Фрагмент книги «Нерон. Блеск накануне тьмы»
Погрузить Рим в такую агонию... Нет, я никогда не пошел бы на это. Но я страстно желал принять участие в гонках колесниц и молил богов даровать мне защиту. Раньше они мне никогда в ней не отказывали, почему вдруг откажут в этот раз?
Вместе с тем я никак не мог выкинуть из головы пророчество сивиллы6 из Кум.
«Огонь станет твоей погибелью, — поведала она. — Огонь поглотит твои мечты, а твои мечты — это ты сам».
Однако во время гонок колесниц не разжигают огня, и значит, если внимать ее пророчеству, мое участие в гонках не грозит мне погибелью. Что же до любого другого рода возгораний — в Риме были сформированы когорты хорошо подготовленных пожарных.
Но может, кумская сивилла, говоря об огне, имела в виду нечто другое? Если огонь в ее пророчестве — это метафора? Гнев, похоть, непомерные амбиции... Описывая все эти страсти, мы зачастую сравниваем их с неким пожирающим нас пламенем.
Моей пламенной страстью было искусство, и значит, согласно пророчеству сивиллы, оно же и станет моей погибелью?
«Гони прочь эти мысли, тебя ждет прекрасный день, — сказал я себе, тряхнув головой. — Ты будешь пить охлажденный сок из персидских персиков и гулять вдоль берега моря с женой, дороже которой у тебя нет никого на свете, а потом снова взойдет луна...»
И я вышел на террасу, чтобы полюбоваться жемчужно-бледным небом, обещавшим чудесный спокойный день.
Когда Поппея проснулась, утро уже давно наступило, а я успел ознакомиться с донесениями из Рима — все, как я и ожидал, были невыносимо скучными — и правил свой эпос о Трое.
Поппея встала с постели, и шелковое покрывало сползло за ней, слово шлейф славы. На ее шее поблескивало широкое золотое ожерелье, которое я подарил ей накануне. Поппея не рассталась с ним, ложась в постель, и теперь с нежностью поглаживала кончиками пальцев.
