Фрагмент книги «Золотой теленок»
«Золотого теленка» многое роднит с предыдущим романом дилогии. Как и «Двенадцать стульев», это роман-путешествие. Как и раньше, в дела Бендера несколько раз вмешивается форс-мажор: в первом романе это мотовство Воробьянинова, землетрясение в Крыму и, наконец, покушение Кисы на жизнь Остапа, во втором — учебная газовая атака и нападение румынских пограничников. Обе книги — современные вариации плутовского романа, в которых «благородный жулик» терпит поражение. Но если в «Двенадцати стульях» Бендер не знал, что поиски последнего стула заведомо бесплодны, то в «Теленке» у него из рук ускользает уже завоеванная добыча, и оттого катастрофа кажется более сокрушительной. Это — а также наличие самой настоящей, а не шутовской, как в «Стульях», любовной линии — позволяет Дмитрию Быкову[1] назвать «Теленка» книгой «гораздо более талантливой, гораздо более яркой» и «гораздо более трагической»4. Бендер «Золотого теленка» отходит от былой водевильности, становится более человечным, более интеллектуальным — и ему проще сочувствовать5.
Как и в «Двенадцати стульях», в «Теленке» много эпизодических персонажей, занятых в основном сюжете постольку-поскольку (монархист Хворобьев — или Хворóбьев? — дает прибежище скомпрометированной «Антилопе-Гну», Лоханкин предоставляет концессионерам жилье, Берлага — одно из звеньев на пути к Корейко), — но рассказывают о них Ильф и Петров очень подробно. Это связывает «Золотого теленка» с журнальной юмористикой, жанром фельетона, в котором Ильф и Петров набили руку на описании подобных типов. Собственно, в «восточную» часть романа в переработанном виде вошло несколько их очерков6 — все они удачно «нанизываются» на стержень путешествия.
Сильный сюжет Ильф и Петров вновь сочетают с феноменальной речевой пластичностью: Остап Бендер остается производителем блестящих афоризмов, вдохновение для которых авторы черпают как в официальном советском языке, так и в дореволюционной культуре (характерная контаминация: «Жизнь прекрасна, невзирая на недочеты»). Описания города, пейзажа, производственного процесса даны в сочных деталях и эпитетах, свойственных жовиальной одесской школе, которая всегда не прочь подчеркнуть свое стилистическое богатство:
