Фрагмент книги «Кульбиты»
Как сегодня — в офисе на семнадцатом этаже башни «Этуаль», будто парящем в пустоте, он внезапно становится одним целым с этой пустотой, сливается с космическим вакуумом, растворяется в нем, пока его партнер по бизнесу снова и снова повторяет неловкие объяснения.
Как вчера — вернее, пятнадцать лет назад, — в уютном кабинете, где стоял темно-зеленый диван «Честерфилд», большой письменный стол из черного дерева и несколько таких же стульев, обитых золотистым бархатом, куда он приехал с матерью, чтобы присутствовать на оглашении завещания.
Он все понял в тот момент, когда, толкнув дверь, увидел высокого бородатого парня, существенно моложе себя. Эта характерная линия роста волос. Этот выпуклый лоб, эта смуглая кожа, одно плечо слегка выше другого. Он дрогнул, словно дерево от удара топора — от первого, самого сильного и жестокого, который ему когда-либо наносили: от удара, лишившего его остатков невинности и избавившего от глубокой печали, которую он чувствовал после смерти отца.
Итак, у него есть брат. Наполовину брат, наполовину есть.
Итак, его дорогой и любимый папочка, который так внезапно умер от менингоэнцефалита — хотя был в отличной для своих семидесяти шести лет форме (каждое утро в любую погоду он пробегал пять километров и гордился здоровым сердцем и давлением как у юноши), — так вот, его отец произвел на свет и затем старательно скрывал еще одного ребенка.
Желая развеять последние сомнения, адвокат произнес:
— Позвольте представить вам Эрнеста Вильстрёма, младшего сына покойного господина Бауэра.
Юноша разглядывал Эдди с легким любопытством, пытаясь найти в старшем брате что-то общее с ним самим, но Эдди был копией матери — среднего роста, крепкого телосложения, с темно-русыми волосами и светлой кожей. Охваченный мыслями, проносившимися у него в голове, об этом их различии он подумал прежде всего. Тайный сын, которого не было ни на одной фотографии, о котором не прозвучало ни слова ни в одном разговоре, ни в одной речи — а Вальтер Бауэр упоминал о своей семье при каждом удобном случае, — тот, кого почти не существовало, кого даже на похороны не позвали, оказался пугающе похожей, возмутительно точной копией отца, в то время как «официальный» сын, на которого с самого рождения отец возлагал надежды, тот, кем все гордились, кого поддерживали, кто на любом торжестве стоял в первом ряду, не унаследовал ни одной его черты.
