным чувством собственного достоинства и гордости (из-за чего часто бывал вспыльчив).

Однако главный посыл этой книги заключается в том, что, несмотря на многие века, отделяющие нас от Юстиниана, этот человек из весьма далекого прошлого остается нашим современником. Ведь‚ как напомнила нам недавняя пандемия, многие сложные задачи, с которыми сталкивался Юстиниан, и даже некоторые решения, принятые им и другими людьми для выполнения этих задач, продолжают перекликаться с нынешними временами. Прежде всего, нас повсюду окружает наследие императора: в архитектуре, вдохновленной его строительными проектами, самым влиятельным и прекрасным из которых стал храм Св. Софии; в наших правовых системах; в нашей культуре и истории, где вклад Юстиниана оказался значительным для формирования как христианского, так и исламского мира. Вот почему, несмотря на всю сложность и противоречивость своей натуры, Юстиниан и история его правления продолжают говорить с нами сегодня.

1

Разделенная империя

Горнило империи

Даже близко знакомым с Юстинианом людям было трудно читать и понимать его. Писатель VI века Прокопий Кесарийский трудился бок о бок с одним из самых надежных военных советников императора‚ однако же в своем рассказе о правлении Юстиниана он признавал, что с трудом находит слова, чтобы описать его: воспроизвести его характер «с такой же точностью» он не смог бы [11]. Первоочередной задачей в попытке понять этого загадочного и поразительного человека является осознание, каким неспокойным был мир, в котором появился на свет Юстиниан. Как мы увидим, он отлично знал о череде военных кризисов и о религиозных противоречиях, которые сотрясали Римскую империю за века и десятилетия до его рождения, и это знание станет основой его правления. Эти трудные задачи определили институциональный и политический контекст, в котором был вынужден действовать Юстиниан, а также ту культурную и религиозную среду, которая сформировала и самого императора, и его окружение. Юстиниан и его правление стали кульминационной точкой в нескольких веках все более удручающей и драматической римской истории, и он был полон решимости действовать. В качестве императора Юстиниан будет не только всевластным правителем, но порой и историком, и богословом, и судьей; чтобы понять, почему это произошло, мы должны начать с неспокойной религиозной и военной истории Римской империи в годы, предшествовавшие его приходу к власти.

Местом рождения Римской империи был, разумеется, город Рим, откуда Юлий Цезарь и его наследники водили свои армии, завоевывая и подчиняя себе большую часть Европы и Средиземноморья. Именно в Риме в 31 году до н. э. усыновленный Юлием Цезарем Октавиан провозгласил себя первым из граждан и верховным правителем, заявив право на титул Августа (означавший одновременно «почитаемый» и «сверхчеловек») [12]. Ко II веку н. э. римское правление установилось на территории от Британии и Испании на западе до Армении, Сирии и Палестины на востоке, от Рейна и Дуная на севере до Атласских гор и отдаленных уголков Верхнего Египта (карта 1).

К середине второго века своего существования Римская империя отличалась высокой степенью идеологического и культурного господства, распространявшегося от ее центра, а также поразительным уровнем фактической автономии провинций. Рим, несомненно, был центром, куда, согласно поговорке, вели все дороги, и куда стекались трофеи с завоеванных территорий. Необыкновенно обогатившаяся при Августе и его наследниках архитектура города по сей день видна в сохранившихся остатках необыкновенных построек: Колизея, форума Траяна и других памятников империи. Рим был местопребыванием императора, откуда он отправлял указания губернаторам провинций и отдавал приказы военачальникам, посылая их к границам для подавления любых местных проявлений недовольства или смуты. Соблюдался тщательно продуманный компромисс между императорами, которые стремились основать династию и естественным образом желали видеть наследниками на троне членов своих семей, и самыми видными гражданами Рима — сенаторами, многие из которых стремились сохранить некоторые аспекты более ранних, «республиканских», традиций.

Провинции в империи были практически автономными: большая часть рутинных управленческих задач, в том числе сбор налогов и отправление правосудия, была доверена советам, состоявшим из местных землевладельцев, проживавших по большей части в городах. Города империи были главными центрами обмена информацией, управления и торговой жизни римского мира. В особенности в западных провинциях империи развитая система местного управления была скреплена сильными культурными связями, которые Рим намеренно культивировал и распространял [13]. Возлагая на местные элиты столь значительные полномочия в управлении, а также поручая им должности, приносившие и доход, и авторитет, римские власти сумели вовлечь их в хозяйственную и политическую деятельность империи. Члены местных знатных семей перебирались в основанные империей города, где усваивали культурные ценности римлян, изучали латынь, римскую историю и литературу, и в итоге начинали считать себя римлянами. В 212 году римское гражданство полагалось иметь всем подданным императора, за исключением рабов. В результате гарантированные права и доступ к римскому законодательству значительно расширились, а это‚ в свою очередь‚ внушало чувство принадлежности к Риму не только высшему классу, но и многим другим людям. Идеологическая и политическая приверженность империи была, к примеру, особенно выраженной среди рядовых военных, которые должны были воевать и умирать за Рим.

На Востоке — в Греции, Малой Азии (Анатолия), а также в Сирии, Палестине и Египте ситуация была совсем иной. Здесь римляне управляли обществами и культурами, которые в IV веке до н. э. завоевал Александр Македонский; позже, после его безвременной кончины, военачальники разделили его империю между собой на так называемые эллинистические царства. В результате элиты ближневосточных территорий за пределами эллинистических центров европейской части Греции и Малой Азии усвоили греческий язык, литературу и культурные ценности. В этих восточных провинциях уже существовала густая сеть городов, поэтому римским властям не нужно было вкладываться в их строительство и создание с нуля. Именно поэтому на Востоке римляне столкнулись с элитами, которые уже обладали высокой культурой и развитой инфраструктурой; и то и другое хорошо подходило для римской формы управления. Задачей было привести устоявшиеся эллинистические культурные ценности каждого региона в соответствие с имперской миссией римлян, которой они придавали большое значение.

В итоге на Западе культурный фундамент империи основывался на успешной романизации местных элит, в то время как на Востоке римлянам приходилось позиционировать себя несколько иначе, чтобы соответствовать местным политическим и культурным ожиданиям. Приведем пример: чтобы соединить свои политические амбиции с римской традицией, Октавиан, приняв имя и титул Август, представил должность императора как некое сочетание и средоточие прежде существовавших республиканских и гражданских должностей. Он даровал сам себе должность главного магистрата Римской республики и звание «первого среди равных» (primus inter pares), а не какой-либо более значительный титул. В конце концов, Римская республика была основана в 509 году до н. э., когда из города был изгнан последний царь Рима Луций Тарквиний Гордый; поэтому для Октавиана и его наследников было важно не представляться перед римской политической аудиторией в манере, которая слишком уж напоминала о «монархии». Вместо этого должность императора была представлена и понималась исключительно в «республиканских» терминах — не только в Риме, но и в западных его провинциях [14].

На Востоке преобладали совершенно иные политические условия. Александр и его последователи завоевали земли в Сирии, Египте и Персии с давними традициями «божественной монархии»: здесь с правителями обращались как с богами, а об их подданных говорили как о рабах — в буквальном или фигуральном смысле. Александр и его наследники переняли политический язык, идеологию и церемониальную сторону божественной монархии в этих регионах, чтобы донести свою власть до новых подданных в понятных им выражениях. Римские императоры последовали их примеру: обращаясь к своим восточным подданным, они быстро перешли на тот же политический язык и стиль правления, наделяя себя таким титулом‚ как «правитель мира» (kosmokrator) [15].

Желание угодить политическим и культурным представлениям грекоговорящих элит в восточных римских провинциях определяло не только стиль и риторику того, как императоры являли себя местным жителям, но и то, какую внешнюю политику они вели. Благодаря культурной эллинизации при Александре и его наследниках знать во многих городах Сирии, Палестины и Египта в культурном смысле считала себя греками — точно так же, как распространение образования и культурная ассимиляция на Западе привели к тому, что говорящие на латыни западные элиты в культурном смысле считали себя римлянами. Врагом греческого мира V века до н. э. традиционно считалась Персия. Персидская империя эпохи Ахеменидов, которой объединенные силы греков нанесли поражение в Саламинском сражении в 480 году до н. э., для них представляла собой демонизированный образ «иных», в противовес которому формировалась собственная идентичность, и эта культурная и политическая враждебность по отношению к Персии сохранилась среди грекоязычной знати эллинистического Востока. Римские императоры быстро поняли, что эффективный метод пробуждения политических инстинктов у грекоговорящих подданных и использования их для целей империи заключается в том, чтобы показать, что римляне ведут войну против их давнего врага, устраивая кампании против персов. Эти кампании помогали императорам показать себя законными наследниками Александра Македонского и укрепить римское правление на Востоке, а также способствовали возникновению нового идеологического союза между эллинистической культурой и римской политической идентичностью [16]. В результате на Востоке постепенно возникло то, что назвали «греческой Римской империей» [17].

Кризис империи

К концу II века северные границы Римской империи в Европе‚ по сути‚ установились вдоль Рейна и Дуная, поскольку по ту сторону этих естественных границ находились разрозненные племенные образования, практически не представлявшие прямой угрозы римской власти. Римская армия занималась охраной этих приграничных зон, чтобы предотвращать вторжения и время от времени наказывать тех, кто совершал набеги на их территорию; кроме того, римляне держали несколько торговых форпостов на «варварских» территориях к северу, где римские товары пользовались большим спросом. Поток римских богатств в северном направлении использовался римскими властями в политических и стратегических целях. Чаще всего эти материальные ценности просачивались на Север через зависимых от римлян правителей и вождей (или те получали их в дар); в обмен на это Рим привлекал их к борьбе против потенциально опасных соседей. Таким образом‚ зона политического и экономического влияния Рима расширилась и вышла за пределы фактических границ империи, а некоторые «варвары» (каковыми считали их римляне), похоже, даже пользовались римскими деньгами, чтобы совершать сделки между собой [18].

К середине III века этот отток римских богатств за пределы приграничной зоны, а также попытки римских властей укрепить власть местных вождей возымели последствия, которые‚ с точки зрения римлян‚ были в высшей степени контрпродуктивными. В совокупности они подорвали относительно эгалитарные общественные структуры многих варварских народов на границах империи и тем самым ускорили появление все более влиятельной военной элиты, которая оказалась способна создавать более крупные и эффективные в военном смысле племенные союзы, бросавшие вызов римской власти. С середины III века стали происходить все более масштабные и успешные вторжения на римскую территорию; возглавляли эти набеги новые группы варваров с Севера, такие как пикты (Pikti, «разрисованные люди») в Британии, франки (Franci, «храбрецы») и алеманны (Alamanni, «все люди»), приходившие с противоположной стороны Рейна, а также грейтунги (Greutingi), более известные потомкам как готы [19] — племенной союз с территории нынешней Украины, нападавший из-за Дуная. Все эти народы пытались силой отнять у Рима то, что они прежде получали через службу, денежные дотации и контроль над торговлей [20].

Примерно в это же время возникла самая зловещая угроза: Римская империя испытывала все возрастающее военное давление с Востока. В последние годы II века н. э. римляне расширили восточные границы за счет правящей персидской династии Аршакидов, распространив свое влияние и контроль на стратегически важный регион — Армению. Поражение от рук римлян привело к падению правящей династии и к ожесточенной борьбе за власть между несколькими аристократическими родами. Эта затяжная гражданская война закончилась в 224 году, когда новый правитель Персии Ардашир стал первым шахом династии Сасанидов. Из столицы, располагавшейся в городе Ктесифон (неподалеку от современного Багдада), Ардашир попытался объединить под своим началом плохо управляемую военную аристократию Персии, устроив череду набегов вглубь римских территорий. Эта агрессивная политика достигла пика в 260 году, когда преемник Ардашира Шапур I организовал дерзкую кампанию в римской Сирии: он разграбил Антиохию, захватил в плен и подверг унижениям римского императора Валериана (правил 253–260 гг. н. э.) [21].

Положение римских властей становилось все более тяжелым. Серьезность ситуации усугублялась тем, что римские войска были сосредоточены главным образом вдоль границ империи, поэтому, как только врагу удавалось прорваться через границу, в отдаленных частях провинций было слишком мало военных, чтобы помешать налетчикам бесчинствовать [22]. Кроме того, управление было до такой степени доверено городским советам, что было почти невозможно сосредоточивать и перераспределять войска из менее пострадавших от нападений регионов в те, что приняли на себя основной удар. Самой серьезной проблемой было то, что политическая элита под началом одного императора, правившего главным образом из Рима и окруженного сенаторами преимущественно гражданского происхождения и без военного опыта, оказалась явно не способна дать врагам отпор и скоординировать сопротивление нападениям, которые происходили одновременно на Севере, Востоке и Западе. Возникновение новых опасных врагов означало, что в III веке Римская империя оказалась в тисках серьезного военного кризиса [23].

Наряду с ухудшавшейся военной обстановкой росла и политическая нестабильность, так как военачальники римской армии на месте военных действий и политики в Риме стали реагировать на то, что они считали промахами своих правителей, свергая императоров и назначая или провозглашая на их место новых. Офицерский корпус армии поддерживал новых правителей, обладавших военным опытом, что привело к появлению череды «солдатских императоров». В это же время возникло несколько новых римских центров власти, которые лучше всего определило бы слово «местные»: к примеру, важнейшие представители общества в Северной Галлии и в Сирии, возмущенные неспособностью центральной власти защитить их, оказали поддержку местным военачальникам, которые сражались с врагом и требовали себе титул императора. С 258 по 274 год провинциальная знать на большей части территорий Британии, Галлии и Испании объединилась под началом полководца по имени Постум, который возглавил так называемую Галльскую империю; на Востоке же Оденат, правитель Пальмиры, которая была римским буферным государством, возглавил борьбу с персами [24]. Несмотря на то что власти в Риме считали таких людей бунтовщиками и сепаратистами, сами они, по всей видимости, полагали себя римскими правителями, защищающими римскую цивилизацию [25].

Историки традиционно считают перевороты и узурпацию власти в III веке признаками хаоса и беспорядка. Однако со временем эти события, возможно, оказались для Рима ключом к выживанию. Галльская империя и Пальмирское царство сумели достаточно успешно отпугнуть иностранных захватчиков, как и солдатские императоры, приходившие к власти в этот период. Большинство таких императоров появлялись в Иллирии и на прилегавших к ней балканских территориях, ставших для Римской империи главным местом вербовки военных. Начиная со II века продвижение по службе в римской армии и достижение статуса полководца все чаще происходило на основании личных способностей, а не по праву рождения. Это означало, что люди, которых на роль императора назначало собственное войско, часто были весьма талантливыми воинами скромного происхождения, идеологически преданными идее сохранения Рима, не терпевшими поражений и желавшими производить перемены. Эти люди умели сражаться и были полны решимости побеждать. В результате в тяжелые с военной точки зрения 260–280-е годы вторгавшихся чужаков все успешнее вытесняли с территории империи, а «местные» римские правления на Востоке и Западе вновь вливались во всеобъемлющую структуру империи [26].

Принято считать, что кризис III века завершился около 284 года с восшествием на престол императора Диоклетиана, который победил своих политических соперников, одолел врагов империи и установил единоличную власть над римским миром. С 284 года и до конца его правления в 305 году жизнь в империи была относительно мирной — такого периода не было с 220-х годов. Это дало Диоклетиану и его окружению возможность укрепить те импровизированные меры и реформы, при помощи которых он и его предшественники в конце III века пытались (и сумели) сдержать некоторые проявления военного и политического кризиса в Риме [27]. Эти реформы сформируют и определят многие управленческие структуры той империи, которую унаследует Юстиниан после прихода к власти.

К примеру, становилось все более очевидным, что один император, проживающий преимущественно в Риме, не может сдерживать многочисленные и одновременные военные угрозы на протяженных границах государства [28]. Империя нуждалась в более децентрализованном управлении, при котором правитель находится ближе к источнику военной угрозы. Таким образом‚ возникла система разделения власти, которую Диоклетиан укрепил и усилил; теперь в империи было два императора, или августа. Один из них большую часть времени проводил на Востоке, где противостоял персам, а второй — на Западе, чтобы обеспечивать защиту границы вдоль Рейна. С учетом того, что самой серьезной и организованной угрозой для римской власти были Сасаниды, для более старшего и опытного из императоров было разумным разместиться на Востоке. Что особенно важно, эти императоры теперь правили не из Рима, который все более терял свое политическое значение, а из городов, расположенных ближе к границам империи — например, из Трира в Галлии или из Антиохии в Сирии, которую Диоклетиан, как старший из августов, сделал своим опорным пунктом. Каждому из августов также назначался заместитель, или цезарь, что обеспечивало дополнительный уровень военной и политической гибкости. Такое устройство помогало противостоять давнему недостатку римской политической системы, возникшему из-за присущей римлянам неприязни к наследственной монархии — а именно неуверенности в том, к кому перейдет титул императора. Каждый из цезарей теперь был не только заместителем, но и назначенным наследником своего августа. Историки часто называют это новое проявление императорской власти «тетрархией», или «правлением четырех».

В это же время были предприняты серьезные усилия, направленные на большую сплоченность империи в вопросах обороны и согласованность бюрократической системы. Численность армии значительно увеличилась, а военные подразделения рассредоточились на более обширной территории [29]. Провинции разделили на более мелкие административные районы и держали под более пристальным контролем. Эти небольшие провинции затем объединили в более крупные межрегиональные единицы, известные как диоцезы, кажд…