Фрагмент книги «Теряя наши улицы»
Для алма-атинского мотальщика выход был достаточно тривиальным — отъезд к татарским родственникам в далекий совхоз, потом поступление в вуз с сохранением дистанции от родного района, рок-группа. Альберту довелось участвовать в двух из трех или четырех групп, первыми начавших исполнять живьем панк-рок и пост-панк в его стране, но вслед за своими британскими кумирами он срывается в новую пропасть, из которой тащит себя за волосы на протяжении всей оставшейся книги. Как бы невероятно это ни казалось, но ему это в итоге удается, — вот почему он и пытается поделиться своими выводами с другими, хотя он и далек от поучительной тональности американских авторов бестселлеров о «помощи самому себе». Между тем автор получил уже не один отклик от читателей, которым его книга реально помогла в их собственной борьбе с различными внутренними демонами, и эти драгоценные отклики составляют предмет его наивысшей гордости и писательского счастья. Альбертова формула сознательной воли, где это самое осознание причин, по которым ему так сильно нужна свобода, было выстрадано, далось ценой труднопереносимой боли и едкой горечи потерь. Сама по себе она проста, как глоток чистой воды: воля + осознание = свобода.
Эльдар Саттаров, март 2024 года
Ибо всякий-то теперь стремится отделить свое лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту жизни, а между тем выходит из его усилий лишь полное самоубийство, ибо вместо полноты определения существа своего впадают в совершенное уединение.
Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы
Побег к пределам известного мира
1
Все дело в том, что ветер в Алма-Ате всегда был явлением достаточно редким и потому необычным, ведь наш город окружен высокими горами, и к ветреной погоде мы не особо привычны.
Помню, что в тот день я вышел на улицу около десяти утра. По ярко-синему небу, как всегда, неторопливо ползли ленивые перьевые облака, но я сосредоточенно смотрел вниз, старательно обходя зеленоватые, болотно-маслянистые лужи, скопившиеся после ночного дождя на испещренном трещинами и выбоинами асфальте. Мы снова учились в первую смену, но к первому уроку меня идти ломало. Теперь я раздумывал над тем, стоило ли появляться сегодня в школе вообще. Я колебался между правильным, но абсолютно бесполезным выбором и относительной свободой траектории своих движений по улицам. Склоняясь к тому, чтобы сходить все-таки в школу, я не мог решиться отсидеть за партой больше одного или двух уроков. На некоторых из них монотонное безделье или выполнение непонятных и неинтересных заданий казалось настолько непереносимым, что выбор в пользу прогула становился просто автоматическим. Например, на физике — на нее я ходил в среднем где-то раз в неделю, от силы. А на химии я за третью четверть вообще не был еще ни разу, хотя стоял уже конец марта.
