Фрагмент книги «Прах человеческий»
Я обнял ее за плечи и снова постарался улыбнуться.
Валка сделала шаг назад. Ее золотистые глаза внимательно, оценивающе осмотрели меня.
— Тебе бы вымыться. Я уже почти все погрузила в лодку. Имра говорит, можем отправляться, как только будешь готов.
— Я готов. Вымоюсь на «Ашкелоне». Ни к чему задерживаться. В Империи уже знают, что мы здесь?
— Наверняка, — кивнула Валка. — Мне пришлось представиться по имени, чтобы вызвать Гибсону врача. Они это точно заметили.
Я бросил взгляд на море, на серую громаду у светлеющего горизонта — остров Раха — и повернулся к Имре:
— Боюсь, я подверг ваш народ опасности.
Севрастийка произнесла на своем языке то ли молитву, то ли проклятие — об этом я мог лишь гадать — и махнула рукой, как будто что-то выбросила.
— Они нас не потревожат. Им нужны вы.
— Тем более уезжаем как можно скорее.
Я бы не простил себя, если бы с островитянами что-то случилось.
— Куда вы теперь? — спросила Имра.
Мы с Валкой молча переглянулись. После визита на Фессу и другие острова я собирался прямиком на Ээю и в атенеум Нов-Белгаэр, но неожиданная встреча с Гибсоном, дожившим до моего возвращения вопреки всем надеждам и логике, поколебала нашу решительность. После стольких лет на «Ашкелоне», после того черного дня на Эуэ и моих долгих мучений на Дхаран-Туне я никак не мог заставить себя вернуться в Империю, отдаться на ее суд и произвол.
Я не хотел покидать Гибсона.
Но твердо знал, что должен.
Не сводя глаз с Валки, я ответил Имре:
— Отправимся в город. Устроим сюрприз. Высадимся прямо в Нов-Белгаэре и поговорим со схоластами...
Я запнулся, вспомнив, что Гибсон бормотал в горячечном бреду. Он говорил о своем сыне — настоящем сыне — и принимал меня за него. Он звал каких-то Алоиса и Ливия и считал, что находится на Белуше, самой страшной имперской планете-тюрьме.
— Атенеумом по-прежнему руководит примат Арриан? — обратился я к Имре.
— Арриан? — переспросила она, сдвинув темные брови.
Это представлялось вполне вероятным. Когда мы в прошлый раз прилетали на Колхиду, Тор Арриан был еще молод; вдобавок он — сам из дома Авентов — приходился родней императору. Безусловно, за столетия примат не мог не состариться, но умирать ему было еще рановато.
