Фрагмент книги ««Феликс и Незримый источник» и другие истории»
Так, в повести «Миларепа», с которой и начался цикл, рассказывается о тибетском буддизме. В повести «Мсье Ибрагим и цветы Корана» — об исламе, вернее, об одном из его течений — суфизме. В «Оскаре и Розовой Даме» говорится о христианстве, а в «Детях Ноя» — об иудаизме. «Борец сумо, который никак не мог потолстеть» повествует о дзен-буддизме. «Десять детей, которых никогда не было у госпожи Минг»1 — это история конфуцианства. «Мадам Пылинска и тайна Шопена» посвящена музыке. И наконец, «Феликс и Незримый источник» знакомит нас с тайнами анимизма.
Эрик-Эмманюэль Шмитт относится с подлинным гуманизмом к духовным исканиям человека, считая их прежде всего сокровищами мудрости и поэзии, помогающими жить.
1 Эти повести напечатаны в сборнике: Шмитт Э.-Э. Оскар и Розовая Дама. М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2018.
Феликс и Незримый источник
Тот, кто смотрит зорко, в конце концов увидит.
Африканская пословица
1
— Ты не замечаешь, что твоя мать мертва?
И дядя указал на Маму, стоящую у раковины, — высокую, статную, но какую-то землисто-бледную; она только что кончила вытирать посуду, поставив последнюю тарелку на стопку остальных.
— Мертва? — прошептал я.
— Мертва!
Дядя повторил это слово своим замогильным голосом так резко, что оно заполнило всю кухню, тяжело заметалось по ней, словно ворон, слепо натыкаясь на мебель, отражаясь от стен, ударяясь в потолок, и наконец вылетело в окно, чтобы напугать соседей; его хриплый, гнусавый, пронзительный звук рассыпался во дворе осколками эхо.
А здесь, под качавшейся лампочкой, опять воцарилось молчание.
Мрачное дядино карканье ничуть не взволновало Маму — теперь она сосредоточенно пересчитывала блюдца. Я закусил губу при мысли, что ее обуял очередной приступ этой новой мании — счета: в последнее время, стоило Маме заняться инвентаризацией вещей, она могла это делать часами.
— Мертва, мой мальчик, мертва. Твоя мать уже ни на что не реагирует.
— Но она же двигается!
— Тебя сбивает с толку такой пустяк. Но я-то разбираюсь в покойниках, — сколько уж я их навидался у нас!
