Рождественские рассказы
Серийное оформление Вадима Пожидаева
Оформление обложки Вадима Пожидаева-мл.
Составление Аллы Степановой
Подготовка текста Валерии Андоскиной
Лейкин Н.
Рождественские рассказы / Николай Лейкин. — СПб. : Азбука, Издательство АЗБУКА, 2025. — (Азбука-классика).
ISBN 978-5-389-31286-9
12+
Николай Александрович Лейкин — в свое время известный петербургский писатель-юморист, журналист, издатель. Его популярность была колоссальной: поэт А. Блок назвал конец XIX века «эпохой Александра III и писателя Лейкина». В этой книге собраны произведения Лейкина о Рождестве и Новом годе — со времени прижизненных публикаций они воспроизводятся впервые. Их герои — мальчики-мастеровые и предприимчивые купцы, важные генералы и скромные чиновники, школьницы и юные барышни — готовятся к самым любимым в России праздникам. Выбрать подарки, заучить поздравительные стихи, прибраться в доме и нарядить елку, пойти в гости — кажется, что и 120 лет назад список предпраздничных дел был таким же, как и в наши дни.
© А. С. Степанова, составление, 2025
© Оформление.
ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
Издательство Азбука®
В департаменте
За два дня до Рождества чиновники N-го департамента, получив награду, окончательно потеряли способность заниматься делом. На столах были разложены бумаги, дела в синих обложках, но никто за работу не присаживался. Началось усиленное курение папирос, хождение из одного отделения в другое, разговоры о гусе, о поросенке, о ветчине, о елке, о детских игрушках, о подарках вообще и разных предпраздничных приготовлениях. Даже столь любимое занятие на службе, как чтение газет, и то было оставлено на этот раз. В счетном отделении даже книги лежали открытыми кверху ногами. Все ждали, когда уйдет директор, чтобы разбежаться, но директор, как назло, не уходил. Сидели и начальники отделений по своим местам, но делами также не занимались, а кто составлял для себя смету домашних праздничных расходов, кто писал карандашом реестр праздничных подарков и предметов, нужных по хозяйству.
Вот в отделение входит бакенбардист с проседью в волосах, останавливается перед окном и смотрит на градусник.
— Хорошо, кабы такой мороз на Рождестве постоял. Можно бы съездить прокатиться на тройке в загородный ресторан.
— Михаил Павлыч, не ушел еще наш Вельзевул? — слышится от стола, около которого лысый бородач в очках покуривает папироску.
— Директор-то? — откликается бакенбардист. — Сидит еще, и долго просидит. Сейчас потребовал дело из второго отделения. Каракулев снес ему, но по ошибке засунул туда список покупок, который ему дома жена составила. Каракулев рассматривал его, заторопился, заторопился и думает, что сунул в дело, потому что списка у него нет.
— Это ничего. Это даже хорошо. Наш по крайней мере узнает список нужд чиновников. И чего он сидит! — вздыхает молодой чиновник с бородкой Генриха Четвертого.
— Вдовый чиновник, оттого и сидит. Вдовый и бездетный. Что ему дом? Отсюда, поди, поедет в сельскохозяйственный клуб обедать. А здесь, если вот тебе надавали из дома поручений по самую макушку, да еще просили, исполнив эти поручения, пораньше прийти обедать, так поневоле будешь торопиться скорей убежать из нашего чистилища. Я вот теперь стою и думаю: как это я все успею сделать к шести часам вечера? Дольше уж я не могу заставлять моих домашних ждать меня к обеду, — произносит лысый бородач.
— Нет, я все это жене поручил, — доносится от другого стола. — С моей стороны только разве ей и ребятишкам подарки...
— A y моей жены флюс, второй день у ней щеку раздувает. Она винную ягоду, в молоке сваренную, за щекой держит, так какие тут закупки! До закупок ли! Просила меня окорок ветчины купить, гуся, поросенка, елку ребятишкам, игрушки...
— О-го-го! И все это сегодня?
— Да завтра-то когда же?.. Завтра уж сочельник... Завтра надо уж запекать окорок, а не покупать его, из поросенка заливное делать, елку украшать.
— Да-да... Действительно... Так что же вы? Убирайте бумаги и уходите, — говорит американская борода с бритыми усами.
— Неловко. А вдруг он разлакомится и какое-нибудь еще дело потребует для просмотра, а дело это окажется в моем столе. «Где Петр Иваныч?» — «Ушел». Неловко тогда будет.
— Помощник ваш подаст дело.
— Ну, все-таки неловко. Ведь вы вот тоже не уходите, а я по лицу вижу, что и вам так же нужно уйти, как и мне.
— Да нужно-то нужно, что говорить! Нужно купить жене на платье — вот что нужно. Ну, духов, одеколону... Потом уж я и себе сбирался преподнести на елку золотые очки. А ведь вам, видите, и окорок, и гуся, и поросенка. Это совсем особь статья. Вы и окорок дома запекаете или варите?
— Запекаем. Жена не любит вареной ветчины.
— Ах, напрасно! Вареная ветчина — это блаженство. Вся Москва ест по трактирам вареную ветчину, а уж москвичи насчет ветчины знатоки.
— Жена не любит. Что ж вы поделаете, если она не любит! Вот поросенка мы варим и делаем заливное.
— А я поросенка люблю только жареного, только с кашей, но при этом чтоб каша представляла из себя фарш с луком, с перцем и с рублеными грибами. Да утробу-то эту начинить хорошенько, а кашу прожарить, лук истомить. Божественно!
Лысый бородач начал причмокивать.
— У нас гусь, чиненный кашей, будет в первый день Рождества к обеду, — сообщил бакенбардист.
— А вот, по-моему, гусь должен быть непременно с капустой, а то так с яблоками. И гуся я непременно люблю так, чтобы он был распарен. У меня дома как делают гуся? Пожарят, пожарят его на противне, а потом в котел, обмазанный маслом, крышкой прикрыть и жарить, и парить. Тут и кислая капуста, которая у него в брюхе распарится, и он сам. И гуся этого до того нужно распарить, что вот, например, за кость ноги его взял, а мясо с кости с него как чулок слезло бы. Вот это гусь! Это называется — по-польски. Жену в Западном крае научили так приготовлять, когда она к матери гостить ездила. Попробуйте так у себя дома.
— У меня жена ничего не любит пареного.
— Ну, значит, она ничего хорошего не любит. Индейка — вот эта птица пареной невкусна. А ветчину какую покупаете?
— Да обыкновенную.
— То есть где, собственно? У немца, у поляка или у русского? В какой колбасной?
— Просто в обыкновенной мясной лавке, на Сенной.
— В простой мясной лавке?
— Да, да, да...
— Ну, это не ветчина. Надо у немцев в колбасной лавке покупать. Тогда у вас будет настоящая ветчина. Свинство — это дело немецкое, немцы на нем собаку съели. Я не люблю немцев, но за ветчину и всякое колбасное свинство перед ними преклоняюсь. А на Сенной разве это ветчина!
— А то что же?
— Да так... Неизвестно что. Сильно прокопченная и просоленная нога борова, твердая, жилистая. На Сенной окорок покупать! Ну, батенька, вы не гурман. Гуся и поросенка вы можете покупать и на Сенной, это я допускаю, но окорок — ни-ни...
— Я даже думаю купить вместо гуся-то хорошего индюка.
— Индюка? Прекрасно, прекрасно, но индюк вам гуся не заменит.
— Знаю. Но у меня дети. Боюсь, как бы гусь слишком жирен не был. Индюк все-таки...
— Гусь... Жирен... Да где вы нынче жирного гуся найдете? Их нет. Нынче везде мужицкий сухой гусь, а уж прежнего помещичьего гуся нет. Позвольте... Ну а как у вас индюка приготовляют?
— Да просто изжарят.
— С чем? С чем подадут-то?
— Ну, с картофелем. Потом к нему соленые огурцы.
— Это, батюшка, значит портить добро. Кто же индюка с картофелем ест! Вы, пожалуй, еще с тертым... С каштанами индюка надо кушать, непременно с каштанами. А вместо огурцов — английские пикули, что вот возьмешь, а проглотить и не можешь, до того у тебя весь рот спалит.
— Так что же тут хорошего, если проглотить не можете? — улыбнулся бакенбардист.
— Эффект, вкусовой эффект. Потом проглотите и спасибо скажете. Но вот первый-то момент... А потом вам вкус освежит. Почувствуете эдакую встряску организма... А проглотили — и сейчас у вас из глаз слезы... Ну, тут сейчас кусок индейки в рот, затем каштан в рот, и чувствуете неизъяснимое блаженство. Попробуйте так поесть и вовек с этим блюдом не расстанетесь.
— Ну, я не гурман. Я такой тонкости в еде не понимаю. Мне и так вкусно, — сказал бакенбардист и прибавил: — Однако я пойду закупать провизию. Скоро три... Авось он меня сегодня не спросит. Прощайте.
— Прощайте. А гуся и индейку попробуйте по моему рецепту. Распарить гуся так, чтобы с ноги мясо как чулок снималось. Помните, как чулок...
Бородач протянул сослуживцу руку. Тот стал уходить. Вдруг навстречу ему вбежал жиденький чиновник с капулем на лбу и возгласил:
— Павел Иваныч! Идите. Директор требует дело о поставке строевого леса купцом Бобруевым, который забраковали при приеме. Мы ищем, ищем это дело и только сейчас вспомнили, что оно у вас.
Бакенбардист плюнул.
— Тьфу ты, пропасть! — сказал он. — Вот разлакомился-то на работе. И какие теперь дела перед праздниками! Дело о поставке строевого леса... Да кой шут знает, где оно! Мы, кажется, передали его не то в строительное, не то в счетное. Там оно. И подрядчик-то Бобруев давно уже умер. Ну где я его теперь разыщу? Теперь перед праздниками дела — гусь, окорок, поросенок, а вовсе не о поставке строевого леса, — продолжал бормотать бакенбардист и неохотно направился в свой стол.
Перед Рождеством
Рождественский сочельник. Мясники царствуют. Герой дня — пудовый окорок ветчины. Лучший подарок для семейного нетребовательного человека — мороженый гусь. Ласкающая взор картина для простого человека — окаменелая от мороза передняя часть борова, стоящая на снегу, как изваяние. Умиляющий душу предмет — младенец свинячьего рода — поросенок. А затем уж идут атрибуты этих праздничных снедей или их свита — мороженые индюшки, куры, тетерки, рябчики. Рынки завалены этой мороженой провизией. Где есть мясная лавка — перед ней горы мороженой провизии, разложенной в больших корзинах, ящиках или так наваленной на рогожах и пересыпанной снегом. Все это изукрашено рождественскими елками на крестах, которые нынче сделались также предметом торговли мясных и курятных лавок. Торговля в самих лавках происходит только наполовину. Приказчики толпятся около лавок, где лежит мороженая провизия, — и здесь-то происходит настоящий предпраздничный торг. И какого, какого только тут народа нет! Дама в собольем воротнике, баба в пестром клетчатом байковом платке, купец в еноте, купец на лисьих бедерках, придворный лакей в форменном пальто и форменной фуражке, разыгрывающий чиновника, артельный староста в суконной чуйке на овчине, романовский нагольный полушубок в валенках, салопница в старомодном ватном капоре. Все это закупает мясную провизию к празднику. Кухарок уж не видать. Явились исключительно хозяева или хозяйки. Мороз настоящий, рождественский. Он скрыл недостатки провизии и все предметы сбываются без брака. Приказчики с каким-то восторгом продают товары. Так продают они только перед Рождеством в хороший мороз. При говоре слова как-то проглатываются, что составляет особый приказчицкий шик. Каждый покупатель именуется чином выше. Простой мастеровой сапожник, от которого разит кожей и ворванью, зовется хозяином, нагольный полушубок — купцом, всякая форменная фуражка — высокородием, суконная чуйка — подрядчиком, пожилая баба — маменькой.
Окаменелые от мороза бараны с ободранной шкурой и с оставленной только на головах прической а-ля капуль слушают все это и умиляются.
— Енот! Енот! Господин енот, вернитесь, — окликает приказчик в желтых рукавицах покупателя.
Осанистый купец в енотовой шубе с воротником, поднятым кибиткой, и с примерзшей к нему бородой останавливается и вопросительно смотрит на торговца.
— Желаете за суповых кур последнее слово? Рубль десять за пару и ни копейки меньше! — объявляет торговец.
— Девять гривен.
— Позвольте! Да ведь кура-то правленная, тверская. Вы прибавьте что-нибудь. Верьте чести, за правленную нигде дешевле не заплатите.
— Ну, рубль.
— Эхма! Где наше не пропадало! Нет убытка и барыша — зато слава хороша! — машет рукой торговец и прибавляет: — Хорошо, извольте! Только уж для Рождественского сочельника! Четыре пары курочек?
— Три.
— Да возьмите уж четыре-то! Ведь дешевле пареной репы, а от навала люди разживаются.
— Три, три. Да нельзя ли переслать вот тут рядом во фруктовую лавку Иванова. Я там буду чай, сахар и гостинцы ребятишкам покупать, а уж оттуда на извозчика.
— Пошлем. Еще что прикажете? Рябов экономических не прикажете ли? Есть маленько порасстреленные. Повара для заливных и супов берут. Можно недорого взять.
— Не наш товар. Не по нашему вкусу. Что в нем, в рябчике-то?.. Толку мало.
— Поросеночка-сосунца не желаете ли? Такие есть младенцы аккуратненькие, что даже слеза прошибет от радости.
— Купили пару, — лаконически отвечает енот.
— Окорочек могу предложить генеральский малосольный. Такая ветчина, что восторг!
— Тоже купили. Что нынче генералы! Купеческий, настоящий купеческий окорок купили. Генералы нынче купцу не вровень. Купец об Рождестве куда лучшим окороком хвастается!
— Это точно-с... Это вы действительно.
— В настоящем месте купили, там, где специвалисты... Купили и малосольный, и с горбульком, и вес аховый. Тридцать четыре фунта без четверти. А за кур вот получите и пошлите в магазин Иванова.
— Услужить-то вашей чести еще чем-нибудь хочется, — бормочет приказчик, принимая деньги. — Ну, гуська?
— Былое дело. Сейчас в Иванову лавку гуся моего стащили. А почем индюки?
— Индюки? Один восторг — вот какие индюки есть.
— Да цена-то, цена-то?
— Чтобы услужить вашей части и без обмана — меньше двух рублей не могу вам индюка уступить. Конечно, есть каменьями и паклей набитые, так можно и дешевле взять, но этот индюк уж один восторг-с. Вот-с.
Приказчик берет из кучи птиц на рогоже индюка с вытянутой, как палка, окаменелой от мороза шеей и головой с синими щеками и подбрасывает на руках.
— За рубль восемь гривен, так приложи к курам.
— Верьте совести, только двугривенный и наживаем.
— Ну, тогда не надо.
Купец трогается в путь.
— Господин енот! — кричит торговец. — Хорошо, извольте для сочельника!
Купец расплатился, и на его месте оказалась барыня в шапочке с куницами и в пальто с куньим воротником. Торговец приподнял шапку и, глотая слова, перечислял товар:
— Курочек, рябчиков вашему превосходительству? Тетерки есть отличные, гусь мызный настоящий, индюшка банкетная, поросеночек самого невинного вкуса...
— Нет, мне елку... — отвечает дама.
— По особенному заказу есть елочки для вашей чести. Из Медного у нас поставщик. Прямо будем говорить, помещичьи, ворованные.
— Но здесь-то я ни одной хорошей елки не вижу, — говорит дама.
— Позвольте-с... Чем эта елка не елка? Вот-с... Для генеральских детей прямо...
— Орясина!
— Что вы, ваша честь! Елка самая кудрявая и первого калибра. Ведь елка, ваша милость, не веник, она не должна букетиться. Елка, понятное дело, рогатиться должна...
— Но все же она должна быть гуще. А эта гунявая такая...
— Сейчас такую точно повар для графских детей взял. А вот-с... Эта еще пофигуристее. Генеральским детям в самый раз...
— Верхушка гола.
— Верхушка? Так верхушку-то спилить можно. Зачем она, верхушка? Теперь у аристократов даже мода, чтоб верхушки спиливать.
— Вот разве что верхушку-то долой...
— Любезное дело. Статского генерала Пафнутьева изволите знать? Сейчас для их деточек взяли.
— Вот как вы врете! Пафнутьев бездетный, у него нет детей. Он даже вдовец.
— Виноват, ваше сиятельство. Стало быть, я перепутал. А эта елочка аховая.
— Ну а почем?
— Да чтоб не торговаться с вашей милостью, так как вы дамы нежные...
Торговец объявляет це…